Белые сны - Песков Василий Михайлович. Страница 25

Утром я пошутил: «А что, если взять по радио интервью?» «Пожалуйста», – сказали радисты. И вот интервью. Только что говорил с «Обью». Она идет вдоль западных берегов Африки. На корабле большой груз для зимовщиков. Радист сообщает: «Ход хороший. Тепло. В океане легкая зыбь». Сейчас у ключа сидит Борис Косинов. Пытаемся во второй раз связаться с «Эстонией». На ней в Антарктиду идут сто двадцать шесть зимовщиков – наши ребята и шесть иностранных ученых. Среди наших – сын и отец Цветковы. Отец будет зимовать на Новолазаревской, сын – на Молодежной.

И три «заграничных» интервью. Сначала мне отвечает радист австралийской станции Моусон Аллан Мор: «По порядку на ваши вопросы. Погода облачная. Температура плюс два. Нас зимовало двадцать шесть человек. Один недавно неожиданно умер. Самая важная новость сегодня – ваш самолет. Он уже приземлился. В Моусоне заправка горючим. Мы были очень взволнованы встречей. Настроение зимовщиков держалось на высоте весь год. Сейчас поднимается выше, потому что скоро домой. Нашего начальника экспедиции зовут Раймонд Макмагон. Ему двадцать семь лет. Сейчас он руководит походом на Шельфовый ледник. В поход ушли на тракторах и собачьих упряжках. Готовимся к Новому году. Проводим уборку. Чистим, красим. Можно ли задать вопрос? Очень интересуемся: когда „Обь“ зайдет к нам в Моусон? Аллан Мор».

Ответ американцев с Мак-Мёрдо: «Самое большое событие года: на островах Палмера открыли новую станцию. Вчера к нам в Антарктиду прилетели духовные лица: кардинал Спеллман, главный священник американского флота Флойдт Дрейт, архиепископ Нью-Йорка Франсис».

Ответ радиста французской Дюмон-Д’Юрвиль: «Пришел корабль „Тала Дан“. Что может быть лучше! Укладываем чемоданы. Привет!»

Австралийская станция Макуори: «…биолог Томас Крис неделю назад метил животных и подвергся нападению тюленя. Получил раны в голову. Наложили пятнадцать швов. Через два дня Томас снова метил тюленей, он был похож на джентльмена, который участвовал в большой потасовке. Представьте, встретил того самого драчуна. На этот раз тюлень нырнул в полынью с номером. В кают-компанию принесли елку, украшаем общими силами. Будет прекрасный рождественский ужин. Для полной радости не хватает наших любимых. Начальник станции Нанн».

За полдня по радио удалось «обойти» все станции, с которыми Мирный держит радиосвязь. Две тысячи, три тысячи километров… Но радисты могут и не такое. Дня четыре назад я задержался у них допоздна. Зовут в рубку.

– Хочешь в Москве с кем-нибудь говорить?

– Что?

– С Москвой, с Москвой!..

Наушники. В руках микрофон. В Москве набирают квартирный номер. Заспанный голос:

– Алло!.. Да, квартира… Что?! Ты же в Антарктиде… Из Антарктиды?! Ну, брось разыгрывать…

Нас с другом разделяют пятнадцать тысяч километров. Но я слышу все интонации его голоса. Разве это не чудо?!

Пингвины

Они живут рядом. В любой час можно спуститься с обрыва на морской лед, и вот они – целое государство. Совершенно не боязливы. Пингвины не знают коварства людей и подпускают вплотную. Ходишь по всей колонии – никакого волнения. И если, совсем уже обнаглев, тянешь руку погладить – пингвин может клюнуть. И больно.

Всего пингвинов семнадцать видов. У Мирного живут большие и важные императорские пингвины, а также их родственники – суетливые несерьезные пингвины Адели. Адели на зиму (в апреле) удаляются к северу. И, подобно грачам в наших краях, приносят в Антарктиду весну. Это бывает в ноябре.

Потешные птицы не очень похожи на птиц. Природа проявила бездну изобретательности, чтобы приспособить антарктических аборигенов к жизни на льду. В облике и повадках пингвинов много смешных человеческих черточек. Чёрный фрак, ослепительно белая сорочка, величественная осанка и неторопливая, вразвалку, походка делают императорских пингвинов похожими на метрдотелей дорогих ресторанов. Наблюдать пингвинов ни с чем не сравнимое удовольствие. Приходишь утром, уходишь вечером. Снимаешь одну, две, шесть пленок. Снимаешь, пока не останется ни одного кадра. Кинооператор Кочетков лет семь назад поставил даже палатку рядом с этой колонией птиц. И снимал, снимал… Получился хороший фильм. Я смотрел его несколько раз. И, признаюсь, пингвины в первую очередь заронили интерес к Антарктиде.

В который раз направляемся в гости к пингвинам. Сегодня от ветра они схоронились за старым, покрытым снежной глазурью айсбергом. Километра за два слышим смутные звуки – не то лягушки, не то гусиная стая. Ветер доносит непарфюмерные запахи птичьих будней. А вот и первый представитель державы. Спит или мертвый? Лежит, уткнувшись головой в снег. У самых ног вскочил, растерянно огляделся, но, поняв – ничего ему не грозит, сразу становится важным.

Теперь двое. Полная неподвижность. Чуть-чуть касаются грудью. Клювы подняты кверху. Это любовь. Как все влюбленные, не замечают ни шума шагов, ни крика поморников. Убеждаемся позже: могут стоять и час, и два. А колония сородичей живет в это время по своим правилам и законам.

Лето. Почти все взрослое население отправилось к морю. Это недалеко – сутки пешего перехода на север. В воде пингвины резвятся и кормятся – ловко хватают рыбешку и маленьких осьминогов. Правда, глядеть надо в оба, иначе и сам попадешь в зубы морскому леопарду или киту-косатке. В колонии остались только няньки и дети. Ростом дети уже с родителей. Но одеты иначе. Нарядного фрака и белой рубашки пока что нет – бурый пух. Не очень красиво, зато тепло.

Дети есть дети: пои, корми. Постоянный крик: «Экю! Экю! Экю!..» Мотают головой сверху вниз – «хочу есть!» «Тэ-тэ-тэ-тэ-э-э!» – отзываются няньки. Взрослая песня похожа на бормотание курицы в марте где-нибудь на теплой мякине, только более громкая и металл в голосе. Голодный подросток подходит к няньке. Та наклоняется. Подросток сует голову в раскрытый клюв и быстро-быстро глотает белую кашу. А справа и слева бесконечные жалобы алчущих: «Экю! Экю! Экю!..»

Немало корма надо ораве почти уже взрослых прожорливых молодцов. Няньки уходят кормиться и запасать в зобу пищу. На их место возвращаются те, кто это сделать уже успел.

Молодняк медленно, день за днем подвигается к морю. Няньки смотрят, чтобы по неразумности кто-нибудь не забрался в промоины айсберга, который вот-вот осядет, не позволяют подросткам лезть в трещины, драться, уходить далеко от компании.

В разгар лета, в середине декабря, молодежь обретает наконец долгожданное оперение. И все государство ускоренным маршем направляется к морю. Там одетые с иголочка птицы ныряют со льдины в синюю воду. Кончилось детство Теперь уже сам лови рыбу, кальмаров и не спи, когда появится леопард…

В конце марта, когда пурга начинает свистеть в трещинах айсбергов, у Хасуэлла появляется первый пингвин-разведчик. Это значит – пришла зима. Через месяц вся колония птиц собирается у острова.

И все повторяется сначала, как и тысячи лет назад. Жених выбирает невесту. У молодой пары появляется одно-единственное яйцо. А морозы – пятьдесят градусов, пурга – соседа не видно. Попробуй уберечь одно-единственное. Берегут! Яйцо лежит на лапах и сверху прикрыто складкой живота. Надо пройтись – идет вместе с яйцом. Яйцо величиной с большую картофелину, и с ним особенно не расходишься. Если надо идти кормиться – яйцо забирает супруг. Море зимой отодвигается далеко. Обычным ходом доберешься не скоро. Но есть у пингвинов способ иного передвижения – ложатся на брюхо и, быстро-быстро работая крыльями-ластами, скользят по снегу. Скользить удобнее, чем шагать.

В самую лютую стужу высиживают, а вернее сказать, выстаивают императорские пингвины яйцо. Чуть проморгал – покатилось, треснуло от мороза или соседка, давно потерявшая свое кровное, хватает чужое. Попробуй отнять – драка! Что с возу упало, то пропало. Теперь одна надежда – «усыновить» чужое яйцо. Такая возможность есть. Пятнадцать тысяч соседей – кто-нибудь всегда зазевается.