Три господина ночи - Бенцони Жюльетта. Страница 16

Все это, само собой разумеется, Казанове стало известно лишь впоследствии. В тот вечер он удовольствовался тем, что поднялся в ложу поздороваться с дамами и сопровождавшим их Ла Попелиньером. Его приняли как старого друга, особенно девушка, которая встретила его растроганно, с тем умилением, какое обычно испытываешь при виде людей, хотя бы отдаленно причастных к драгоценному любовному воспоминанию. Когда представление закончилось, Джакомо получил позволение проводить дам домой; в Париже они остановились в Бретонском отеле, на улице Сент-Андре-дез-Арк.

В последующие несколько дней он, с благословения миссис Винн, занял место компаньонки при девушке, которая продолжала обходиться с ним как со старшим братом, что совершенно его не устраивало. И потому однажды вечером, сопровождая прелестную Джустиниану на бал в «Опера», он не выдержал и на обратном пути, прямо в карете, которая везла их домой, признался ей в сжигавшей его страсти.

– Кажется, никогда я еще не любил ни одну женщину так, как люблю вас! – с неподдельным жаром воскликнул он. – Ради вас я готов на все. Вы получите от меня все, что только потребуете, если только вы захотите хоть чуточку любить меня, хотя бы самую малость…

– Но я очень люблю вас, Джакомо. Только я не вполне принадлежу себе… Вы должны дать мне время, придется потерпеть… Сейчас у меня серьезные затруднения, в которых я могу открыться лишь другу. Согласны ли вы стать таким другом и готовы ли вы мне помочь?

– Клянусь всем, что есть у меня самого святого! Подвергните меня испытанию, и вы сами в этом убедитесь.

– Хорошо. Я и в самом деле собираюсь испытать вас. Приходите завтра ко мне, и я скажу, чего ожидаю от вас.

В эту ночь он ничего, кроме малопонятных обещаний, так и не смог добиться, но на рассвете получил записку, из которой узнал намного больше.

«Сейчас два часа ночи. Я нуждаюсь в отдыхе, но бремя, которое меня тяготит, гонит от меня сон. Тайна, которую я сейчас вам открою, друг мой, перестанет быть для меня тяжким грузом, как только я разделю ее с вами. Мне сразу станет легче, едва вы сделаетесь ее хранителем. Я решилась вам написать, поскольку чувствую, что не смогу заставить себя вымолвить эти слова…»

После чего она попросту сообщала ему, что беременна от его друга Меммо.

Эта новость нанесла Джакомо ощутимый удар, но он был уже слишком сильно влюблен и готов на все, лишь бы освободить свою прекрасную подругу и обеспечить себе тем самым ее исполненную нежности благодарность.

Дождавшись часа, когда прилично было явиться в дом, он со всех ног поспешил к Джустиниане. Она собиралась вместе со своей горничной идти к мессе. Он пошел за ними следом, вытерпел службу, затем, едва она закончилась, отправил горничную сторожить, а сам увлек молодую женщину во внутреннюю галерею и приступил к разговору, вести который здесь, рядом с церковью, было совершенно неуместно.

– Вы не слишком презираете меня? – прошептала Джустиниана, глядя на него сквозь слезы.

– Ничего подобного! Я перед вами преклоняюсь. Утешьтесь, мы очень быстро найдем способ помочь вашей беде.

– Я всецело полагаюсь на вас. И все же у нас есть только один выход: мне надо вытравить плод.

– Но… это же убийство! – добродетельно возмутился Казанова.

– Знаю. И все же это не более тяжкое преступление, чем самоубийство, а я клянусь, что убью себя, если не смогу выпутаться из этого чудовищного положения. Представьте, ведь господин де Ла Попелиньер уже сделал официальное предложение, он просил у матери моей руки, и он добивается для меня французского подданства.

– Вашей матери ничего не известно?

– Ей? Господи Иисусе, да она убила бы меня!

Ну, в этом-то, приняв во внимание прежнюю жизнь упомянутой дамы, Казанова сильно сомневался, но кто же станет возражать девушке, когда она в таком отчаянии, и тем более если вы в нее влюблены.

– Положитесь на меня, я сделаю все, что в моих силах.

27 февраля состоялся последний бал в «Опера». Казанова и Джустиниана отправились туда в масках, это позволило им незамеченными выскользнуть из театра и потихоньку отправиться к некоей Роз Кастес, повивальной бабке.

Осмотрев Джустиниану, Кастес произнесла свой вердикт.

– Эта дама на седьмом месяце беременности, – высокомерно проронила повивальная бабка. – Вытравить плод сейчас – дело опасное и для нее, и для меня: вы заплатите мне сорок луидоров!

Неизвестно, что остановило Казанову, – подобная сумма или опасения, что Кастес своими манипуляциями убьет его возлюбленную; во всяком случае, он выдал ей два луидора, заявил, что ему надо еще подумать над этим вопросом, и увел Джустиниану, которая была настолько благоразумна и предусмотрительна, что так и не сняла маску.

Молодая женщина была сильно разочарована тем, что ей пришлось уйти в том же положении, в каком пришла.

– Не все ли равно, даже если это опасно, у меня нет другого выхода…

– А я на это не согласен! Должно найтись другое решение. Дайте мне несколько дней на то, чтобы поразмыслить, и спите спокойно.

К несчастью, вышло так, что два дня спустя Казанова, спокойно прогуливаясь по Кур-ла-Рен, встретил госпожу Кастес, которая также прогуливалась там в обществе знакомого Казанове человека – некоего маркиза де Кастельбажака, пользовавшегося весьма скверной репутацией. Женщина бросила на него такой взгляд, что Казанова понял: она его узнала. И это внушило ему некоторое беспокойство.

Впрочем, беспокойство более чем оправданное. Соединив усилия своих блестящих умов, подпольная акушерка и маркиз сумели проникнуть в тайну и раскрыть инкогнито Джустинианы. Затем они разузнали о ее помолвке с Ла Попелиньером, отправились к наследникам богача и попросту известили их о том, как обстоят дела. Наследники, что совершенно естественно, пришли в ярость: курочка, несущая золотые яйца, намеревалась упорхнуть от них, вступив в законный брак с молодой и красивой особой, вполне способной родить ему детей… даже если он для этого был уже слишком стар! И именно в том случае, если он для этого слишком стар…

Посетив наследников Ла Попелиньера и устроив свои дела там, честная парочка, получившая щедрое вознаграждение, отправилась к начальнику полиции, чтобы на этот раз донести на «господина Казанову, проживающего на улице Пти-Льон-Сен-Совер, на третьем этаже» и делавшего госпоже Кастес предложения преступного характера.

Казанова, вызванный к полицейскому комиссару, разговаривал с ним презрительно и высокомерно, потребовал расследования деятельности доносчиков, пустил в ход свои связи в высших кругах. Он отделался сравнительно легко, но парочка негодяев, которые никак не могли угомониться, навестила также и Ла Попелиньера. В результате тот, несколько удивленный, обратился к своей невесте с нижайшей просьбой позволить осмотреть себя его личному врачу, который, впрочем, должен ограничиться тем, что в высшей степени деликатно «положит ей руку на живот».

– Это нам подходит как нельзя лучше, – сказал Казанова, который даром времени не терял. – Позвольте этому человеку вас осмотреть. Я обещаю вам, что его выводы будут именно такими, какие устраивают нас. А затем притворитесь, будто смертельно оскорблены, и приготовьтесь через непродолжительное время последовать за мной.

– Куда я должна последовать за вами?

– Вы это непременно узнаете. Я все беру на себя.

В самом деле, врач, пощупав обручи юбки Джустинианы, клятвенно заверил своего хозяина в том, что все обвинения, возведенные на его невесту, были гнусными клеветническими измышлениями и она так же невинна, как новорожденный агнец. Ла Попелиньер, тотчас устыдившись своего поведения, стал торопить свадьбу, а его родственники тем временем забрасывали несчастную невесту анонимными письмами, угрожая ей смертью. Уже и в самом деле полумертвая от страха, она молила Казанову действовать побыстрее.

– Все готово! – сообщил он ей апрельским вечером. – Завтра я вас похищаю. Вы оставите письмо, в котором скажете, что намерены скрыться, чтобы избежать брака с человеком, который так тяжко оскорбил вас, и что вы запрещаете вас разыскивать. Напишите еще и другое письмо, к вашей матери. В этом письме вы скажете ей, что смертельно боитесь, как бы наследники вас не отравили, и что вы умоляете ее отказаться от столь опасного для вас брака.