Лед Бомбея - Форбс Лесли. Страница 60

Бабочка, остановившаяся на полпути в процессе превращения.

– Давайте перейдем к нашему главному вопросу, – сказала я. – Вы утверждаете, что правительство виновно в разрушении жилищ скваттеров. Но какое это отношение имеет к Сами?

– Поначалу Сами жила в лагере с этими людьми. Именно она сказала, что если они хотят спасти свое имущество, то нужно самим разрушить свои хижины и затем снова их построить после того, как полиция уйдет. А во второй раз полицейские сначала избили ее, а потом бросили в тюрьму. Но эти люди помнят ее и все, что она для них сделала.

Я вынула магнитофон из сумки.

– Позвольте, я все это запишу.

Сунила схватила меня за руку:

– Нет. Если кто-нибудь узнает мой голос, меня тут же убьют.

– Но я больше никак не смогу вам помочь.

Она покачала головой, печально сжав губы. И только убедившись, что все мое звукозаписывающее оборудование надежно запрятано, начала свою историю:

– Когда-то было время... – она закрыла глаза, – еще до Сами.

Я незаметно извлекла из сумки крошечный микрофон.

В те времена Сунила жила на улице и платила полиции две рупии за ночь, чтобы те разрешали ей спать в парке, и рупию садовнику за воду. Однажды пришли какие-то люди с плакатом «Украсим Бомбей!» и прогнали ее.

– И тогда я пошла на Чоупатти.

– Но как же ты смогла выжить?

Это была обычная бомбейская история. Поначалу она добывала себе пропитание нищенством. Затем продавала минеральную воду туристам, точнее, бутылки из-под минеральной воды, которые она собирала на гостиничных свалках и затем наполняла водой из колонки в парке. Кто-то из ее друзей изобрел способ заново запечатывать эти бутылки так, что они выглядели совершенно новыми. Но если они попадались полиции, то их избивали и вместе с сотнями других уличных мальчишек бросали в тюрьму. В тюрьме Сунила спала с множеством разных мужчин.

– Они игрались со мной, совали мне пальцы в разные места, и довольно глубоко. А если я сопротивлялась...

– И что же происходило тогда?

Ее грим покрылся множеством тонких коричневых морщинок.

– Лучше этого было не делать, – ответила она.

И я подумала: так вот для чего людям нужны семьи? Для того, чтобы защитить себя от этого? И вот для чего люди чертят карты? Чтобы мы не заблудились в подобных местах?

Но именно в тюрьме Сунила познакомилась с Сами, и Сами рассказывал ей много разных историй, чтобы скоротать время.

– И какие же истории он рассказывал?

Истории о старых добрых временах, когда хиджр уважали, истории о хиджрах из «Камасутры» и «Махабхараты», самой длинной и древней поэмы в мире. При этом он рисовал на тюремном полу иллюстрации к своим рассказам. Им обоим нравилось рисовать.

– Она сообщила мне название их группы – «Всеиндийское Общество Хиджра Кальян Сабха». В цели общества входили защита прав хиджр и предотвращение насильственной кастрации мальчиков.

Сами рассказал Суниле о полицейском, отпускавшем молодых хиджр время от времени из тюрьмы и даже платившем им неплохие деньги за то, что они сосали его член во дворе за полицейским участком. Но за его благосклонность между юными хиджрами шла настоящая борьба.

– Еще тот дружок этот Сами, – заметила я.

– Да, – подтвердила Сунила, не почувствовав иронии в моем голосе, – это лучше, чем тюрьма. Только один мужчина.

– Расскажите мне побольше о Сами.

Сами был во всех отношениях особым человеком. Даже будучи совсем мальчиком, он подкрашивал себе глаза «каджалом» – специальной косметической краской, – чтобы больше походить на девочку. С ранних лет его отличала нежная красота, привлекавшая мальчиков постарше, которым нравилось брать его на колени и ласкать.

– Его отцу это так не нравилось, что он часто просто уходил из дому. Когда Сами подрос, его поведение стало позорить семью, и мать была вынуждена отдать сына в семейство хиджры.

Наверное, это было лет двадцать назад. Ей, видимо, было лет девять. Мать отводит ее в семейство хиджры и перед тем, как уйти, говорит, что отец Сами – большой человек в бомбейском кино.

Мечта любого сироты. Чем-то отличаться от других подкидышей. Рассказ прямо из книги Ашока о хиджрах.

– Мать дала Сами несколько семейных фотографий, сказав, что обязательно настанет день, когда придет отец Сами и заберет ее. – Голос Сунилы дрогнул. – Но он так и не пришел. И тогда Сами убежала в Бомбей и стала искать его там. Вскоре мы и встретились с ней на пляже Чоупатти.

– А я думала, вы встретились в тюрьме.

– Да, вначале в тюрьме, – быстро поправилась Сунила, – а потом на Чоупатти. И она отвела меня к своему гуру и сказала, что я могу помочь ей в работе в Центральном отделе реквизита.

– А когда он там работал?

Что в словах этого хиджры правда, а что ложь?

– До своей смерти она работала на мистера Рейвена. Ей там очень мало платили, так как она была хиджрой. Она всегда говорила: «Я такая, потому что я такая». У Сами было чувство собственного достоинства. И ей часто приходилось работать на них внеурочно, за пределами студии, и я ей помогала. Вот так мы и встретились. Она увидела, как я рисую. И сказала, что ее отец делает кинокартины, он тоже художник.

Наследие Сами. Мне вспомнилась строка из дневника матери: «Розалинда – моя книга». Я взглянула на небо и заметила, что его бронзовый цвет постепенно тускнеет, переходя в глухо свинцовый оттенок. Воздух, насыщенный водяными парами, терял свою обычную прозрачность.

– А как насчет тех ребят, что избили меня? – спросила я. – Неужели они охотились за семейными фотографиями?

– Сами знала людей на высоких постах в правительстве. Они захаживали к ней на улицу Грейт-Пэлас, туда, где собираются проститутки-хиджры. А она была очень умной девушкой. Она рассказывала мне, что некоторые из клиентов заставляют хиджру ложиться на спину, задирать ноги, после чего вставляют член ей в анус и воображают, что занимаются сексом с настоящей женщиной. Но сообразительные ребята, такие, как Сами, которым не нравится трахаться в задницу, подкладывают руку под низ. Вот так. – Сунила сжала кулак и всунула в него палец, зримо изобразив непристойную сцену. – Клиент думает, что это задница. Благодаря такой уловке Сами зарабатывал больше денег.

– Как это у него получалось?

Я раскрыла упакованную в банановый лист рыбу, но что-то уже безнадежно испортило мне аппетит.

– За траханье между ягодицами клиенты платят меньше. Сами говорила, что Бомбей состоит из «фабрик» и «фабричных рабочих». Она говорила, что девушки, подобные ей, – «Чини Харкана». Что значит «сахарный завод». Как-то Сами сказала, что может заработать еще больше денег и прекратить разрушение наших хижин. Из-за фотографий, которые сделал один ее друг.

– Фотографий того, как он занимается сексом с этими мужчинами? Он хотел кого-то шантажировать? Людей, которые каким-то образом распоряжались бомбейской недвижимостью?

– Я никогда не видела этих фотографий.

– Почему же ты пришла с этим рассказом ко мне, Сунила, почему не в полицию?

Она отрицательно покачала головой.

– Полиция в этом тоже замешана. А у журналистов есть паспорт.

– Журналистский паспорт и обычный паспорт – это не совсем одно и то же.

– Вы беседовали с Биной о фотографиях Сами. Некоторые подумали, что они у вас есть.

– Вы неверно поняли наш разговор. У меня никогда не было этих фотографий.

– Вы сказали одному из мужчин о фотографиях.

Я перестала копаться в еде и уставилась на Сунилу:

– Откуда тебе это известно?

Глаза хиджры светились невинностью.

– Те же самые мужчины угрожают девушкам на Грейт-Пэлас. Бада Джонни, один из тамошних парней, сказал мне прошлой ночью. Он друг моего друга, Роби, того парня, который с вами разговаривал в студии Мистри.

Бада Джонни, "В", подумала я.

– Так, значит, твой дружок – «гунда», гангстер?

Сунила отрицательно покачала головой и нервно стиснула руки на коленях.

– Он мне не «дружок» и не «гунда», мисс. Он неплохой человек.