Четвертая высота - Ильина Елена Яковлевна. Страница 11

— Да ты не сердись, Гуля, — сказал виновато Клюква. — Если бы ты хоть пискнула, мы бы тебя сразу выпустили, а ты молчишь.

Гуля ничего не ответила и, махнув рукой, пошла к воротам зоопарка. На повороте она оглянулась. Килька и Клюква всё ещё стояли на месте и о чём-то горячо разговаривали.

На другой день студия выехала из Киева.

Среди отрогов Карпат, на зелёных берегах Буга ребята провели конец лета.

Куда только не заведёт, не забросит киноактёров судьба!

Гуля вместе с остальными ребятами жила в белой колхозной хате, распевала по вечерам украинские песни, купалась в быстрой горной речке. Это было славное время.

Книжки, которые Гуля привезла с собой, так и лежали на дне чемодана. Только иногда, во время съёмки или на отдыхе, возвращаясь с далёкой занятной прогулки, Гуля с тревогой вспоминала про свои школьные дела. «Им-то хорошо, — думала она, поглядывая на взрослых актёров, — снимайся сколько хочешь — тебя на второй год не оставят. А тут неизвестно, что делать: то ли сниматься, то ли купаться, то ли географию повторять. Э, ладно! В городе буду учить реки и горы, а здесь есть свои — настоящие!»

Но и в городе заниматься школьными делами ей не пришлось. В первый же день после своего возвращения в Киев она слегла в постель.

Сначала она прилегла на минутку, даже не раздеваясь. Ей казалось, что она просто устала с дороги. Болела голова, кололо в ухе. Ужасно хотелось пожаловаться кому-нибудь, но мамы в городе не было — уехала на три-четыре дня в командировку. А жаловаться чужим она не любила.

— Что с тобой, Гуля? — спросила её соседка. — Ты больна?

— Нет, нет. Это я роль учу. Мне придётся играть в картине больную девочку, — выдумала Гуля.

— Очень уж ты хорошо играешь эту роль, — сказала соседка. — Дай-ка я твой лоб пощупаю. Ишь ты, и температура даже поднялась!

Она укрыла Гулю одеялом и вышла из дому. Через несколько часов Гулина мать получила телеграмму: «Приезжайте немедленно Гуля больна».

«ТОЛЬКО БЫ НЕ ЗАКРИЧАТЬ!»

В комнате было тихо и темно. Настольную лампу мама завесила своим шёлковым платком, шторы на окнах были опущены.

— Где же больная? — спросил старичок доктор, протирая очки.

Мама приподняла платок, накинутый на абажур.

— Вот она, доктор, полюбуйтесь.

Доктор сел на стул возле Гулиной постели.

— Я так и знала, что этим кончится, — жаловалась мама, снимая повязку с Гулиной головы. — Вы подумайте, такая холодная осень, а она снималась в одном платье под проливным дождём!

— Мы этого дождя только и ждали, — сказала Гуля. — Сначала нам нужно было солнце, а потом настоящий проливной дождь.

Доктор покачал головой.

— Да, нелёгкая у тебя, девочка, профессия. Очень нелёгкая.

Он наклонился над Гулей.

— Отрежьте мне это проклятое ухо, доктор, — сказала она вдруг решительно.

— Это ещё зачем? — удивился доктор.

— Чтобы нечему было болеть!

Доктор засмеялся:

— А если голова болит, так и голову отрезать прикажешь? Нет уж, милая, ухо я тебе оставлю, а проколоть его проколю. Легонько-легонько. Ты не бойся.

— А я и не боюсь, — ответила Гуля.

— Правда? — спросил доктор. — Посмотрим!

Утром он пришёл с целым чемоданом инструментов.

— Так и в самом деле не боишься? — спросил он, поглядывая на Гулю из-под очков. — Может, вчера сгоряча прихвастнула? Температура-то у тебя была порядочная.

— И сегодня не боюсь, — сказала Гуля. — Только колите поскорее!

— Ишь ты, какая торопливая! — сказал доктор и стал раскладывать на чистой салфетке какие-то блестящие ножички и длинные иголки.

Гуля искоса поглядывала на все эти серебряные штучки и думала: «Только бы не закричать! А то сказала, что не боюсь, а вдруг как заору во всё горло! Вот будет стыдно…»

— Ну, моя душенька, — сказал доктор, подходя к постели с чем-то острым и блестящим в руке, — мама тебя немножечко подержит.

— Не надо, — сказала Гуля. — Когда держат, гораздо страшнее. Я лучше сама буду держать маму за руку.

И она крепко стиснула мамину руку своими горячими от жара пальцами.

— Ну, вот и всё, — сказал доктор.

Гуля перевела дыхание и открыла глаза. На руке у мамы отпечатались все Гулины пальцы — пять красных пятен.

— Тебе было больно? — спросила мама.

— А тебе?

Мама засмеялась. А доктор посмотрел на Гулю как-то особенно серьёзно и ласково.

— Уважаю, искренне уважаю! — сказал он и принялся укладывать в свой чемоданчик блестящие иголки и ножички.

Когда доктор наконец ушёл, Гуля сказала маме:

— Я почему-то ужасно рада. И сама не понимаю почему. Нет, понимаю. Во-первых, потому, что мне легче. Во-вторых, потому, что операция уже прошла, а в-третьих, потому, что я не кричала. Ты знаешь, ведь мне было очень больно и страшно.

— Знаю, Гуленька, — сказала мама. — И знаю, что ты у меня молодец. А теперь постарайся уснуть — тебе после операции надо как следует отдохнуть.

— И стараться нечего, — ответила Гуля. — Мне ещё никогда в жизни не хотелось спать так сильно, как сейчас. Да и ты от меня отдохнёшь.

И она уснула глубоко, крепко.

Так началось выздоровление.

Гуля лежала в чистой, свежей постели, умытая, весёлая, с книжкой в руках. Ей радостно было глядеть в окошко и следить, как час за часом облетают деревья во дворе. Радостно было читать новое и перечитывать старое — ей казалось, что ещё никогда она не понимала всё так хорошо и ясно, а стихи никогда не запоминала так быстро, как сейчас.

Знакомые ребята часто навещали её и приносили то последние цветы, то первые яблоки и груши.

Как-то раз, когда Гуля, не читая, лежала с раскрытой книгой Лермонтова в руках и без конца повторяла всё те же строчки:

в передней раздался робкий звонок.

Дверь отворили, но долго никто не входил в комнату. Гуля слышала только чьё-то покашливание и прерывистый, приглушённый шёпот.

— Да что там такое? Мама, кто пришёл?

— Мы с Килькой! Мы с Клюквой! — ответили из передней два голоса.

— Ну так что ж вы топчетесь? — закричала Гуля. — Входите скорей!

Они вошли и сели рядом на один стул.

— Ну, рассказывайте же! Да что вы молчите? Какие новости в зоопарке?

— Никаких, — сказал Килька. — Вот только новых змей привезли. Тропических.

— Субтропических, — поправил Клюква. — Из Абхазии.

— Сколько штук? — спросила Гуля.

— Пятьдесят четыре, — сказал Клюква.

— Пятьдесят шесть, — поправил Килька.

— Да ведь это же очень много!

— Порядочно, — согласился Клюква.

Гуля удивилась:

— А вы говорите, нет новостей! Ну, ещё что?

— Старый волк умер.

— Да что вы! Как жалко!

— Зато трёх новых волчат привезли. Мы взяли над ними шефство. Два тихонькие, а третий сразу удрал и загрыз двух павлинов.

Гуля даже подскочила.

— Как так?

— Сторож недосмотрел. Его поймали и заперли.

— Кого? Сторожа?

— Волчонка!

— А вы-то что же смотрели?

— Мы смотрели в это время змей.

— Эх, вы! Не шефы, а вороны!

Килька и Клюква смущённо переглянулись. Потом Килька со вздохом развернул газетный свёрточек и вынул из него два павлиньих пера.

— Это тебе на память.

Гуля укоризненно посмотрела на ребят.

— Оставьте себе на память. Будете вороны в павлиньих перьях.

Мальчики засмеялись.

— Мы и так запомним. А ты бери. Красивые пёрышки!

И действительно, перья были великолепные. На одном было очко синее с золотом, на другом — зелёное.

Посидев ещё немного молча, Килька и Клюква собрались уходить. В дверях они остановились.

— Да, чуть не забыл! — спохватился Килька. — У нас собрание было. Делили всех на три группы — на ударников, кандидатов в ударники и на срывщиков.