Ее все любили - Эксбрайя Шарль. Страница 2

Комиссар смутился. Добросовестный служащий, верный супруг, мелкий буржуа со скромным кругозором, он привык к строго определенному образу жизни, где все оставалось прежним и через день, и через месяц, и через год, не считая прибавления массивности в теле и седины в волосах. Откровенные признания прокурора, что он и его жена были чужими друг другу людьми, не укладывались у него в голове и вызывали тягостное чувство. Это подрывало принципы, которые были основой его собственного существования. Арсизак почувствовал, что его откровения привели в некоторое замешательство собеседника.

— Вас это шокирует, мсье комиссар?

— Нет, нет, что вы… У каждого своя жизнь.

Неуверенность в тоне полицейского едва не вызвала улыбку на лице Арсизака.

— Прислуги в доме нет?

— Только две приходящие на день женщины. Их рабочий день заканчивается самое позднее в шесть вечера.

— У них есть ключи?

— Да, у обеих.

— Вам известны их фамилии, местожительство?

— Право… Я знаю их имена — Маргарита и Жанна, а вот где живут…

— Вам придется, мсье прокурор, поискать их фамилии и адреса в бумагах мадам Арсизак, чтобы мы могли навести о них справки.

— И та и другая — славные женщины…

— Вне всякого сомнения, мсье прокурор, вне всякого сомнения, однако у них могут быть не совсем достойные родственники, наконец, знакомые, знавшие, что у них были ключи от вашего дома… Учитывая все это, у вас нет никаких предположений относительно того, что толкнуло грабителя — а я убежден, что убийство не входило в его планы и что он был застигнут мадам Арсизак в тот самый момент, когда колдовал над сейфом, — действовать именно этой ночью?

— Признаться… Маргарита и Жанна были в курсе, что Элен поедет, как она это делала каждый месяц, на три-четыре дня в Бордо, чтобы побыть рядом со своей матерью.

— Вот это становится уже интересным… И на сей раз мадам Арсизак не уехала?

— Нет, почему же, однако она неожиданно вернулась раньше.

— Неожиданно? Тем самым вы хотите сказать, что не были предупреждены заранее о ее возвращении?

— Именно это я и хочу сказать.

— Вот как… И конечно, вам неизвестны причины, заставившие мадам Арсизак внезапно изменить свои планы?

— Вовсе нет, здесь нетрудно догадаться… Элен знала, что у меня есть любовница, и наверняка ей хотелось поймать меня с поличным, то есть убедиться в моем отсутствии ночью.

Тон, которым откровенничал прокурор, был глубоко неприятен комиссару, в душе которого все буквально кипело от такого цинизма. Обычно, черт возьми, подобные делишки стараются не выставлять напоказ, тем более когда речь идет о прокуроре республики!

Сези предпочел сменить тему разговора.

— Мне необходимо осмотреть сейф. Вы не могли бы сказать, каким образом он был вскрыт?

— Самым простым из всех способов — путем подбора нужного шифра.

— В таком случае мы имеем дело либо с заезжим гастролером — чему я, признаться, не особо верю, поскольку эти «артисты» обычно не снимаются с места из-за тридцати тысяч франков, — либо с тем, кому был известен код замка вашего сейфа. Кто знал об установленной вами шифровой комбинации?

— Моя жена.

— Только?

— И я.

— Не могла ли она сама открыть сейф под угрозой расправы?

— Мне трудно что-либо сказать на этот счет, следствие поручено вести вам, а не мне.

Появившийся судебно-медицинский эксперт прервал их разговор, сообщив, что Элен Арсизак была задушена тонкой веревкой, а полное отсутствие кровоподтеков свидетельствует о том, что она, вероятно, не пыталась оказать абсолютно никакого сопротивления. Еще он сообщил, что к вскрытию приступит завтра утром и, как всегда и как того требует устав, составит рапорт на имя судебного следователя. После чего он попрощался с Арсизаком, пожелал Сези приятного бодрствования и удалился, брюзжа себе что-то под нос не столько со зла, сколько для поддержания репутации ворчуна. Когда они снова остались одни, комиссар спросил у вдовца:

— Мсье прокурор, не считаете ли вы, что убийцу следует искать среди тех, для кого вы добились в свое время строгого приговора, или их приятелей?

— Возможно, но не думаю.

Любой другой ответ разочаровал бы полицейского, поскольку он мог бы быть расценен как желание ухватиться за соломинку.

— Может быть, у вас есть враги, которые вас ненавидят настолько, чтобы…

— …чтобы убить мою жену? Разумеется, нет. Но если такие и есть, то они глубоко заблуждались на наш счет.

— Мсье прокурор, мы оставляем вас, отдыхайте… Увидимся завтра… в присутствии судебного следователя.

— Договорились… Спокойной ночи, мсье комиссар, и спасибо за то, что не сообщили журналистам.

— Не за что, к тому же они все равно не успели бы дать материал в первых утренних номерах. Кстати, мсье прокурор, мне не хотелось бы задавать вам этот вопрос, но…

— …вы вынуждены это сделать, не так ли?

— Именно так.

— Поверьте, друг мой, я ждал этого вопроса и был бы удивлен, если бы вы ушли, так и не задав его.

— Стало быть, вы… догадались, о чем я хочу вас спросить?

— Послушайте, мсье комиссар, вы забываете, кем я работаю. Вы хотите меня спросить, где я провел ночь или, другими словами, где я находился в тот момент, когда убивали мою жену. Так?

— Именно так, мсье прокурор.

— Так вот, я ужинал у мадемуазель Арлетты Танс, проживающей на улице Кляртэ, и ушел от нее где-то около двух ночи. После этого я отправился прямо к себе, где меня ожидал весь этот ужас.

— А эта мадемуазель?..

— Работает секретаршей у моего лучшего друга — доктора Музеролля — на улице Гинемера.

— Благодарю вас, мсье прокурор.

— Мсье комиссар…

— Да, мсье прокурор?

— Чтобы избавить вас от скучного для вас и тягостного для нее дознания, я предпочитаю заявить официально: мадемуазель Танс является моей любовницей в течение вот уже двух лет. Впрочем, это вам и так известно.

Комиссар вышел, ничего не ответив.

Утреннее известие о происшедшей ночью драме взбудоражило весь Перигё. Ужасная смерть мадам Арсизак была предметом каждого разговора и вызывала страстные комментарии. Трудно было найти лавку, мастерскую или контору, где бы не рождалась своя версия того, каким образом преступнику удалось убить жену прокурора. Телефоны были раскалены докрасна звонками тех, кто жаждал подробностей, и тех, кому не терпелось ими поделиться. Однако центром всеобщего оживления был дворец правосудия. Прокуратура нервничала, в то время как судьи явно приуныли. Одни — и их было немало — испытывали жалость к мужу Элен, тогда как другие ехидно усмехались, намекая тем самым на вновь обретенную мужем свободу и на то, что он не будет особенно оттягивать момент, когда сможет оказаться под крылышком некой молодой особы из старого города. Велись горячие беседы, споры, дело доходило даже до ссор. Впрочем, если судьба Арсизака не очень волновала всех этих мсье, то, напротив, они глубоко скорбели о несчастной жертве, в которую собирались влюбиться все те, кто еще не был в нее влюблен. И их можно было понять, поскольку эта стройная брюнетка с темными бездонными глазами, которая была скорее красива, нежели мила, отличалась утонченной элегантностью и добротой выше всяческих похвал, оставляя в душе каждого неизгладимое впечатление.

Несмотря на то что следователь Бесси оставался спокоен, в отличие от остальных горожан, которые не могли скрыть возбуждения, но и он испытывал немалые сомнения, которыми поделился с комиссаром, зашедшим к нему по поводу убийства Элен Арсизак.

— Видите ли, Сези, есть вещи, которые мне совершенно не нравятся в этой истории. Чувствую, не с одним подводным камнем нам придется столкнуться.

— Это очевидно, как и то, что ищем мы не совсем обычного убийцу…

— …который проникает в дом без фомки, знает шифр сейфа и спокойно душит хозяйку, не оказывающую абсолютно никакого сопротивления.

— Если преступник не испытывал необходимости прибегнуть к взлому, чтобы проникнуть в дом, значит, у него был ключ, которым он и открыл дверь.