Нумизматы - Эллин Стенли. Страница 2

Мы женаты уже двадцать пять лет, размышлял он, но, если подумать, она все такая же, как раньше, — школьница на первом свидании. В этом не было ничего плохого, наоборот, ему очень нравилось ее отношение, но время от времени из-за этого возникали проблемы. Например, было совершенно невозможно объяснить ей, что в таких поездках за границу для него в некоторых случаях было бы лучше, чтобы она не сопровождала его повсюду.

Эд Линч был другого мнения на этот счет. Он считал, что постоянное присутствие Милли рядом с Уолтом придавало законченность всей ситуации.

Настоящий турист-американец и под руку с ним пикантная щебечущая американочка-жена — то, что нужно в их деле! И в этом весь Эд!

Бесчувственный субъект, три развода, сейчас на грани четвертого. Понятия не имеет, что значит быть женатым на такой женщине, как Милли. У Эда это всегда были красотки, такие же жесткие, деловые и алчные, как и он сам. Нечего удивляться, что Милли на дух не выносила Эда и всю вереницу его жен.

На станции «Маркаде-Пуасьонье» им надо было сделать пересадку, и Уолт повел Милли через лабиринт из железных ограждений к поезду, идущему до станции «Клинанкур». Выйдя из вагона, они поднялись наверх и сразу же окунулись в расплавленное золото, в которое жаркое летнее солнце превращало улицы Парижа. Оставалось пересечь бульвар — и они у цели.

И как только они вступили во владения Блошиного рынка, их сразу же подхватила пестрая толпа людей.

Там были туристы, большей частью американцы, французы, семьями, мечтательные юные парочки, обнявшись, как на прогулке при луне вдоль берегов Сены. Но все они были заняты одним и тем же: выискивали, вынюхивали сокровища, которые достались бы им за бесценок. И, медленно продвигаясь вперед в людском потоке, Уолт тем не менее заметил и оценил по достоинству невероятное разнообразие всевозможных товаров, выставленных здесь на продажу и готовых удовлетворить самые причудливые вкусы.

Сам рынок представлял из себя нескончаемую сеть дорожек и аллей, вдоль которых тянулись шаткие павильончики и просто прилавки, набитые всеми мыслимыми и немыслимыми предметами, какие только бывают в употреблении: от ржавых канцелярских скрепок до снятых с когда-то великолепного лимузина колес. От всей этой пестроты рябило в глазах, и Уолт почувствовал, что сходит с ума, пытаясь подсчитать, сколько же видов и разновидностей товаров здесь продавалось. В какой-то момент, когда Милли остановилась у одной из лавчонок, восхищаясь старой потертой лампой от Тиффани, висевшей в дверном проеме, он поймал себя на том, что смотрит на коробку из-под обуви, доверху наполненную потемневшими от времени, в водяных разводах, изумительно выполненными пригласительными билетами, которые в девятнадцатом веке посылали друг другу французские аристократы. От его профессионального взгляда не укрылась тонкая работа, с которой были сделаны надписи, — такой работы уже почти не встретишь в наши дни. И только уже потом явилась мысль: неужели кому-то может понадобиться куча старых, полуистершихся пригласительных билетов?

Найти в этом жужжащем хаосе какое-то определенное место без предварительной подготовки было делом практически невозможным, однако Эд Линч снабдил их точными указаниями, как пройти к одному магазинчику, в котором, уверял он Милли, она обязательно найдет что-нибудь стоящее, и, следуя этим указаниям, они без особого труда обнаружили его. Еще в Нью-Йорке, в антикварном магазине на Третьей авеню, куда Милли часто захаживала, она присмотрела секретер в стиле Людовика XIV и совсем уже было собралась купить его, но Эд Линч отговорил ее. Собственно говоря, он ее просто запугал. Зато, если они прошвырнутся на пару дней в Париж, убеждал он, то уж точно окупят путешествие — надо только сходить к этому антиквару на Блошиный рынок. Эд слышал, что за свои деньги у него получишь настоящий товар. А заодно, раз уж они все равно будут там, то пусть Уолт не сочтет за труд отыскать две-три редкие монеты для коллекции Эда. Уж будьте уверены, Эд все спланирует как надо, он, как чемпион по шахматам, видит на шесть ходов вперед.

То мрачное негодование, в которое ввергла Милли тонкая игра Эда Линча, испарилось теперь, когда она бродила среди мебельных джунглей антикварной лавки, а глаза ее загорелись жадным блеском.

Владелицей магазина оказалась энергичная услужливая молодая женщина, стремительная и алчная, как пиранья. Ее услужливость оказалась такой цепкой, что Милли пришлось вызвать мужа за дверь, чтобы наедине посоветоваться с ним.

— Каковы наши возможности? — спросила она.

— Я думаю, это зависит от того, что там есть. Ты нашла то, что хотела?

— Да, ты знаешь, здесь есть пара просто сногсшибательных вещей. Надо бы их купить. Но я уже предчувствую, что она за каждую спросит целое состояние.

Поэтому я и спрашиваю, как мне с ней торговаться.

— Эд говорил, торгуйся, сколько сможешь. Помнишь, он еще объяснял: сначала огляди вещь со всех сторон, осмотри каждый дюйм, удостоверься, что тебя не надувают. И ни в коем случае не показывай вида, что именно хочешь купить.

— Могу я потратить пятьсот долларов?

— Если ты уверена, что вещи того стоят, почему бы нет? Главное, не торопись, подумай, прежде чем выписывать чек.

— А ты как же? — сказала Милли наконец именно то, что он ожидал услышать. — Ты ведь никогда не постоишь спокойно, пока я в магазине.

— А я и не буду стоять. Пойду посмотрю пока монеты для Эда. Подожди меня здесь, я ненадолго.

Он вышел. Как хорошо, что она предпочитает отправлять его куда-нибудь, чтобы он не путался у нее под ногами и не мешал ей торговаться. Он двинулся вперед по неровной мощенной камнем дорожке, не обращая теперь никакого внимания на толпу охотников за случайной удачей, снующих вокруг него. Глаза его были прикованы к вывескам с именами владельцев антикварных лавок, мимо которых он проходил. Брюмон, Ферманте, Дюра, Пюэль, Шмидт, Байль, Мазель, Пирон. Казалось, вся существующая на свете разбитая мебель, начиная от заржавленных стульев, какие раньше можно было увидеть в кафе, и до гигантских комодов, была собрана здесь, в лавках этих торговцев, и выставлена на продажу. Исключение составляла последняя лавка. Через открытую дверь ветхого строения, которое представлял из себя антикварный магазин С.

Пирона, можно было разглядеть лишь несколько предметов домашней обстановки, а снаружи, вместо того чтобы выставить для обозрения лучшее, что у него есть. Пирон оставил только несколько коробок с битыми бутылками. Бутылки были из-под вина и пива, и при ближайшем рассмотрении оказалось, что там нет ни одной целой.

Картина была столь же неприглядной, что и везде на рынке.

На пороге лачуги появился человек и, прислонившись к косяку, наблюдал за Уолтом. Болезненно худой, с выпиравшими из-под кожи скулами и холодными глазами он напоминал голодного волка. Человек стоял, скрестив руки на груди, не нарушая ни единым словом приветствия безразличного молчания.

Уолт повернулся к нему и, показывая на ободранную картонную табличку, прибитую к стене лачуги, спросил:

— Пирон?

Человек едва заметно кивнул, подтверждая этим жестом правильность догадки Уолта.

— Я ищу, где можно купить монеты. Я имею в виду — редкие. Не могли бы вы мне помочь?

— Je ne comprends pas, — сказал человек. — Не понимаю. Не говорю по-английски.

— А, вот как, — дружелюбно отозвался Уолт и с легкостью повторил свой вопрос по-французски.

В глазах собеседника мелькнуло удивление, но тут же пропало.

— Монеты, — протянул он, — какие же?

— Американские старые центы. Те, которые с головой индейца.

— Каких лет?

— 1903 и 1904 года.

— И еще?

— Еще 1906-го.

— Три, четыре, шесть — магические числа, отлично. — И сказал:

— Так вы тот самый?

— Да.

— А Мерсье, я вижу, передал вам. Я, правда, думал, он сам принесет ответ.

— Нет, он здесь занимается только распределением. Жалобы рассматриваю я.

— Так вы проделали весь этот путь из Америки ради того, чтобы рассмотреть мою?