Счастливого Рождества, Тони! - Эксбрайя Шарль. Страница 22

— Сначала — любопытство… Этот робкий, почти безмолвный и ни с кем не общавшийся молодой человек казался мне загадкой. Гажан упорно избегал меня, а уже одно это по естественному закону вызывало дух противоречия, и я, напротив, старалась сблизиться с ним. Как-то в воскресенье мы случайно столкнулись на улице, и я, признаюсь, довольно бесцеремонно предложила угостить меня чаем. В первую минуту Марк смутился, но отказать в таком пустяке, конечно, не мог, и мы вместе зашли в кафе. Там он, вероятно, почувствовал себя раскованнее, и я увидела совсем другого человека, а вовсе не того Марка Гажана, каким мне его описывали коллеги. Человек замкнутый, он, несомненно, страдал от своего одиночества и жаждал хоть кому-нибудь открыться. Тогда-то я и узнала, что Гажан обладает железной волей и сторонится коллег не от чрезмерной застенчивости, как все думали, а просто не желая тратить время на пустые разговоры. Этот внешне слабый и безвольный молодой человек мечтал о могуществе, о богатстве… И внезапно я поверила в него, почувствовала, что Марк своего добьется.

— Так вы полюбили Гажана, понадеявшись на его блестящее будущее?

— О, легко вам презирать людей, месье Лиссей… Но я пережила далеко не самую счастливую молодость. Как и все на свете, я люблю красивые вещи и всегда мечтала о достатке… а тут вдруг поняла, что в один прекрасный день Марк сможет подарить мне все это… и сделала ставку на его удачу.

— А вы любили его?

— Скажем, я всегда относилась, да и продолжаю относиться к мужу с большой нежностью… В какой-то мере это похоже на любовь старшей сестры к нуждающемуся в опеке брату…

— А он?

— Думаю, Марк любит меня, насколько он вообще способен любить кого бы то ни было, но, честно говоря, пожалуй, я занимаю в его сердце второе место — на первом стоит работа.

— Стало быть, вы считаете маловероятным, что Гажан мог покинуть вас и начать в чужих краях новую жизнь?

— Теперь я уже не знаю, что и думать, месье Лиссей… Еще три-четыре дня назад я ответила бы вам отрицательно, но время идет, и это глухое молчание… Теперь, по правде сказать, я уже начинаю сомневаться…

— А что вы думаете о двух убийствах и двух неудачных покушениях?

— Тут уж я вообще ничего не понимаю. Я не вижу абсолютно никакой связи между этими преступлениями и натурой Марка, тем более что ни разу не замечала в нем ни малейшей склонности к насилию.

— Все это почти ничего не дает для моего расследования, мадам. Я думаю, что тут возможно лишь одно из двух: либо вы совершенно не знаете своего мужа, либо частично виновны в его исчезновении.

— Да как вы смеете говорить мне такие вещи?

— Возможно, вам нет дела до того, что Сюзанну Краст убили и что меня самого, равно как и инспектора Лафрамбуаза, тоже пытались отправить на тот свет, но я должен отомстить за смерть своего друга, слышите? А потому заявляю, что ваш муж — мерзавец и я сниму с него шкуру, даже если для этого мне придется побывать на краю света! Или же, если Марк Гажан невиновен, — значит, вы последняя стерва, из любви к содержателю ночного кабака решившаяся на убийство или по крайней мере на пособничество!

Я нарочно говорил вызывающе грубо, надеясь вывести Эвелин из себя и сорвать наконец маску вежливого равнодушия, так надежно скрывавшую ее лицо. Мадам Гажан, мертвенно побледнев, встала.

— Не знаю, вправе ли я так поступать с человеком вашей профессии, но если да, то прошу вас немедленно выйти вон и больше никогда не переступать моего порога! А коли у вас возникнут еще какие-нибудь вопросы, вызовите меня официально. Наконец, в завершение этого неприятного разговора, еще раз повторяю вам, что не имею никакого отношения к исчезновению своего мужа, и, каким бы странным это вам ни казалось, продолжаю верить, что Марк вернется. Ну а месье Сужаль лишь преданный друг, и в эти тяжкие дни он изо всех сил старается меня поддержать, и, между прочим, уж Фред-то никогда не позволил бы себе таких оскорблений!

Я укладывался спать, очень довольный тем, как провел день. Теперь я точно знал, что все, принимавшие Гажана за безвольного слабака, жестоко заблуждались. Отныне версия о его бегстве, как и о предательстве, становилась вполне оправданной. Серия убийств и покушений невольно наводила на мысль, что в Бордо действует банда, а Марк Гажан — либо ее шеф, либо заложник, либо подручный. И заснул я с улыбкой: ведь если бы Эвелин Гажан любила Сужаля, в приступе бешенства она не преминула бы кинуть мне это в лицо.

На следующий день, ближе к полудню, я заехал в больницу. Иеремия выздоравливал с поразительной быстротой. Крепкий организм не желал долго мириться с бездействием. Мое появление явно обрадовало полицейского. А я все больше проникался мыслью, что мы, если представится случай, очень неплохо поработаем на пару.

— Тони, я видел потрясающий сон! — едва увидев меня, начал Лафрамбуаз. — Ваш шеф пригласил меня в гости, а потом договорился с моим начальством, чтобы меня перевели из сыскной полиции к вам, в контрразведку. И вот мы с вами вдвоем разъезжаем по всему свету. Вы и представить себе не можете, сколько побед я одержал нынче ночью над шпионами самых разнообразных стран и народов!

— Полегче, Иеремия, полегче! Не стоит все же путать секретные службы с агентством Кука [6], а?

— Вы не романтик, Тони, это-то мне в вас и не нравится.

— Не вы ли совсем недавно утверждали прямо противоположное?

— Это свидетельствует лишь о гибкости моего ума и о том, что я не склонен зацикливаться на какой-нибудь навязчивой мысли… А теперь усаживайтесь и поведайте мне о своих последних подвигах!

Я рассказал ему о результатах вчерашнего расследования, упирая главным образом на то, что теперь, благодаря Эвелин и Сужалю, у меня наконец сложилось вполне определенное мнение о Гажане как об умном, хладнокровном и решительном авантюристе, способном к тому же долго скрывать свои планы и намерения. А такой психологический портрет плохо вяжется с представлением о нем как о невинной жертве…

— Да… При условии, что Ордэн не ошибся… и что Сужаль и мадам Гажан говорили с вами совершенно искренне…

— Что вы имеете в виду?

— А то, что уже давным-давно нас предупреждали, Тони: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их, ибо разве можно собрать с терновника виноград или с репейника смоквы?» [7]

— Прошу вас, переведите это, пожалуйста, на общедоступный язык!

— Возможно, Сужаль и мадам Гажан сказали вам правду, но не исключено также, что они лгали.

— Позвольте заметить вам, у меня есть некоторый опыт в таких делах!

— Самый богатый опыт обращается в ничто, Тони, когда вы влюблены.

Мои симпатии к Лафрамбуазу улетучивались с каждой минутой. Ожесточение инспектора против Эвелин приводило меня в бешенство. Но разговор так и не успел принять неприятный оборот — в палату вошел дежурный полицейский и передал больному записку. Иеремия прочитал ее и, отпустив подчиненного, повернулся ко мне.

— В конце концов, возможно, вы и правы, Тони. Только что обнаружили машину Гажана.

— Где?

— В Сент-Иняс.

— А что это за место?

— Деревушка в нескольких километрах от Сара, а значит, и от испанской границы.

— В Саре я — как у себя дома и знаю там нескольких ребят, которые так досконально изучили каждый сантиметр границы, что могут беспрепятственно бродить туда-сюда под носом у жандармов и карабинеров. Если Марк Гажан воспользовался услугами кого-то из них, я это тут же выясню.

— Значит, вы едете в Сар?

— Как только заправлю машину. До завтра.

— До завтра. И — удачи вам!

— Никаких следов самого Гажана, естественно, не нашли?

— Само собой, нет.

вернуться

6

Всемирно известное туристическое агентство.

вернуться

7

Мф 7.15—16.