Баудолино - Эко Умберто. Страница 74

— И вы выступили? — спросил Никита.

— Сразу — нет. Чтоб не казаться беглецами. Придворные военачальники постоянно заседали, решали судьбу похода. Армия портилась. Одни собирались возвращаться домой морем, другие — плыть в Антиохию, третьи плыть в Триполи. Молодой Фридрих принял решение идти пешим путем в Иерусалим. Начались еще и споры, что следует делать с телом Фридриха. Кто предлагал немедленно изъять кишки, тленную, скудельную часть, и погрести их не отлагая. Кто предпочитал додержать тело целокупным до въезда в Тарс, на родину апостола Павла, там и захоронить внутренности. Как бы то ни было, и остальная плоть не могла сохраняться долго. Рано или поздно следовало ее сварить в воде и вине, с тем чтобы мясо отошло от костей, мясо на месте закопать, а остов положить во гроб в Иерусалиме, когда Иерусалим будет отвоеван. Но я знал, что перед варкой тело расчленяют. Не хотелось мне присутствовать при подобной процедуре.

— Я слышал, что где в конце концов оказались его кости — никто не знает.

— Это и я слышал тоже. Бедный отец. На самом въезде в Палестину распрощался с жизнью и молодой Фридрих, изможденный горем и дорожными тяготами. Да и Ричард Львиное Сердце с Филиппом-Августом не дошли до Иерусалима… Вот уж вправду невезучий был этот крестовый поход… Хотя я узнал обо всем этом только недавно, в нынешний год, возвратившись в Константинополь. А тогда в Киликии я сумел убедить Фридриха Свевского, что для соблюдения обета его отца мы должны отправляться в Индию. Сыну Фридриха, похоже, даже по вкусу пришлось мое предложение. Он спросил только сколько мне надо коней и сколько припасов. Ступай себе с Богом, Баудолино, сказал он, думаю, мы не увидимся. Он, верно, мыслил, что мне судьба сгинуть в далекой дороге. А вместо этого сгинул он сам. Бедняга. Он был не злой, а неудачливый и иззавидовавшийся.

Подозревая друг друга в воровстве и убийстве, наши друзья все же должны были решить, кто примет участие в походе. Поэт настаивал, чтобы их было двенадцать. Если рассчитывать на повсеместный уважительный прием на всем пути к империи Иоанна, желательно было выглядеть двенадцатью Волхвоцарями, вершащими обратный путь. Поскольку, однако, не существовало уверенности, было ли Волхвоцарей и в самом деле двенадцать или же только три, никто не собирался открыто утверждать, будто они Волхвоцари. Более того, будучи спрошен, должен был отвечать «нет» с суровым видом, указывающим на великую скрытность. Так, в силу всеобщего запирательства, все, кто желали бы в Волхов поверить, поверили бы тем скорее. Чужая вера преобразовала бы их запирательство в признание.

Шли, значит, Баудолино, Поэт, Борон, Гийот, Абдул, Соломон и Бойди. Без Зосимы было не обойтись, поскольку он продолжал божиться, что знает наизусть карту Космы. Гадко было думать, что такой поганец будет сходить за священника и царя, но тут уж было не до брезгливости. Осталось подыскать еще четверых. Баудолино, который отныне доверял на всем свете только александрийцам, посвятил в суть проекта Куттику из Куарньенто, брата Коландрины — Коландрино Гуаско, Порчелли и Алерамо Скаккабароцци, который, хотя и носил нелестную кличку, однако был крепкий и надежный мужчина, не задающий вопросов. Они согласились пойти, потому что им уже стало понятно, что до Иерусалима из этого войска не доберется никто. Юный Фридрих выдал им двенадцать лошадей и семь мулов, провианту на неделю. А дальше, сказал он, пусть позаботится об их прокорме Божественное Провидение.

Под конец дорожных сборов в их квартире появился Ардзруни. Он завел свою речь с той же искательной обходительностью, с какой прежде обращался к императору.

— Драгоценные мои друзья, — начал он, — вы идете в далекое царство…

— Как тебе удалось узнать это, господин Ардзруни? — настороженно перебил Поэт.

— Знаете, молва… Слышал я и о какой-то чаше…

— Но не видел ее никогда-никогда, ведь правда? — веско спросил Баудолино, наступая на него так близко, что Ардзруни невольно попятился.

— Нет, не видел. Но наслышан о ней.

— Коль ты так многознающ, — продолжал Поэт, — то не знаешь случайно, заходил ли кто в эту комнату в то самое время когда наш император утопал в реке?

— А разве он утоп в реке? — переспросил Ардзруни. — Да, я знаю, так думает его сын… Покамест.

— О, друзья, — обратился к остальным Поэт. — Всем нам ясно, что этот человек угрожает. При такой сумятице, какая царит в эти дни и на биваке и внутри крепости, пустое дело сунуть ему кинжал меж лопаток и спустить куда-нибудь в яму. Но сначала расспросим, чего же ему от нас надо. А прирезать я его успею позже.

— Господин и товарищ мой, — отвечал Ардзруни. — Не желаю погибели вашей и хочу избежать моей. Император скончался на моей земле, питаясь от моих яств и испив моего вина. От имперцев мне нечего ждать. Ни милостей, ни даже защиты. Хорошо если хоть невредимым отпустят. Но теперь я в большой опасности. Приютив императора Фридриха, я тем самым дал понять Льву, что пытаюсь привлечь императора на свою сторону против князя. Пока Фридрих был жив, Лев бессилен был мстить мне. Это, кстати, доказывает, что смерть императора для меня явилась непоправимейшим из несчастий… Лев теперь скажет, что по моей вине он, князь армян, не сумел обеспечить сохранность жизни величайшему из союзников. Великолепный предлог, чтоб казнить меня. У меня выхода нет. Только скрыться на некоторое время. И вернуться с каким-нибудь залогом славы и власти. Вы наметили себе дорогу в землю Пресвитера Иоанна и, коль будет вам сопутствовать удача, этот подвиг покроет вас славой. Я желаю тоже идти. Этим, прежде всего, я докажу, что не брал той самой чаши, которую вы тут ищете, потому что в противном случае я остался бы и пытался продать или выменять ее. Земли на восток отсюда мне знакомы. Я могу быть вам полезен. Знаю, герцог не выделил вам денег. Захвачу то немногое золото, которым располагаю. Наконец, Баудолино знает, у меня есть семь неоплатных реликвий, честных голов святого Крестителя Иоанна. В путешествии мы сможем постепенно продавать эти головы.

— А случись нам отказаться, — подытожил Баудолино, — и ты нашепчешь Фридриху Свевскому, что на нашей совести смерть его родителя.

— Я этого не сказал.

— Слушай, Ардзруни. Не такой ты человек, чтобы брать тебя куда бы то ни было. Но в горемычных этих наших приключениях всяк рискует стать другому врагом. Врагом больше, врагом меньше, какая разница.

— Вообще-то он для нас вовсе лишний, — сопротивлялся Поэт. — Нас двенадцать, а тринадцатый номер к несчастию.

Пока они спорили, Баудолино размышлял о головах Крестителя. Он не был уверен, что их кто-то примет всерьез, но если их примут всерьез, то несомненно стоимость этих мощей огромна. Он спустился и вошел в ту комнату, где, как помнил, они стояли, и взял в руки одну из них — осмотреть повнимательней. Головы были сработаны прекрасно. На выразительных лицах святого большие распахнутые глаза без зрачков наводили на благочестивые мысли. Конечно, когда они вот так стояли шеренгой все семь, их поддельность была очевидна, но если показывать не больше одной, вид получался убедительный. Баудолино вернул голову на сундук и пошел обратно в помещение наверх.

Трое друзей были за то, чтобы принять Ардзруни. Остальные колебались. Борон говорил, что Ардзруни все-таки выглядел солидно, так что Зосиму, в частности из уважения к двенадцати почитаемым персонажам, можно было разжаловать в стремянные. Поэт возражал, что у Волхвоцарей или должно быть по десять слуг у каждого, или уж они путешествуют в строгой секретности и никаких слуг при них нет. Единственный стремянный мог только произвести дурацкое впечатление. Что же до голов, то головы можно и взять, но не обязательно брать Ардзруни. Ардзруни, слыша все это, плакал и говорил, что желают они, не иначе, его погибели. В общем, окончательное решение было отложено до завтра.

Назавтра утром, когда солнце взошло уж высоко, и когда все пожитки были собраны, вдруг все вспомнили, что давно не видели Зосиму. В лихорадке двух последних дней Зосиму никто не караулил. Он возился наравне с остальными, седлал коней и вьючил мулов, и на цепь его не сажали. Гийот обнаружил и отсутствие одного мула. Баудолино тут как озарило. — Головы! — вскричал он. — Только Зосима, кроме нас с Ардзруни, знал, где головы стоят! — Все помчались в закоулок ярусом ниже. Лишь войдя, все и увидели, что голов теперь уже не семь, а шесть.