Лед Бомбея - Форбс Лесли. Страница 66

– Английские полицейские также не относятся к числу самых высокооплачиваемых граждан Британии, но это никак не сказывается на выполнении ими своих служебных обязанностей.

Выражение высокомерного презрения тенью скользнуло по его лицу, и мне мгновенно стало понятно, что дальнейший диалог на эту тему бессмыслен. Ашок не сделал больше ни одной попытки перетянуть меня на свою сторону до тех пор, пока мы не доехали до отеля. И тогда по его лицу я поняла, чего ему это стоило.

– Сегодня вечером я читаю ту лекцию... – сказал он.

– Что, еще одну?

– Она состоится в Киноакадемии в восемь часов. На ней будут присутствовать те индийцы, которые не относятся ни к числу негодяев, ни к числу жертв. – Он коснулся моей руки, чтобы еще немного задержать меня в машине. – «Я вижу верный путь, но следую превратным». Это тоже Овидий.

Я широко раскрыла глаза, словно мне явилось откровение.

– Что я могу еще добавить к этому поэтическому перлу? Если только: «Ты выбрал высокий путь, а я низкую и узкую тропу». Нет, подожди, кажется, я нашла кое-что поточнее: «Я жила в сточной канаве. Теперь я живу на свалке. Моя жизнь понемногу улучшается».

Ашок покачал головой.

– Извини, но я не понимаю, что ты хочешь сказать.

– Ида Люпино, – подсказала я, – «Нет выхода», около 1950 г. [14]. А возможно, и Линда Дарнелл [15]. В любом случае одна из «плохих девчонок». У них всегда самый лучший текст.

7

В два часа я набрала номер телефона дяди Ашока в Оксфорде.

– Тридцать лет, мисс Бенегал! Но дайте подумать... Энтони Анменн... да-да, кажется, я припоминаю: странный парень, но не глупый... с несколько варварскими вкусами, как мне кажется.

– А его друг Проспер Шарма?

– Проспер? – Его старческий голос дрожал. – Ну, конечно! Игрок в крикет!

Голос тонул под волнами муссонных помех.

– Что вы сказали?

Старческий голос вынырнул снова:

– Исключен за что-то... или, может быть, это был не он, а упомянутый вами Анменн.

Он, очевидно, напряженно рылся в подвалах своей памяти в поисках почти забытых фактов. Но больше, к сожалению, ничего не смог припомнить.

– Вы не могли бы порекомендовать мне кого-то, кто помнит этих людей, профессор Тагор? Я была бы вам весьма и весьма признательна. Вы можете звонить мне в любое время. Профессор? Вы слышите меня? – Мне ответило полное молчание.

Рядом со мной на маленьком телеэкране комментатор читал сводку погоды. Помехи превратили ее в серию сюрреалистических заголовков:

Убийца из Тандури винит во всем муссонный стресс...

...по делу бомбейских монахинь. Отряд полицейских провел обыск в комнате, где были заживо сожжены две монахини. Комната до сих пор используется как класс, в котором обучают детей с улицы...

...в Дели во время рекордной ночной температуры в 120 градусов по Фаренгейту...

Мы спим и видим сны с открытыми глазами...

...в напряженном ожидании муссона в Калькутте, где местные выборы были сорваны группой разбушевавшихся рабочих-марксистов, убивших нескольких других рабочих, которые пытались закрасить изображение Карла Маркса на граффити. Корпорация, ответственная за это, согласилась восстановить граффити...

...улики. Груди женщины были полностью сожжены. В полиции поняли, что дело неладно, когда соседи стали жаловаться на то, что мужчина жарит свинину...

Небо прорезала горизонтальная полоска молнии, и телеэкран погас. Дежурный отделался привычной отговоркой: – Чего же вы хотите, мадам? Муссон приближается.

Сатиш уже уходил с работы, когда я ему позвонила. Тем не менее он согласился встретиться у Мухаммеда, торговца курами на рынке Кроуфорд. Сатиш сказал, что я буду чувствовать себя там как дома, потому что пол выложен камнем из Шотландии, а рельефы на фасаде сделаны по рисункам отца Редьярда Киплинга. На самом же деле, как оказалось, барельефы, которые можно было назвать: «Крестьяне, вдохновленные трудом на благо родины», больше всего походили на образец сталинского стиля в архитектуре.

На бадшахском складе прохладительных напитков я приобрела шербет из мангового сока, настолько свежий, что из-за танина в кожуре фрукта у меня во рту появилось вяжущее ощущение, словно от очень крепкого чая из Глазго. Какой-то продавец направил меня в сторону грандиозного святилища мясной торговли. Для покупок было довольно поздно, поэтому большинство крюков для мяса, свисавшие с потолка, уже опустели. Но жужжание жирных, блестящих перламутровых мух казалось оглушительным и вносило дополнительное напряжение в атмосферу, наполненную криками мясников, размахивающих своими топориками, как дирижеры – палочками, в отчаянной надежде отделаться от нераспроданных остатков мяса. Липкий запах крови вызвал у меня ассоциации с моргом.

Я увидела, что Сатиш держит живую курицу вниз головой то за одну, то за другую ногу. Он размахивал несчастной птицей из стороны в сторону.

– Очень хорошая «мурги», не так ли, мисс Бенегал?

– Я не большая поклонница птиц. – Я протянула ему коричневый конверт с фотографиями, присланными мне Банни. – Не положите их в кастрюлю по ошибке.

– О нет, эта курочка пока еще не пойдет в кастрюлю. Вначале несколько дней ее будут откармливать кукурузой и рисом у меня во дворе под корзиной, затем зарежут, а уж потом – клянусь всеми богами – «мурги корма».

Он кивнул мяснику, тот связал непослушные куриные лапки бечевкой, заклеил ей клюв скотчем и затолкал птицу в пластиковый пакет Сатиша с крупной надписью «Сувенир к серебряной свадьбе». Сатиш вскрыл конверт и с интересом стал рассматривать фотографии.

– Скорее всего то орудие, о котором я говорил, – прокомментировал он увиденное, – но для полной уверенности мне необходимо сделать еще несколько увеличенных копий.

– И еще одно, Сатиш. Несколько дней назад у меня украли книгу «Изобразительное искусство Индии и Пакистана». Она числится за вашей библиотекой. Как вы думаете, почему кому-то понадобилось ее красть?

– Ни малейшего представления, мисс Бенегал, хотя это – очень дорогая книга и в настоящее время уже библиографическая редкость.

Я протянула ему листок с рисунками Сами.

– Вы располагаете значительно более широкими познаниями в истории индийского искусства, чем я. Вы узнаете эту фигуру Шивы?

Сатиш надел очки.

– Очень неплохо, – сказал он, – но это не Шива. Мне кажется, это изображение Сканды, одного из детей Шивы и Парвати.

– Никогда о нем не слыхала.

– Вот, посмотрите сюда, на павлинов, изображенных в самом низу. – Сатиш указал на несколько крошечных рисунков. – Сканда – юный бог войны, и он появляется верхом на павлине. Художник к тому же наделил бога копьем, также одним из атрибутов Сканды. А на лбу у Сканды заметна тройная полоска, нанесенная пеплом, – знак Шивы.

– Я никогда не могла толком разобраться в индийских богах, – заметила я.

Кришну я как-то еще научилась узнавать. Он всегда изображается с флейтой, и у него такая потрясающая репутация: шесть тысяч молочниц чего стоят! Не говоря уже о коже голубого цвета. Я прекрасно понимаю, чего можно ожидать от любого бога, проникающего ночью в мою спальню с особым блеском в глазах, в лазурной накидке, небесном камзоле и с голубоватым отливом кожи. Меня ставят в тупик 330 тысяч других индийских богов так же, как все эти инкарнации Шивы и Вишну.

– Значит, павлин и копье свидетельствуют о том, что передо мной Сканда, а не Шива?

Сатиш улыбнулся.

– Нет, не совсем так. Этот художник начитался разных историй о Сканде, мисс Бенегал. Видите эти шесть фигурок матерей? И звездочки рядом с ними? Вполне вероятно, что это шесть матерей Сканды – Криттаки.

Запах сырого мяса и невероятное количество богов.

– Но вы же сами сказали, что матерью Сканды была Парвати.

– Это действительно так. Однако в некоторых мифах говорится, что Сканда – сын Шивы, но не Парвати, так как Парвати не смогла удержать божественное семя Шивы.