Я, Страд: Мемуары вампира - Элрод П. Н.. Страница 4

С некоторым отвращением я отбросил эти мысли, чтобы не поддаться приступу жалости к самому себе. Все люди стареют, я не исключение, и не стоит тратить время на бесплодные рассуждения на эту тему.

В сопровождении телохранителей я вышел из палатки, и как раз в этот момент солнце появилось над горизонтом. Его лучи захлестнули долину и осветили неприступные нагромождения гор на севере и западе и высокий утес, у подножия которого мы разбили лагерь. В тысяче футов над нами на выступе горы возвышался замок. Солнечные блики заиграли на его высоких, молочного цвета стенах, и он засиял, как маяк. На всю окрестность он был единственным выдающимся ориентиром и чем-то вроде точки отсчета для всех проходящих по стране войск. Его хозяин принял не ту сторону во время конфликта, и теперь его голова торчала на колу там, где хоронили и сжигали мертвых. Я убил его своими собственными руками, и хотя это и было делом не из легких, но все же он не отличался особым талантом вести сражение. Он умел хвастаться и задираться, но ничего не мог поделать с острым широким мечом.

И теперь его земли и полуразрушенный замок принадлежали мне по праву воевавшего и победившего в войне. Сегодня я войду в замок в первый раз и вступлю в законное владение им.

Лагерь уже проснулся, и повара со своими многочисленными помощниками приступили к приготовлению завтрака. Денщики сновали по хозяйству, выполняя различные поручения. Я видел их и не обращал внимания на эту невидимую армию, всегда остававшуюся на заднем плане и обслуживающую мое войско. Они были его естественной составной частью, как биение сердца.

«И любой из них может оказаться замаскированным Баал'Верзи», – подумал я снова, и опять очень неприятная тревога овладела мною. Я взял себя в руки. Я принял все меры предосторожности. Под рубашкой я носил прекрасную кольчугу. Я так долго носил ее, что замечал ее тяжесть только когда снимал. Ранить тело через нее можно было только очень тонким кинжалом, а Баал'Верзи по традиции носили с собой более серьезное оружие. Мало кто из видевших его остался в живых, но многие знали, что рукоятки их небольших ножей были расписаны красным, черным и золотым. Красный цвет означал кровь, черный – ужас смерти, а золото – деньги, которые они получали за свою черную работу.

Ах да, каждый был привязан к своего рода символам. Говорили еще, что ножи были заколдованы, и даже слабая рука могла нанести смертельный удар в жизненно важный орган тела. Я очень серьезно относился к такого рода сплетням, так как довольно долго изучал магию. В мою сторону неторопливо шла Верховная жрица, леди Илона Даровная. Этой высокой, отважной женщине было около пятидесяти, и они каким-то образом умудрялась в условиях войны ходить в о всегда чистых, легких, голубых платьях, как если бы она была у себя дома, в каком-нибудь уединенном храме. Ее длинные светлые волосы, тронутые кое-где сединой, были, как обычно, заплетены в толстую косу, перекинутую через плечо. Только по синим кругам под глазами я догадался, что она провела бессонную ночь со святыми братьями и сестрами, ухаживая за ранеными и умирающими. Она остановилась в десяти шагах от меня, и мы обменялись поклонами и любезностями, обязательными для двух людей нашего высокого ранга. Затем она приблизилась ко мне настолько, чтобы говорить вполголоса.

– Алек сказал тебе? – спросила она своим ровным низким голосом, который редко повышала, разве что, когда пела свои религиозные гимны.

– Да. Хочешь еще что-нибудь добавить?

– Я сожалею, что не смогла разузнать для тебя ничего полезного.

– Кто это был?

– Один из наших воинов. Назвался Владом, самое обычное имя. Совсем еще дитя, не старше двадцати лет, может, младше. Ничего особенного. Похоже, сын крестьянина, оторванный от земли, как тысячи других новобранцев.

– Ты уверена, что он тот, за кого себя выдавал?

– Да, мой господин. Когда я пыталась вернуть его обратно… ну, тогда возникает это чувство. Ты как будто проникаешь в чужую душу. И у меня сложилось впечатление, что он ничего особенного из себя не представлял.

– Тогда мне было бы любопытно узнать, как это юное ничтожество пронюхало… о заговоре? – Помня о страже, я решил не вдаваться в подробности. – Может, он лгал?

– Нет. Он сказал правду. Вероятно, он подслушал кое-что, предназначенное не для его ушей, и тут же выболтал то немногое, что узнал, надеясь на защиту. – Кто его командир?

Она запнулась, лицо ее выглядело печальным и одновременно смущенным. – Ну?

– Ты, мой господин.

Если бы на карту была поставлена не моя жизнь, я бы расхохотался. Вместо этого я махнул рукой, выразив свое безразличие. – Если бы у него хватило ума назвать хотя бы имя.

– С другой стороны, его могли обмануть, а он и не подозревал, что его надули.

– Не могу этому поверить.

– Придется.

Не изменившись в лице, она выдержала мой яростный взгляд. Я покрепче сжал зубы, чтобы не дать воли грубым словам. Она восприняла это как знак продолжать.

– Ты можешь прожить остаток своей жизни, ожидая покушения, или устремиться навстречу опасности и достойно встретить ее, предоставив мне право вернуть тебя после обратно.

– Думаешь, твое божество сотворит это чудо для такого, как я?

Она сощурила глаза и улыбнулась. У нее была приятная улыбка, но она редко снисходила до того, чтобы одарить ею собеседника.

– Вера делает чудеса, и чудеса помогают вере, – ответила она.

Члены ее ордена питали отвращение к кровопролитной войне, но, помогая другим в эти тяжелые времена, они многих обратили в свою веру.

– Пытаешься навязать мне свою религию, леди?

– Это случится, когда придет время, – сказала она. – Я просто предлагаю другой выход из тупика.

– Это может оказаться совсем не тем, чем кажется, если тут замешана ты.

– Я ожидала услышать это, – сказала она, ничуть не обидевшись. – Помимо меня, найдутся и другие, которые помогут, если понадобится их помощь. – Его Величество жрец Кир? Он слишком далеко, чтобы от него был какой-то прок.

– Есть и другие, у тебя под боком, в лагере.

– И все повинуются тебе, леди, – ответил я.

Она опять улыбнулась и качнула слегка головой, показывая, что сдается.

– Очень хорошо.

Она вздохнула и двинулась в ту сторону, откуда пришла, к палаткам с ранеными.

– Если я кого-то и ненавижу, так это Баал'Верзи. Они уничтожили веру, а как можно жить без веры?

Я собрался было поспорить с ней, но тут вспомнил парикмахера. Верно. Я верил, что он не поцарапает меня и уж тем более не перережет мне глотку. Каждый раз я так или иначе кому-то доверял. И любой из них мог оказаться Баал'Верзи. И пока я не найду его, я буду проводить время в ожидании, в ожидании удара. Какое удовольствие от такого существования, когда надо постоянно прятаться? Никакого.

У Илоны хватало забот, и когда мы подошли к палаткам, она сразу направилась вовнутрь, как будто зловоние, исходившее от умирающих и умерших, мало ее волновало. Возможно, и вправду не волновало. Она была преданной своему делу женщиной с непоколебимой верой. Если бы гордо подняла ее над собой, как знамя, она стала бы невыносимой, но у нее не было времени выставлять свою веру напоказ, и она терпеть не могла тех, кто именно так и делал.

Оставив ее с ранеными, я направился туда, где мы держали лошадей. Завидев меня, конюхи распрямили плечи и принялись за работу с большим усердием. Пусть себе стараются, лишь бы соблюдали дисциплину и без моего вдохновляющего присутствия, а судя по внешнему виду животных в стойлах, все было в порядке. Один из старших конюхов отвесил мне низкий поклон. – Все готово, как вы приказали, мой господин.

Он указал на нескольких оседланных лошадей. Рядом с ними стояли всадники, в том числе Алек Гуилем. Глаза его вспыхнули, и он смерил меня взглядом с головы до ног, несомненно, чтобы удостовериться, что на мне не было следов ножевых ранений. Он выглядел отдохнувшим и готовым к походу. Мало кто обладал его способностью так быстро восстанавливать физические и душевные силы после ночных побед. Рядом с ним босыми ногами на земле стоял Айван Бучвольд, умевший воевать, но не пить. Его поддерживал младший брат Илья, и, наконец, их шурин, Лео Дилисния, который с похмелья был не в лучшей форме. Все трое зарекомендовали себя как хорошие солдаты, и я не собирался бранить их за неумеренные возлияния. Утренняя прогулка верхом очень скоро выгонит хмель из крови.