Четвертая высота - Ильина Елена Яковлевна. Страница 31

Но Мирра решительно взяла чернильницу, лист бумаги и села сочинять письмо.

Через несколько минут перед Гулей лежал черновик письма, написанного тонким, красивым Мирриным почерком:

Гуля пробежала глазами черновик письма и взялась за перо.

— «Десятиметровой» не надо. Не всё ли им равно, с какой вышки я буду прыгать… «И пр.» не надо. Не так уж много я снималась в кино…

— Да ты так всё выбросишь! — сказала Мирра и закрыла рукой черновик.

— И надо бы всё выбросить, — проворчала Гуля. — Совестно посылать. Только и дел у фабрики, чтобы заниматься такими пустяками, как моя шапочка.

— Да ведь шапочка тебе не для красоты нужна, а для общегородского состязания.

— Ладно уж, пошлём! — сказала Гуля. — Посмотрим, что из этого нахальства выйдет.

И, нахмурив брови, она переписала письмо.

Но вспоминать о нём ей было неловко и неприятно. Она по-прежнему бегала по магазинам в поисках шапочки.

И вдруг за два дня до соревнования, рано утром, Фрося испуганно разбудила её:

— Листоноша до нас прийшов. Расписатись треба: тутоньки и тамочки!

Гуля спросонья схватила перо и расписалась «тутоньки» и «тамочки».

А потом развязала шнурок, которым был перевязан небольшой аккуратный пакет с ленинградским штемпелем и треугольником «Красного треугольника».

В пакете были две чудные резиновые шапочки — голубая с жёлтыми полосками и красная с белыми.

И это ещё не всё.

В той же посылочке оказались две пары резиновых туфель, лёгких, как пёрышко. Самое удивительное было то, что они пришлись Гуле как раз по ноге.

— И как это на фабрике угадали номер моей лапы? — удивлялась Гуля, примеряя тапочки.

Фрося даже прослезилась.

— Не иначе — казка, — говорила она.

— Голубые я себе возьму, — сказала Гуля, — а красные туфельки и шапочку подарю Мирре. Она чёрненькая, ей красная пойдёт.

Гуля завернула подарок в газету и только после этого обнаружила в обёртке пакета письмецо.

Гуля перечитала это письмо десять раз подряд и побежала к Мирре.

Спускаясь по лестнице, она думала о Ленинграде, о незнакомых друзьях, которые прислали ей такое хорошее письмо, о том, что она непременно поедет в Ленинград, увидит его дворцы, парки, его гранитные набережные, его старые знаменитые заводы,

«Фрося верно сказала, — подумала Гуля, — как в сказке!..»

А Фрося, закрыв за Гулей дверь, вышла на балкон и, облокотившись о решётку, долго следила глазами за своей любимицей.

— Ой яка дивчина! Гарна дивчина!

И вот наступил день физкультурного праздника. Гуля в своём купальном костюме и в резиновой шапочке поднималась по шаткой лестнице десятиметровой вышки. Внизу виден был как на ладони берег Днепра. Он был усеян яркими пятнами — это горели на солнце всеми цветами радуги платья, шляпы бесчисленных зрителей, заполнивших весь амфитеатр.

Духовой оркестр играл на берегу какой-то весёлый марш. И чем выше поднималась Гуля, тем тревожнее и вместе с тем радостнее становилось у неё на душе.

Соревнования по прыжкам уже подходили к концу. Гуля должна была прыгать последней.

Ещё не утихли аплодисменты, вызванные прыжком предпоследнего прыгуна, когда Гуля поднялась уже на самый верх и остановилась посередине дощатой платформы. Далеко внизу осталась восьмиметровая площадка.

Гуле вспомнилось, как страшно ей было прыгать с такой высоты в первый раз — в день, когда её приняли в комсомол.

Постояв несколько секунд, Гуля уже приготовилась к разбегу, но в эту минуту где-то совсем рядом протяжно и гулко загудел теплоход. Вся вышка вздрогнула и закачалась, как верхушка высокого дерева на ветру. Гуля еле-еле удержалась на ногах. Вышка ходила ходуном. Но вот теплоход прошёл дальше, и волнение на реке стало успокаиваться. Вышка снова водворилась на место.

Гуля посмотрела вниз. Она уже привыкла за дни тренировок к такой высоте, но тогда внизу зеленел берег и не было этих тысяч устремлённых на неё глаз. Сердце у неё забилось так, что захватило дыхание. Ей предстоял сложный прыжок — полтора сальто вперёд.

«Боюсь? — подумала Гуля. — Нет, не боюсь!»

Она оттолкнулась, уже в воздухе сжалась вся в комочек и, обхватив колени руками, полетела.

На лету, в воздухе, она сделала оборот, выпрямилась, как пружина, и совершенно беззвучно, без брызг вошла в воду.

Гуле казалось в эти мгновения, что она летит целую вечность.

А когда она снова вынырнула из воды и поплыла к трапу, её оглушил плеск многих тысяч ладоней. Людей она не видела. Ей казалось, что рукоплещет весь берег, весь Днепр.

Она оглянулась в сторону судей и увидела несколько высоко поднятых щитов. На каждом щите горела ярко-красная цифра «9». Это была высшая оценка, которая давалась прыгунам на сегодняшнем соревновании.

Домой она возвращалась со стадиона поздно вечером. Она шла, как всегда, со своим верным другом — Миррой.

— Везёт тебе, Гуля, — сказала Мирра, пожимая ей руку, — всё на свете тебе удаётся.

— Нет, не то что везёт, — подумав, ответила Гуля, — а просто я стараюсь всего добиваться. Каждый, по-моему, везёт себя сам. И я тоже сама себя везу.

— Я очень верю в тебя, — серьёзно сказала Мирра. А наутро она прибежала к Гуле радостная и взволнованная.

— Гулька, твой портрет в «Советской Украине»! И она протянула Гуле свежий номер газеты.

Гуля была снята во весь рост, в купальном костюме. Под снимком была подпись:

Лучший прыгун водной станции «Вымпел»

Гуля Королёва.

— Как тебе нравится этот «лучший прыгун»? — спросила Мирра.

Гуля посмотрела на снимок.

— Скажите пожалуйста! Сняли! Да ещё во весь рост! Только я тут не в фокусе.

— А ты не привередничай! — сказала Мирра. — Очень даже в фокусе. Повесь портрет на стенку.

— Вот ещё! Я его лучше папе отправлю. Я знаю, ему приятно будет. А пока пошлю родителям по телеграмме. Ведь всё-таки их единственная дочь перешла в десятый класс и общегородские соревнования выдержала! Это не каждый день бывает.

И девочки отправились на почтамт. Присев у стола, Гуля написала две телеграммы одинакового содержания — в Сочи и в Москву:

«Экзамены сдала соревнование также голова цела не простудилась не утопилась целую».

И подписалась: «Десятиклассница».

Отправив телеграммы, Гуля почувствовала, что у неё с этой минуты начался отдых.