Лгуньи - Эксбрайя Шарль. Страница 16

Все окружили Барнабе, дружески хлопали его по плечу, поздравляли, благодарили. Патрон сказал:

— Чистая работа, Пелиссан… Ты нас здорово выручил, и мы этого не забудем.

В этот момент Барнабе чувствовал себя на вершине счастья. Желая продлить свой триумф, он добавил:

— Есть еще один человек, которому эта новость пришлась по душе.

— Кто это?

— Юбер… Я зашел к нему на минутку. Парень сильно нервничал. Видно, сыщики не дают ему покоя…

— Думаешь, он расколется? — спросил Фред.

— Честно говоря, не знаю. Но, думаю, в следующий раз доверять ему не стоит…

Консегуд прервал его:

— Следующего раза не будет! Хватит разыгрывать из себя американских гангстеров! Ницца — это вам не Чикаго. Скажите спасибо, что из этой истории выпутались. После того, что сказал Барнабе, Сервион и вся его свора могут нам только соли на хвост насыпать.

И тут Полен Кастанье нарушил всеобщее веселье.

— А Мариус Бандежен?

Все как будто застыли.

— Что Бандежен? — спросил Консегуд.

— То, что рассказал Пелиссан, не объясняет смерти Мариуса.

Он снова растревожил их, и они разозлились на него.

— Какие могут быть объяснения? Несчастный случай, вот и все!

— Патрон, вы верите, что это был несчастный случай?

— Господи! Я ничего не знаю! Не знаю!

Барнабе накинулся на Кастанье, злясь на него за то, что он испортил его триумф.

— Что ты там выдумываешь?

— Я хочу понять.

— Тут нечего понимать. Я все выяснил.

— Все, кроме смерти Мариуса.

— Знаешь, что я тебе скажу, Полен? Ты мне осточертел! Мариус умер потому, что жрал и пил, что попало! Он был пьян и, наверное, перепутал бутылки!

— Ты думаешь, что он держал у себя цианистый калий?

— А почему бы нет?

— Видишь ли, Пелиссан, дело в том, что цианистый калий действует мгновенно, а Мариус умер далеко от своего дома.

— Ну и что?

— Можно, правда, допустить, что он носил этот яд при себе…

— Черт побери!

— Если тебя это успокоит…

Консегуд решил вмешаться, чтобы не дошло до драки. А кроме того, в словах Кастанье был какой-то смысл.

— Ну-ка выкладывай все, что знаешь!

— Зачем, патрон? Это никому не понравится.

— Раньше надо было молчать, а теперь уже поздно. Говори.

— Как хотите… Я очень любил Мариуса… Я знаю, он был пьяницей, но он был славным парнем… Он не раз помогал мне в трудную минуту… И он был не дурак… совсем не дурак! О чем он мечтал? Накопить деньжат и купить себе домик и виноградник где-нибудь в Гатьер или в Сен-Жане. Он любил жизнь и не собирался умирать…

— Допустим, Мариус был таким, как ты говоришь. И что из этого следует? — проворчал Фред.

— Из этого следует очень простой вывод — Мариус был убит!

— Причина? — спросил Эспри.

Полен пожал плечами.

— У Мариуса не было врагов.

— Видимо, все-таки, были, — буркнул Пелиссан.

— Я имею в виду личных врагов. Я думаю, что его смерть связана с делом на перевале Вильфранш. Другого объяснения нет.

Фред, которого задевало каждое упоминание об этом случае, закричал:

— Какого черта? Ведь Барнабе вам сказал, что свидетелей нет!

— А почему вы решили, что ему сказали правду?

Барнабе рассмеялся.

— Я не очень хорошо понимаю, что ты хочешь сказать, малыш. Ты можешь выдумывать все, что угодно, но запомни: не родилась еще та бабулька, которой удастся надуть меня!

— Возможно. Но на твоем месте я был бы поосторожнее.

— А кого мне бояться?

— Тех, кто убил Мариуса. Потому, что его убили сразу же после того, как он сунулся в «малую Корсику».

— Ты мне надоел, малыш! И если ты надеялся запугать меня, ты сильно просчитался! Чао!

Все вышли, и никто не подал руки Кастанье. Патрон увел его с собой.

— Я очень уважаю тебя, Полен. Ты из всех самый умный. Мне понравилось то, что ты говорил о Мариусе… Но только… не следовало им говорить этого. Они слишком… примитивны. Они только и умеют, что убивать… или умирать. Боюсь, они не простят тебе того, что ты разрушил их уверенность в полной своей безопасности. Это убийство на перевале Вильфранш… это такая глупость! Они и сами понимают это и стараются забыть. И если их оставить в покое, они действительно скоро все забудут. Так что ты не трогай их.

Комиссар Сервион был в такой ярости, что к нему страшно было подойти. Подчиненные говорили, что у него бульдожье настроение и проходили мимо его двери на цыпочках. Даже Кастелле, самый близкий ему человек, подумывал не попросить ли о переводе. Комиссар бесился из-за того, что не может найти никакой зацепки в деле об убийстве Пьетрапьяна. Он, конечно, знал, что убийц следует искать в банде Консегуда, но не мог найти, за что ухватиться.

Каждое утро, приходя в кабинет, он искал, не случилось ли чего, что имело бы отношение к делу Пьетрапьяна. И каждое утро его ждало разочарование. Тогда он вызывал Кастелле и задавал ему уже ставший традиционным вопрос:

— По-прежнему ничего?

Кастелле смущенно кивал. Он чувствовал себя униженным. А комиссар желчно продолжал:

— И вы полагаете, что мне этого достаточно?

— Патрон, вы прекрасно знаете, что я делаю все, что в моих силах.

— Видимо, этого мало!

— Почему бы вам в таком случае не поручить расследование кому-нибудь другому?

— Я не прошу у вас советов! Я сам знаю, что мне делать! Продолжайте искать! Кто-нибудь из банды обязательно проговорится, и тогда мы займемся ими всерьез.

— Они боятся, патрон. Они догадываются, что мы захотим отомстить за своего товарища, но не знают, как далеко мы можем зайти ради этого. Пока они не будут совершенно уверены в том, что свидетелей нет, они будут очень осторожны. Единственный, кто может расколоться, это по-моему Юбер… Но его нужно сильно напугать…

— Если бы Базилия призналась… К сожалению, эти упрямцы из Корта уж ежели вобьют себе что-нибудь в голову…

Дома настроение комиссара тоже не улучшалось. Анжелина не решалась расспрашивать его ни о чем. Напрасно она готовила его любимые блюда — он к ним не прикасался. Оттолкнув тарелку, он продолжал вслух свой внутренний монолог. На первый взгляд казалось, что он советуется с женой, хотя на самом деле он даже не замечал ее.