Я, Страд: Мемуары вампира - Элрод П. Н.. Страница 31

Мои походы в темницу с едой и питьем для заключенных частенько заканчивались просьбой убрать еще одного мертвеца, что я и делал без всякого недовольства. Когда это случалось, я откладывал мои поиски на следующую ночь и принимался за дело в моей мастерской. Используя подробно описанные в моих книгах способы, я мог вдохнуть в умерших… что-то вроде новой жизни, скажем так. Одевшись в мои цвета, они занимали место зарезанных ими слуг и стражников, охраняя и защищая то, что они разорили.

Вполне справедливо.

Я взобрался на выдающийся уступ скалы и вдруг невдалеке сверкнуло что-то белое. Я быстро вскарабкался наверх, стараясь ни о чем не думать. Но меня ждало горькое разочарование. Это оказалось не жемчужиной и не бриллиантом, а кусочком простого кварца, на который упал лунный свет. Я выругался и хотел было наподдать его с досады, но в последнюю минуту передумал и засунул его в карман. Я не хотел, наткнувшись на него в следующий раз, опять понапрасну дать разыграться своего воображению.

Если я, конечно, сочту нужным продолжать.

Я целый год провел на четвереньках, ползая вверх-вниз по горам Гакис, как муравей. Неудивительно, что мои неудачи начали пересиливать желание обрести покой с самим собой. Мои опасения, что таинственные силы унесли ее вслед за Алеком, стали подтверждаться. И для ее возвращения, возможно, нужно было заключить еще один договор. Вопрос только в том, чем я мог пожертвовать? Я уже почти все потерял, по крайней мере все, чему обычные люди придают значение. Что я получил взамен… впрочем, без Татьяны ничто не имело никакого смысла. Где-то в потайных глубинах моего сознания, так глубоко, что мне даже с трудом верилось в возможность ее существования, зародилась мысль, что так как я определенным образом ускорил ее кончину, я последую за ней и стану ее мужем в смерти, если мне не пришлось быть им при жизни. Пробить себе череп поленом, отрубить голову, сгореть в лучах летнего рассвета – что-то же можно было придумать и устроить с чужой помощью или самостоятельно. Смерть не была недостижима, если бы только я пожелал дотянуться до нее.

Сегодняшняя ночь подходила к концу. Я унюхал в воздухе перемену. Развернувшись, я влез на верхушку скалы так же легко, как простой человек шагает по дороге. Пустяковая задача для меня теперь, но ненужная заминка, учитывая, что рассвет – близок, однако мне хотелось забраться повыше. Преодолев еще тридцать ярдов, я выпрямился и воспользовался своей новой способностью изменять форму тела. Я начал уменьшаться в размере; руки сложились, пальцы удлинились; одежда прилипла к коже, превращаясь в мягчайшую черную шкурку. Все проходило безболезненно, оставляя потрясающее ощущение свободы, и как только преобразование было завершено, я взмыл ввысь, взбалтывая воздух крыльями. Я ошибся в оценке скорости ветра и мое новое тело не справлялось с его нажимом на меня. Пальцы вытянулись до предела и я несколько раз изо всех сил взмахнул крыльями, борясь с потоком воздуха, несущимся на меня со склона горы. Вместе с телом изменилось и мое зрение. Видел я прекрасно, но мир становился бесцветным, к чему я еще не совсем привык. Однако это маленькое неудобство сглаживалось необыкновенным обострением слуха. Я теперь чувствовал предметы, находящиеся на любом, пусть даже незначительном расстоянии от меня.

Я кружил в небе, поворачиваясь лицом то к горным вершинам, то к спящей долине. Надо мной горели звезды, внизу царила холодная темень, и я парил где-то между ними, чувствуя себя хозяином всего необъятного пространства. Край смотровой площадки очутился на уровне моих глаз, но я полетел вверх в сторону центрального входа в замок. Над дверьми я пробил для себя маленькую незаметную лазейку. Через узкую щель я протиснулся внутрь и оказался в главном холле дворца. Не изменяя своего облика, я устремился к парадной лестнице и, перевернувшись, понесся вниз. Здесь было так темно, что мне приходилось полагаться только на мои уши, чтобы случайно что-нибудь не зацепить. Там, где кончались ступени, в каменной стене зияла небольшая дырка. Я нырнул в круглое отверстие.

Для существа моего размера я проделал довольно длинный путь, однако он был короче того, что вел через часового и дальше под лестницу высокой сторожевой башни. С тех пор как предатели осквернили святое место, церковь бездействовала и не представляла для меня никакой опасности, но я по-прежнему обходил ее стороной. В ней, вместе с запылившимися свадебными украшениями, сохранились воспоминания, которые мне не хотелось лишний раз воскрешать в памяти. Я оказался в огромном зале, в огромном склепе, где покоились тела тех, кто умер здесь до меня и во время моего правления. Но, несмотря на этих молчаливых соседей, тишина редко надолго воцарялась в этом месте. Спертый воздух был наполнен звуками и шебуршением тысячи летучих мышей, давным-давно основавших здесь свое поселение.

В прошлом один из инженеров однажды завел разговор об их уничтожении, но я запретил ему тревожить их. Баровия славилась разнообразием и количеством живущих на ее земле насекомых, и летучие мыши помогали кое-как справляться с их натиском, особенно поздней весной, когда начинали свирепствовать слепни и мухи.

Я сторонился сторожевой башни еще и потому, что это был любимый ход этих зверьков. Они, конечно, милые создания, но я предпочитал держаться подальше от их колонии и не принимать участия в той шумной веселой возне, которую они затевали, возвращаясь домой. Однажды я попробовал присоединиться к ним и я никогда не забуду, как я, протолкнувшись вместе с ними в окошко, то ли летел, то ли падал на землю с высоты четырехсот футов от самого карниза конусообразной крыши. Не могу сказать, что мне очень хотелось повторить этот трюк снова. Летучие мыши привыкли жить стаей, я – нет… тем не менее, я ничего не имел против их общества, а они – против моего.

Я покружил немного по потолком и, ощутив прилив внутренней энергии, снова принял человеческий облик. В склепе не было ни единого источника света, но я в нем и не нуждался. Я слышал пульс тысячи маленьких сердечек и их тепло помогало мне ориентироваться в темноте, пробираясь мимо мертвецов и куч грязи. Несколько зверьков узнали меня, признав во мне своего. Они спорхнули с перекладины и сели мне на плечи и руки, приветствуя меня дружелюбным щебетанием. Две летучие мышки согнали своих приятелей с моей ладони, разрешив мне погладить мизинцем их спинки. Их шерсть была такой мягкой, что я ее почти не чувствовал. Еще одна игриво настроенная парочка щекотала мне уши и дергала за волосы.

Но было уже слишком поздно. У меня не оставалось времени на общение с ними.

Легким кивком головы дав им понять, что им пора на место, я свернул направо и сошел на три ступеньки вниз… к моей могиле.

Если честно, то я не знаю, как это назвать по-другому. Моя спальня и библиотека находились несколькими этажами выше. Там я жил. Здесь умирал. В действительности я никогда не боялся смерти как таковой, питая отвращение только к ее спутнице-старости. Старость перестала мне угрожать, осталась одна смерть, да и та в малой дозировке, ограниченная недолгим промежутком дня от рассвета до заката. Я смирился и даже полюбил эти часы бесконечного спокойствия, размягчающие мое сознание и успокаивающие нервы. Это было даже лучше, чем сон. Никаких ночных кошмаров.

Вообще никаких видений и мыслей. Как и положено всякому, кто проводит часть своего времени в обнимку со смертью, у меня был гроб. Думаю, сгодилась бы и обычная кровать, но раз уж он стоял здесь в полной боевой готовности, жаль было бы, если бы он пустовал! Тем более он служил мне прекрасной защитой от незваных гостей из мира людей или откуда-либо еще. Даже если кто-нибудь и смог бы проникнуть сюда, что маловероятно, я знал, не много найдется охотников открыть гроб. А если и сыщется такой смельчак, то дальше этого дело не пойдет. Однако на всякий случай я принял все меры предосторожности, чтобы мне никто не докучал.

Но главным преимуществом гроба было то, что крышка его закрывалась и никакие болтающиеся без дела насекомые и любопытные грызуны не могли ко мне подобраться. Я командовал этими тварями и пользовался ими во время экспериментов, однако я не хотел, чтобы они ползали по мне, пока я отдыхал. Редкому ремесленнику понравится спать со своими инструментами.