Ты, Марианна - Бенцони Жюльетта. Страница 38

Больше не владея собой, Маттео рванулся к Марианне, чтобы задушить ее… Его руки уже тянулись к ее шее, но в этот момент между ними бросилась Истар.

— Ты сошел с ума? — возмутилась она. — Ты господин, и, что бы она ни говорила, она принадлежит тебе! Зачем ее убивать?

Ты забыл, что она представляет собой для тебя?..

Ее слова подействовали на Дамиани, как холодный душ. Он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, затем вдруг очень нежно отстранил черную женщину и снова повернулся к Марианне.

— Она права, — процедил он. — Лакей или нет, вы, вероятно, беременны от этого лакея, сударыня, и когда ребенок будет здесь…

— Его еще нет здесь, и вы в полном неведении, даст ли плод ваше гнусное деяние. И, даже допуская, что я произведу на свет ребенка от вас, вам придется убить меня, чтобы заставить молчать, ибо никто и ничто не помешает мне выдать вас императорскому правосудию.

— Хорошо, я убью вас, сударыня! Мне будет все равно, когда вы исполните свое задание. И в ожидании… — Он умолк.

— В ожидании… чего?

Не отвечая, Маттео снял халат, положил на стул и вернулся к кровати с явным намерением расположиться на ней. Но он не успел даже коснуться одеяла, как Марианна вскочила и забилась в угол, укутавшись в занавеску.

— Если только вы посмеете лечь в эту постель, Маттео Дамиани, вы останетесь в ней один, ибо никакая сила не заставит меня разделить ее с таким негодяем, как вы!..

Так же спокойно, словно она ничего не сказала, Маттео улегся, ударом кулака взбил подушку и с видимым удовольствием облокотился на нее.

— Нравится вам или нет, сударыня, у нас будет общая постель так долго, как мне захочется. Вы только что сделали очень ценное замечание.

В самые точные расчеты может вкрасться ошибка, и действительно, вдруг окажется, что вы еще не беременны. Так что нам надо постараться» чтобы эта вероятность стала уверенностью. Идите сюда!

— Никогда!

Марианна хотела спрыгнуть с кровати, чтобы избежать контакта с тянувшейся к ней рукой. Но она натолкнулась на Истар, которая преграждала ей путь. Высокая негритянка показалась ей громадной, возвышаясь над ней. Словно злой дух восточных сказок внезапно вырос возле нее, чтобы бросить ее во власть демона! Без видимого усилия, словно не замечая отчаянное сопротивление, Истар схватила кричащую и брыкающуюся Марианну в охапку и бросила на постель, где жадные руки Дамиани тотчас пригвоздили ее.

Одновременно негритянка пробормотала несколько слов на своем языке: вопрос, на который управляющий ответил по-итальянски:

— Нет, гашиш не надо! Она плохо его перенесла, ребенок может пострадать из-за этого, а у нас есть другое средство. Позови своих сестер, вы ее просто подержите.

Немедленно три пары черных рук опустились на Марианну, схватили ее за руки и ноги, прижали к постели, несмотря на крики и слезы бессильной ярости. Чтобы заставить ее молчать, ей заткнули рот, но на этот раз милосердное беспамятство не пришло избавить ее от позора и отвращения.

Полузадушенной, совершенно беспомощной в сжимавших ее, как тиски, руках, ей пришлось терпеть натиск палача на протяжении минут, показавшихся ей бесконечными и в течение которых ей сто раз казалось, что она умрет от стыда. Это был подлинный ад. А в нем побагровевшее, потное лицо толстого мужчины, который старался изо всех сил, и три черные фигуры, словно высеченные из камня, наблюдавшие за этим насилием с таким же безразличием, как если бы дело шло о соитии двух животных.

Собственно, это так и было: Марианну считали породистой самкой, от которой ждали приплода.

Когда наконец ее освободили, она осталась неподвижной на разоренной постели, задыхаясь от рыданий и залитая слезами, исчерпав свои силы в бесплодном сопротивлении, которое она оказывала всем телом. Она даже не могла кричать или поносить своего палача, и, когда Маттео, еще не отдышавшись от проделанных усилий, покинул кровать и вновь натянул халат, она только простонала, услышав его брань.

— Она так сопротивлялась, что я не получил никакого удовольствия! Но тем не менее мы продолжим это занятие каждый вечер, пока не будем уверены! Оставим ее, Истар, пойдем проведем остаток ночи вместе. Поистине, эта дура вызвала бы отвращение к любви у самого Эроса…

И доведенную до изнеможения, побежденную Марианну оставили в мрачной комнате под неусыпной, немой охраной одной из двух других женщин, и никто даже не подумал прикрыть ее. Ей не на что было больше надеяться, даже на Бога! Ей предстояло пройти ступенька за ступенькой эту омерзительную Голгофу — она теперь в этом не сомневалась, — и до тех пор, пока Дамиани не извлечет из ее тела желанный плод.

— Но он не дождется, не дождется… — повторяла про себя несчастная в глубине отчаяния, — я сумею помешать ребенку появиться на свет, а если это все-таки произойдет, я исчезну вместе с ним…

Безнадежные мысли и бесполезные слова, рожденные горячкой и приступами самоуничижения, Марианне пришлось повторять каждый вечер в последующие дни, к омерзительной монотонности которых она постепенно стала даже привыкать.

Она знала, что Люсинда-колдунья отомстит ей, что ее власть передалась Маттео. Иногда Марианне казалось, что она видит во мраке ее ожившую статую из маленького храма. Она слышала ее смех и… просыпалась вся в поту.

Томительно шли дни, похожие один на другой Марианна проводила их взаперти в этой пустой комнате под бдительным оком охранницы. Ее кормили, купали, одевали в просторную тунику и шлепанцы, затем, когда наступал вечер, три ведьмы для полного удобства привязывали ее к кровати и оставляли так, обнаженную и беззащитную, к услугам Маттео, который, впрочем, все с большим трудом исполнял то, что он рассматривал как свой долг. Все чаще и чаще Истар приходилось протягивать ему стакан с загадочной жидкостью для воскрешения его слабеющих сил. Много раз пищу пленницы сдабривали наркотиками, что кончалось тем, что она теряла представление о времени. Но она даже не принимала предосторожностей. Избыток отвращения привел ее к своеобразной бесчувственности. Она превратилась в простую вещь, инертный предмет без желаний и страданий. Даже ее кожа казалась ей умерщвленной и едва заметно воспринимала ощущения, в то время как ее разум оцепенел, занятый только одной мыслью: убить Дамиани, а потом пусть хоть все гибнет.

Эта мысль, эта постоянная жажда, была единственной живой искоркой в ней. Все остальное окаменело, замерло, обратилось в пепел. Она даже больше не знала, любила ли она и кого любила.

Персонажи ее жизни казались такими же далекими и странными, как эти, на коврах в ее комнате. Она даже не думала больше о бегстве. Да и о каком бегстве можно думать при неусыпной охране?

Дежурившие возле нее черные ведьмы не знали, похоже, ни сна, ни усталости. Нет, единственное, чего она хотела, это убить Маттео, прежде чем уничтожить себя, и, кроме этого, ничто не представляло для нее ни малейшего интереса.

Ей принесли несколько книг, но она их даже не раскрыла. Все дни она проводила в созерцании обоев или следов копоти на потолке, сидя в одном из больших жестких кресел, такая же неподвижная и молчаливая, как ее черные стражницы. Слова казались навсегда изгнанными из этого безмолвного, как гробница, помещения. Марианна ни к кому не обращалась и не отвечала, когда обращались к ней. Она позволяла трогать себя, поить и кормить, проявляя не большую реакцию, чем статуя. Только ее ненависть оставалась настороже среди тишины и неподвижности.

Эта немота, этот отсутствующий вид в конце концов подействовали на Дамиани. Когда он каждый вечер приближался к ней, Марианна с течением времени стала замечать, как растет в его глазах беспокойство. Постепенно он дошел до того, что проводил около нее только несколько минут, и однажды вечером он наконец вообще не пришел. У него больше не было желания к этому существу из мрамора, а может быть, его пугал ее слишком неподвижный пристальный взгляд. Теперь он боялся ее, и Марианна вскоре видела его только мельком, когда он приходил осведомиться у Истар о здоровье пленницы.