Лед Бомбея - Форбс Лесли. Страница 49

– Как бы мне хотелось, чтобы в моем присутствии перестали цитировать Шекспира. Неужели вы все думаете, что мы в Англии только и делаем, что разгуливаем в котелках и декламируем ямбические пентаметры? А в тяжелые дни утешаем себя сонетами о королевском семействе?

– Моя старая тетушка любила королевскую семью, – заметил Калеб. – Она жила в трущобах. Когда я в первый раз поехал в Лондон, то сказал ей: «Тетушка, я привезу тебе любую вещь, какую ты пожелаешь, кашемировую шаль, драгоценности, скажи, что ты хочешь». И она попросила фотографию королевы с автографом, сделанную где-то около 1959 года, ту, где она с собачкой-корги. Это был предел мечтаний моей тетушки. К несчастью, она уже умерла.

– Так же, как и собачки-корги.

– Вы смеетесь надо мной. Я видел их на фотографиях.

– Это всего лишь чучела.

Он рассмеялся. Отложил книгу. Бросил взгляд на матрац.

– Я просмотрела несколько отрывков из фильмов Проспера, – сказала я быстро. – И что же, по-вашему, я должна была в них обнаружить?

– Вы ничего не узнали?

Я покачала головой и почувствовала плеск убийственного виски у себя в мозгу.

– Вижу, вы не большая любительница кино. Тогда я подскажу вам то, что вы не сумели разглядеть в этих фильмах. Великий Проспер Шарма не более чем сплошной обман и надувательство. В нем нет ничего своего, ни крупицы. Так же, как у всех нас здесь, в Бомбейвуде, все его творчество порождено западным влиянием. Единственное его отличие от всех остальных в том, что он берет более достойные источники для заимствования. Выверяет и проверяет лучшими образцами. «Забриски-Пойнт» Антониони, «Похитители велосипедов» де Сика, «Незнакомцы в поезде» Хичкока...

– «Циклон» Мистри?

– Значит, вы все-таки обратили внимание.

– А почему ваш фильм не вышел в прокат?

– Вам следовало бы спросить Проспера. Это дело рук его ребят. – Он указал на синяк на моем лице. – Я слышал, у вас было небольшое столкновение с нашими местными крутыми экстремистами – врагами любой женской эмансипации, полагающими, что место женщины – у домашнего очага.

– Не совсем. Я была в священных пещерах Хаджры и какие-то негодяи вырвали у меня из рук... – Я не закончила.

– Что?

– Ваши глаза... В первый раз, когда мы встретились, они показались мне серыми.

– Моя мать была голубоглазой ведьмой, которую соблазнил английский джентльмен. Среди моих предков было много женщин, которых совращали англичане.

Он помолчал минуту, ожидая, пока до меня дойдет суть сказанного, после чего он взял меня за руку и провел своим пальцем по моей ладони и указательному пальцу.

– Холм здесь у вас не очень развит. Признак дурных наклонностей. – Он нежно коснулся указательным пальцем синяка на лице. – Такая удивительно белая кожа у индианки, – произнес он. – Но ведь вы всего лишь наполовину индианка, не так ли? Или... вы что-то говорили мне об этом... какая-то странная часть, даже не половина? – Он провел пальцем по порезу у меня на щеке, вдоль нижней губы до ссадины под ней. – Красивые губы, – сказал он и слегка надавил на ссадину. Затем надавил снова, сильнее, пока из нее не засочилась кровь. Это нажатие вызвало у меня необычное ощущение.

– Кровь Розалинды, – сказал Калеб, – чисто-голубая. Хотелось бы мне знать, какова на вкус эта голубая кровь?

Он слизнул кровь с пальца.

– Не такая уж и чисто-голубая, – откликнулась я.

Следующий час мне хочется переписать. Переснять его, отказавшись от западной откровенности кадра, убрать из него соски, задницу, влагалище, член и запах пота. Мне недостает утонченности Сатьяджита Рэя: долгий медленный кадр с силуэтом пары за москитной сеткой. Рэй говорил о любовных сценах в своих фильмах, что если бы он сделал их более откровенными, с крупными планами, более ярким освещением, улюлюканье из зала заглушило бы его изысканный, призванный создать нужное настроение саундтрек со стрекотанием кузнечиков и отдаленным воем шакалов.

Прекратив слизывать кровь с пальца, Калеб сказал:

– Вы не против, если я стану вашим гуру? Давайте начнем с самого начала.

Он сообщил мне, с чего собирается начать, и начал. Когда я попросила его не делать этого, он не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Ни один мужчина до сих пор не вел со мной столь напряженной беседы во время занятий любовью, как это делал Калеб. Если такое вообще можно назвать занятием любовью. Иногда произнесение слов становится высшим проявлением садизма, а выслушивание их – таким же проявлением мазохизма. Большую часть того, что мы делали, мне не хочется вспоминать.

Камера снимает в основном панорамные кадры, выхватывая с почти заученным бесстрастием мгновения сильнейшей боли и не менее сильного удовольствия. Ритм подчеркивается подробным изучением текстуры тел и характера движений: жесткость чередуется с томной мягкостью, проникновение с принятием, ритмическое напряжение при сильном сероватом освещении вызывает ощущение дурного предчувствия.

Когда все это закончилось, я лежала на матраце среди влажных запахов и следов улиток, чувствуя сильный холод и пустоту, с кислым привкусом во рту, как это часто бывает после долгого приступа рвоты. От меня ничего не осталось. Как раз то, к чему я так страстно стремилась, – промывание памяти.

Калеб натянул джинсы и лег на спину, заложив руки за голову. Губы в форме усов Раджпута, с постоянно загнутыми уголками.

– Вот видите, – произнес он, – если это сделать правильно, не остается почти никаких следов крови.

Кожа у него на груди блестела от пота. Я не могла понять, какое желание она у меня вызывает, прикоснуться к ней губами или плюнуть на нее. Я перевернулась на живот, скрестив руки под собой и представив образ черепахи, принявшей оборонительную позу. Преступление и наказание, они связаны между собой столь же тесно, как любовь и брак.

– Мне все это не нравится, – сказала я. – Думаю, мне следует уйти.

Он рассмеялся.

– Неплохо для первого прослушивания, но для кинопробы не годится. Вы сыграли эту часть в духе индийских кинозвезд, как странное сочетание современного и традиционного. Поначалу они демонстрируют откровенную чувственность. Совершенную незакомплексованность в присутствии мужчины. А затем в самый критический момент вдруг превращаются в добродетельных возлюбленных, стойких хранительниц традиционных ценностей. Они мне кажутся невероятно скучными.

Я села, повернувшись к нему спиной.

– Мне объяснить вам, в чем главная проблема? Проблема в том, что в Индии у женщины нет своего "я" вне предписанных ей традицией ролей: матери, сестры, жены, дочери. И единственный способ для нее обрести собственную индивидуальность состоит в том, чтобы отвергнуть секс полностью. В этом случае она становится загадкой. Ее начинают обожествлять.

– Итак, теперь вы хотите, чтобы я обращался с вами как с богиней? Прекрасно! В большинстве индийских фильмов за мелодраматическими моментами следует комический поворот. Но откровенно говоря, у вас неподходящая внешность для индийской богини. Вам требуется по крайней мере еще три пары рук и ног. Или язык подлиннее. – Он улыбнулся. – Это, во всяком случае, не бесполезно. А теперь не хотите послушать немного флейту Кришны? Мы могли бы спеть дуэтом. Каждый значимый момент в индийском кино венчается соответствующей песней. Так же, как и в греческой мелодраме. Об этом Проспер постоянно упоминает в своих интервью элитарным журналам кино. Я в своих интервью цитирую только информацию из касс кинотеатров.

– Ну, и эта информация, наверное, сделалась более полной после смерти Майи?

Калеб встал с матраца и пошел к бару. Облокотившись на импровизированную стойку, он сказал:

– Если вы будете продолжать бросаться обвинениями...

– Проспер звонил вам после того, как я уехала от него?

– ...у вас могут быть очень большие неприятности. Здесь всем приходится иметь дело с такими людьми, методы которых вы осудите как преступные. Но таков стиль жизни этого города. Вам просто следует рассматривать Бомбей как еще одно Палермо или Атлантик-Сити. Здесь всем правит мафия, и ничто не может противиться ее воле. Вы либо делаете то, что вам говорят, либо вас отправляют на тот свет.