Чем вы недовольны? - Эдель Михаил. Страница 5

Чрезвычайное заседание стариков утвердило личное мнение председателя: не может дочь Есната оставаться у чужих людей, она должна жить у своего отца, в Абхазии. Надо послать за Тамарой толкового человека. Заместитель Алиаса, стодесятилетний Алыкса, спросил Дмитриева:

– Скажи, Степан, где этот Ярославль, дальше Москвы?

– Дальше, уважаемый отец.

– Как же ты, Степан, допустил, чтобы нашу Тамару увезли в такую глушь?

Дмитриев уж промолчал, что Ломоносовск на Белом море, чуть подальше Ярославля.

– Верно, верно, – зашумели старики. – В такую глушь. Как ты позволил?

Старики будто и не сомневались, что Тамара – законная дочь Есната. Какие могут быть разговоры? Дочь – и всё!

Ах, если бы не встреча у лотосного бассейна, можно было бы спокойно лететь в Ломоносовск разыскивать сестру Николая.

– Анатолий, твой долг найти Тамару, твою сестру, – сказал отец. – Тем более, ты служишь недалеко от Ломоносовска и город тебе знаком. Лети на самолете, забирай Тамару и спеши домой, на свадьбу Николая.

Легко сказать – лети в Ломоносовск. Вчера после скачек Анатолий и Коста, с согласия отца (пусть ты старший лейтенант, а отца ты обязан слушаться), последовали за Катей и Асей в аэропорт, усадили их в такси и отвезли в город, где девушки жили «дикарями».

– Я служу недалеко от Ломоносовска, – признался Анатолий.

– Вот в Ломоносовске я вас, вероятно, и встречала.

– Ваши родные русские? – спросил Коста.

– Да. Но меня иногда принимают в самом деле за горянку, не знаю – грузинку, абхазку или лезгинку… Анатолий, вы когда возвращаетесь в Ломоносовск?

– Завтра.

– А мы послезавтра на пароходе «Адмирал Нахимов» идём в Одессу, затем побудем в Киеве, в Москве – и домой.

– Я тоже лечу в Ломоносовск, сопровождаю Анатолия, – сообщил Коста.

– А вам не хочется поехать в Ломоносовск через Одессу – Киев – Москву, – несколько рассеянно, просто так, спросила Ася.

Эшба и Джонуа посмотрели друг на друга, и оба печально вздохнули: ах, если бы не свадьба Николая!

Анатолий вспомнил глаза прадеда. Ну как можно обмануть его? Ах, этот предок, непреклонный почитатель обычаев.

В Сухуми Коста предложил прокатиться на прогулочном теплоходе. Отправив Анатолия за билетами, он кратко, как подобает радиожурналисту, рассказал девушкам, зачем они срочно летят к берегам Белого моря.

Катя по привычке вскинула горские брови дугой и сердито усмехнулась:

– Вы, наверное, воображаете, что Ломоносовск равен Сухуми? Мол, прилетите, зайдете в справочное бюро и спросите: «Скажите, пожалуйста, где живет Тамара Мухина?» И вам любезно ответят: «Проспект Виноградова, 214, квартира 26». – Катя, не думая, сказала свой адрес.

И не ошиблась. Разве могла Катя Турбина знать, что она и есть Тамара, дочь подполковника Григория Мухина?

МЕНЯ СКОРО ПРОСТЯТ

Девушки пошли приморским бульваром в сторону фонтанов. По другой стороне им навстречу шагал бывший студент-историк, потомок горцев Прикаспия, в шикарном костюме цвета слоновой кости и такого же цвета умопомрачительных туфлях. Рядом с ним в белой тенниске шёл Воробушкин, потомок поморов – жителей берегов Белого моря.

Внезапно Бур вздыбился, как испуганный, неопытный конь. Он чуть попятился, словно кто-то рванул его сзади. Увидев Катю, он вскинул брови, поднял плечи и руки – одним словом, вздыбился. Пусть так.

– Евгений Иванович… в романах такое состояние именуется – нет слов. К сожалению, я никогда не был героем благородного романа. Верите?

– Да.

– Эту девушку я встречаю не впервые. И всякий раз выгляжу идиотом или бульварным нахалом. Она это заметила, что меня серьёзно огорчает. Вы не знаете, кто она?

Воробушкин неопределенно улыбнулся. Он был знаком с Катей, но многого не знал. Не знал, что…

…В декабрьскую стужу 1942 года семь девушек-красавиц в серых шинелях, предводительствуемые младшим сержантом Клавдией Турбиной, прибыли в детский дом самых маленьких. Зачем? Поделиться праздничным солдатским пайком, убрать елку и повеселить ребят.

Папы малышей сражались далеко от Ломоносовска, а мамы… Неизвестно, живы ли мамы, ленинградки, новгородки, псковитянки, киевлянки.

Маленькие беженцы расположились в двухэтажном кряжистом доме, когда-то особняке купца-лесоторговца.

Фашисты не каждый день бомбили район детского дома. Не хватало самолетов и бомб – раз, стало опасней летать – два, наши всюду понатыкали зенитные батареи и стали подымать в воздух невиданные доселе «яки», «лаги», более проворные и более огневые, чем «мессеры».

Конечно, если бы фашистские летчики знали, что всего в трех километрах от судостроительного завода находится дом, в котором обитают трехлетние большевики. О! Они бы пошли на риск и сбросили бы на детдом пяток бомб, но фашисты не все знали. Далеко не всё.

Разве могли они знать, что Клавдия Турбина, в день, когда ей исполнилось двадцать лет, 14 декабря 1942 года, командуя артрасчетом, расстреляет «Юнкерс-88» и его ведомого «Юнкерс-87».

Кто бы поверил, что вот эта синеглазая поморка с бледной родинкой над губой хладнокровно рассчитает скорость и высоту налетчика и заставит его приземлиться на дне Белого моря.

Командир зенитного полка, пожилой майор, дважды искалеченный на западных фронтах, невпопад целовал Клавдию и всех семь красавиц артиллеристок, сбивших два «юнкерса» в полторы минуты.

Тридцать первого декабря на море резвился шторм, над землей и в поднебесье мятежная пурга, беломорская, с посвистами, завываниями и прочей не вполне симфонической музыкой.

Где там «юнкерсам» летать… Артиллеристов, свободных от дежурств, отпустили в гости к детям. Клавдия Турбина расставила силы – кто убирал елку, кто носил в дом дрова, кто топил печи, кто помогал на кухне. Военные моряки принесли детям несколько рыбин, печенье и шоколад из дополнительного пайка.

Клавдия нечаянно открыла дверь детской спальни. На табуретке, насупившись, сидела девочка лет двух, с чудесными каштановыми волосами, темноглазая, с гордым с заметной горбинкой носиком.

– А почему ты здесь? – спросила Клавдия.

– Я наказана.

– За что?

– Не слушалась. Залезла в сугроб и набрала снег в валеночки.

– Как тебя зовут?

– Катя.

Девочку звали Тамарой Мухиной. Её привезли из Ярославля, где лечили в больнице. Пассажирский поезд, в котором матери с детьми следовали из Харькова в Москву, а Тамара с мамой в Котельнич, был растерзан бомбами налетчиков фюрера, «беззаветно и смело» нападавших на любой, даже незащищённый поезд.

Тамаре неизвестно когда понравилось имя Катя, в она упорно твердила, что её зовут Катей.

– Ты моя мама? – спросила Катя-Тамара.

Ах, женщины, в том числе девушки-зенитчицы! Сержант, командир орудийного расчета, стреляет по смертоносным «юнкерсам» – и вдруг слезы…

– Да, я твоя мама, – не раздумывая ответила синеглазая командир-артиллерист.

– Тогда посиди со мной. Меня скоро простят. Пойдём в наш красный уголок и будем петь… Хочешь, спою?

– Хочу…

Катя спела веселую песенку, сержант с удовольствием поплакала.

Через несколько дней Катя увидела во дворе быстро идущую Клавдию и кинулась к ней:

– Пришла моя мама.

Бывший председатель городского совета Ломоносовска, командир пехотного батальона, отец Клавдии капитан Турбин погиб под Тулой зимой 1941 года.

Мать Клавдии, Наталья Мироновна, старшая медсестра морского госпиталя, два с половиной часа добиралась до дома маленьких беженцев, везла Кате и детям гостинцы от раненых моряков…

– Я твоя бабушка, – сказала Кате Наталья Мироновна.

Через полгода Наталья Мироновна привезла Катю в свою квартиру. Навсегда.

Клавдия утвердилась в правах мамы, Тамару удочерили под именем Екатерина Турбина.