Лед Бомбея - Форбс Лесли. Страница 53

Когда же в Шринагаре начались настоящие беспорядки, я сразу понял, что нам придется оттуда уезжать. Индийская полиция гонялась за тенями, мусульмане большими бандами расхаживали по улицам, били окна, поджигали магазины индийцев. Насиловали школьниц, зверски избивали всех, кто попадался под руку, то есть происходило то, что, как правило, происходит там, когда эта мирная земля выходит из-под контроля. Вновь начинался раскол страны. В конце концов мы.; купили билеты на самолет до Дели.

В день отлета ко мне прибежал один из мусульманских лодочников, с которым у нас сложились неплохие отношения, и сообщил, что банда мусульман грозит сжечь библиотеку. Он отвел меня в школу. Там все было уже в дыму. Учителей зверски избили. Вместо того, чтобы помочь им, я бросился в библиотеку. Школьники хватали книги с полок, вырывали из них страницы, мочились на них, поджигали факелами. Я попытался убедить их, что они уничтожают собственную историю.

– Несколько выстрелов из пистолета были бы значительно убедительнее.

– Я не верю в эффективность насилия. Просто на моем месте должен был быть другой человек, лучший оратор. – Его кадык задвигался так, словно он хотел что-то проглотить. – Возможно, я даже усугубил ситуацию, находясь там, пока они сжигали мудрость тысячелетий. Всю ночь я смотрел на пожар, ничего не в силах изменить. Наш самолет на Дели улетел без нас. На следующее утро, когда я вернулся домой и обо всем рассказал жене, она просто отвернулась, сказав, что эти школьники сожгли не книги, а ее семью. Вскоре она умерла. Мне не следовало ей об этом говорить.

– Но кто сжег библиотеку, мусульмане или индусы?

– Несправедливости совершались с обеих сторон. Эти ребята – часть плохо скроенного целого, которое нельзя изменить, выдернув из него несколько нитей. Все равно что пытаться изменить климат. Ты со своим интересом к бурям, вероятно, слышала об Эдварде Лоренце?

Я созналась, что это имя мне знакомо.

– Он создал прибор, кодировавший метеоструктуры в виде набора цифр на экране, – сказала я.

Ашок кивнул так, точно погладил меня по голове.

– И понял при этом, что тот, кому удастся изменить метеоструктуру, никогда не узнает, как бы менялась погода сама, спонтанно, без такого вмешательства.

– Уверена, что те люди, имущество которых за несколько часов уничтожают тропические ураганы, как-нибудь бы обошлись без знаний возможных вариантов развития их климата.

– Возможно. – Ашок покачал головой из стороны в сторону, особый индийский жест, согласие и несогласие одновременно. – Но, отводя циклон от какой-либо местности, можно добиться создания локального очага спокойствия, одновременно увеличивая риск хаоса за его пределами.

Я слишком много лет провела с матерью, чтобы не уловить в его голосе и словах что-то от опытного позолотчика. И не могла не задаться вопросом, какую же неприятную истину пытается Ашок позолотить своим искусством талантливого рассказчика.

– Мораль твоей истории о судьбе библиотеки состоит в том, что моей сестре лучше не знать, что ее муж организовал нападение на меня? Я права?

– У тебя нет никаких доказательств, что в этом замешан Проспер. В жизни бывает много разных ситуаций, и среди них такие, которых нам лучше избегать. Почему бы не предоставить специалистам выполнять возложенные на них обязанности и не вмешиваться в их работу?

– Ты имеешь в виду полицию?

Я расхохоталась. Его слова вызвали в моей памяти ту особую, нередко слишком показную индуистскую терпимость, которую так часто любил демонстрировать мой отец и которая мне лично всегда была чужда. От матери и ее семьи я получила в наследство более земное и практичное отношение к миру: око за око и зуб за зуб, никогда не подставляй другой щеки, хорошее оскорбление – лучшая защита. И в то же время какая-то часть меня на протяжении многих лет наблюдала за происходящим вокруг, слушала, воспринимала, но ничего не предпринимала. Отъезд матери из Индии как будто расколол меня надвое.

– Я, кажется, действительно голодна, – сказала я вдруг.

Ашок улыбнулся.

– Значит, почувствовала себя немного лучше. К счастью, я умею готовить. Мой отец всегда говорил, что умение хорошо готовить – один из главных признаков культурного человека.

– Ашок, а у тебя есть какие-нибудь дурные привычки?

– Напомни мне, пожалуйста, об этом вопросе, когда мы оба немного отдохнем.

Я проследовала за ним на обширную кухню, наслаждаясь прохладой покрытого кафелем пола и легким дурманящим ароматом специй.

Ашок извлек из корзины белоснежный кочан цветной капусты. Разогрел немного горчичного масла, с тщательностью опытного флориста, составляющего букет из лилий, разделил цветки в кочане, добавил в горячее масло чайную ложку серебристо-серых горчичных зерен и, как только они стали с треском лопаться, захлопнул крышку. От них исходил запах попкорна, запах южной кухни моего отца. В старой каменной ступке Ашок растолок в однородную массу зубчик чеснока со свежеочищенным имбирем и крупной солью, затем положил все в кастрюлю с капустой, добавил немного воды и накрыл все это крышкой. Его движения удивляли меня своей уверенностью, неторопливостью и плавностью. В финале кулинарного священнодействия он засыпал в кастрюлю горсть свежего кокосового ореха из металлической чаши, накрытой куском муслина.

Широкие ладони с длинными сильными пальцами и ногтями красивой формы. Я не могла не задаться вопросом: а умеют ли эти руки ласкать женское тело?

– Повар уже спит, – сказал Ашок. – Надеюсь, ты не против, если я разогрею остатки ужина, пока готовится цветная капуста?

Мы сидели за низким столиком в гостиной и ели, Ашок рассказывал о кинофестивале, на котором через два дня будут показывать один из его документальных фильмов.

– Организаторы фестиваля хотят, чтобы я произнес речь перед началом фильма... Мне бы хотелось, чтобы ты присутствовала при этом. – Он сделал паузу, затем резко сменил тему: – Я всегда черпал вдохновение у твоего отца. Помнишь те истории, которые он рассказывал тебе?

Я отрицательно покачала головой и сосредоточилась на гарнире.

– Мои воспоминания о том времени очень туманны, непоследовательны и неопределенны. Я хорошо помню слонов, запах моря у берега и наш деревянный дом на плантации. И то, что нам приходилось часто плавать на лодке, лодки для нас выполняли роль гондол с чернокожими гондольерами в белых дхоти.

Контраст между белым и черным.

Ашок кивнул.

– Когда я впервые приехал в гости к твоему отцу, мне показалось, что у вас везде вода и что ты практически из нее не вылезаешь. Ты плавала даже в сезон дождей. – Он улыбнулся. – Я полагаю, ты знаешь, почему он назвал тебя Розалиндой?

– Я думала, что это мама дала мне имя.

– Твой отец обожал старинные английские пасторали. И он где-то прочитал, что Шекспир основывал свою Розалинду из «Как вам это понравится» на более раннем персонаже с таким именем.

– Еще одной маскировщице, склонной к переодеванию в мужскую одежду?

– Она была героиней сонета, который Томас Лодж написал во время каперской экспедиции на Канарские острова: «...рожденная среди океанских штормов и средь ураганов бурных морей женщиной ставшая». Как и ты.

– Я помню, как часто то, что ты принимал за твердую почву в Керале, оказывалось густыми зарослями водорослей. Стоит стать на них – и тут же по горло оказываешься в дерьме.

Ашок поморщился.

– У меня такое впечатление, что ты на меня за что-то сердишься, Розалинда.

– Я не люблю романтизировать прошлое. Отец как-то сказал мне, что я похожа на муссон. Тогда я истолковала эти слова как выражение его двойственного отношения ко мне. Ведь индийцы одновременно и радуются приходу муссона, и боятся его. Он говорил, что поэтическое настроение сезона дождей передается словом «вираха», означающим также и муки отчуждения. Как и то отчуждение, что возникло между моими родителями после моего рождения.

– Не думаю, что твой отец это имел в виду.

– Не думаешь? – Я знала, с каким восторгом Ашок относился к моему отцу. Но что-то заставляло меня наступать на самые болезненные мозоли. – Отец любил распространяться по поводу пороков капитализма и западного общества. «Какой смысл иметь два дома, если человек одновременно может жить только в одном?» – говаривал он. Однажды он, как обычно, рассуждал на свою любимую тему, сидя на веранде со мной, мамой и Мирандой, и я возразила ему: «Но у тебя, папа, всегда было два дома, и ты ухитрялся одновременно жить в обоих. Секрет состоит в том, чтобы кроме двух домов иметь еще и двух жен». Я помню, что это произошло как раз в сезон дождей. Во время муссона земля вокруг нашего дома постоянно грозила полностью уйти под воду. Сад затопляло, и змеи часто заплывали к нам на веранду.