Прячась от света - Эрскин Барбара. Страница 52

Она отошла от ворот, немного помедлив, чтобы бросить через плечо последний взгляд на увитые глицинией стены, на высокие, цвета ячменного сахара, трубы и на окна с элегантными высокими рамами. И в этот момент она испытала шок узнавания: в своих снах она смотрела из этих окон, когда-то давным-давно, она провела детство в этом доме, и здесь за ней ухаживала женщина по имени Лиза, играя с ней в детской под этой древней черепичной крышей!

46

Вернувшись домой с церковного двора, Майк целый час расхаживал по комнате взад и вперед. Дважды он пытался дозвониться до Тони, но не сумел, два визита к прихожанам на другом конце города его тоже не успокоили. Входя в дом, он услышал по автоответчику сообщение от Юдит, но решил проигнорировать его, и взялся за бутылку виски. Он выпил полный стакан и со вздохом уселся за стол. Где же помощь Божия, она ему так нужна! Возможно, следует сходить в церковь помолиться. Именно в такие дни он задумывался над тем, насколько сильна его вера и не совершил ли он ужасную ошибку, посвятив себя церкви? Снова потянувшись к бутылке, Майк смотрел на нее в течение минуты, потом отставил ее и потер лицо обеими руками. Дело просто в том, что он очень устал...

Если бы кто-нибудь заглянул в окно спустя десять минут, он бы увидел за письменным столом священника, крепко спящего на скрещенных на столе руках, с пустым стаканом у локтя.

Мэтью Хопкинс плохо спал. Его сновидения были очень яркие и какие-то внезапные, полные ужаса и страха или же предельно эротичные, особенно в последнее время. Ему снилось, как Сара бежит к его дому на Сауф-стрит, стуча каблучками по мостовой, как развеваются ее юбки. Во сне она взбегала по лестнице, срывая на ходу накидку. Локоны ее выбивались из-под чепца.

– Господин Хопкинс, где вы?

Он слышал, как она быстро открывает одну дверь за другой, ища его.

– Вы должны со мной поговорить! Мы должны найти способ освободить Лизу, вы должны признать ее невиновной!

Он улыбался. Он стоял посреди комнаты в ожидании, скрестив на груди руки. Когда она вошла, он уже точно знал, какова будет сделка. И вот она здесь, в дверях, жадно смотрит на него, ее глаза вызывающе блестят.

– Итак, сударыня. Что вы предложите в обмен на свободу Лизы?

Она вскинула бровь:

– А что вы согласитесь принять, господин Хопкинс? – Она делает шаг навстречу.

Он вдыхает запах ее нежной кожи, розовой воды, исходящий от ее волос, слышит слабый шелест ее нижних юбок. Он хмурится. Это же дочь роялистов, красивая, свободная, рожденная для радостей и удовольствия. Скорбь в ее глазах – лишь временная, из-за смерти ее брата и мужа, тревоги за ее няню. Несомненно, она – сестра ведьмы, но это скоро пройдет, и она станет просто никчемной потаскушкой. Он незаметно содрогнулся при мысли о ее таком сладостном теле, об этом запретном плоде...

– Цена – это мое тело, господин Хопкинс? – Она приблизилась. Если бы он вытянул руку, то мог бы коснуться ее руки. Он видел ложбинку ее груди. Видел влажный след от ее вожделенного, пробежавшего по губам язычка. – Вы даете мне слово, что ее освободят?

Он не мог говорить, пытаясь противостоять собственному вожделению, собственной страсти...

Улыбаясь, она сделала еще шаг навстречу. Он видел прелестные тесемочки на ее талии и рукавах. Почему эта женщина не в трауре? Подобный наряд является оскорблением обществу! Какая экстравагантность! Какое отсутствие благоразумия, и здравого смысла, и чистоты! Он с трудом сглотнул, чувствуя острый спазм в груди. Кашлять нельзя... не теперь! Ему стало трудно дышать, но даже в таком состоянии он бессознательно дотянулся до нее, и его пальцы осторожно, очень осторожно коснулись шелка платья на ее груди.

На ней была сорочка из нежнейшего батиста и белые чулки, поддерживаемые зелеными подвязками.

– Вы даете мне слово, Мэтью? – Голос ее звучал нежно, убедительно, когда она протянула руку и погладила его по лицу. Ни одна женщина не прикасалась к нему так ласково с тех пор, как мама омывала его раны после бабушкиных побоев. Но мама тогда просто поцеловала его в щеку, пожала плечами и велела соблюдать целомудрие, или его снова побьют, или, что гораздо хуже, он попадет в ад. А потом мама отвернулась... Отец же никогда ни во что не вмешивался. Это был последний день его детства.

Хопкинс прикусил губу. Его желание было нестерпимо. Одиночество его было такой болезненной глубины, что он не мог постичь смысла желания плоти как стремления продолжения жизни. И вот она, Сара, с ее прекрасными янтарными глазами, с совершенной, созревшей для страсти грудью, с нежной сладкой кожей, предлагающая ему блаженство и вечные муки за одну упоительную ночь с ней вместе в раю. Стоя перед ней, он противился своему желанию, положив руку ей на грудь, разрываемый надвое жестоким страхом и жаждой... Она чуть отступила, поставив прелестную ножку на стул возле стола, сняла один чулок, потом другой, бросила подвязки на стол, и они упали на его бумаги. Сорочка легко соскользнула с ее плеч и упала к ногам облаком теплой нежной пены...

Она стояла перед ним совершенно обнаженная. Он поднял с пола ее сорочку и прижал к лицу, жадно вдыхая нежный аромат. Было все же еще не слишком поздно. Он все еще мог остановиться...

– Мэтью? – Шепот ее был завораживающим, многообещающим. – Мне нужна бумага с вашей подписью о том, что Лиза свободна.

Чтобы взять блокнот, ему пришлось переложить ее подвязки в виде вышитых ленточек из зеленого шелка. В блокноте был его особый тайный список. Дьявольский список! Он перевернул страницы, на которых было записано имя Лизы, а также и самой Сары, и, найдя чистую страницу, вырвал ее. Трясущейся рукой он поднял ручку, и она видела, как он пишет.

– Где гарантии, что вы исполните свое обещание? – Законник в ее душе нашептывал предостережения прямо в уши Хопкинсу. – Вы можете сохранить мои подвязки. Держите их в заложниках. – Она подняла руки, и он увидел, как рассыпалась тяжелая волна волос по ее спине.

Застонав, он протянул руки, крепко прижал ее к себе и спрятал лицо в этой роскошной, золотистой, мягкой гриве, чувствуя, как ее грудь прижалась к его груди.

Мэтью проснулся с криком ужаса и заметался на постели. Лихорадка его возобновилась, и он чувствовал, как по телу струится пот. Встав на ноги, тяжело кашляя, он повернулся, чтобы взглянуть на кровать. Она была пуста. В течение нескольких минут в тайных уголках его сознания все еще оставался соблазнительный сон, но потом, когда он обессиленно упал на колени, сон растаял, был смыт слезами горечи и стыда.

Майк проснулся с испариной на лице, судорожно смяв в кулаках бумаги на столе. Со стоном он распрямился, четко помня каждую деталь сновидения. Обоих «снов». О Господи, что с ним происходило?!

«Господи Иисусе, не оставь меня, Господи Иисусе, Ты – во мне».

Он пошел в кухню и залпом выпил стакан воды, затем вышел из дома. Почти ничего не сознавая, он направился к дому Лизы.

Когда он постучал в дверь, никто не отозвался. Минуту он стоял, прислушиваясь к тишине, повернулся, чтобы уйти, и увидел Эмму, входящую в калитку.

Вид ее во плоти заставил его затаить дыхание. Почему, чего ради он сюда пришел?!

– Я уйду, если вы заняты, – неуклюже оправдался он. – Просто решил: дай-ка зайду. Все равно шел мимо, – смущенно улыбнулся Майкл.

«Убей ведьму!»

Шепот в его голове был очень тихим, почти неслышным.

Она улыбнулась:

– Пожалуйста, входите.

В гостиной Эмма вдруг повернулась к нему лицом.

– Вы все еще охотитесь за ведьмами?

Он остолбенел.

Между ними повисло молчание.

– Что такое, Майк? Что-то не так? – тревожно спросила она.

Без льющихся в окна солнечных лучей в гостиной было холодно и темно.

Что он тут делает? Он уставился на нее, стараясь представить ее себе обнаженной, играющей парой шелковых зеленых подвязок...

– Почему вдруг вы спросили о ведьмах?