Герцог-обольститель - Эшуорт (Эшворт) Адель. Страница 18

– Это запах сезона, – лениво произнес он и оперся бедром о витрину.

Оливию порадовало, что он, пусть и в такой форме, принял участие в разговоре.

– Совершенно верно.

Если бы только она могла понять, что он на самом деле думает. Не может быть, чтобы ему совсем не было интересно. Эдмунд всегда во все вникал. Но ведь он не Эдмунд, и с каждой минутой она все острее чувствовала разницу между братьями.

– Остался еще один запах, ваша светлость. – Он почему-то не поправил ее, не попросил называть его по имени. – Есть одеколон, любимый французами. Его изобрела семья Фарина в 1709 году, и следует добавить, что этим одеколоном душилась мадам Дюбарри. Кроме того, известно, что именно этот запах предпочитал Наполеон.

– Конечно, – согласился он.

Она заподозрила, что он над ней издевается, но тут же решила, что это не имеет значения и она не станет обращать на это внимание. Важно, чтобы он знал основы ее дела.

– Далее. Эдмунд предпочитал одеколон или комбинацию запахов цветов апельсина и сандалового дерева с небольшим добавлением пряностей. Но для вас, я думаю...

– Я не хочу, чтобы от меня пахло как от цветка. – Неужели он думает, что она ничего не понимает?

– Стало быть, никаких роз? – усмехнулась она.

– Никаких, – ответил он без улыбки.

– Что ж, попробую смешать ладан с пряностями и добавить чуть мускатного ореха, но, дорогой, тебе придется этим душиться.

В глазах Сэмсона промелькнула какая-то тень. Что ему не понравилось? Что она позволила себе наставлять его или сказала ему «дорогой»? А может, ему не понравилось, что ему не был предоставлен выбор? Ведь что бы ни происходило, Сэмсон Карлайл, герцог Дарем, всегда должен был все контролировать.

Одна из дам вдруг громко рассмеялась, прервав их разговор. Они оба обернулись и увидели, что она наклонилась к Норману и что-то ему прошептала. Норман ударил себя в грудь и тоже засмеялся, словно эти дамы были самыми приятными собеседницами, когда-либо посещавшими Дом Ниван. Они и не подозревали, что Норман их намеренно очаровывал. Именно благодаря этому его умению парфюмерия Дома Ниван так хорошо продавалась.

Оливия повернулась к Сэмсону и произнесла:

– Не пора ли нам поэкспериментировать с образцами?

Если бы рассказ вела не она и он не мог созерцать великолепные, совершенные черты ее лица, легкое покачивание ее бедер, изгиб ее груди под обтягивающим и все же скромным платьем, ощущать исходивший от нее слабый аромат – Сэмсон завыл бы от скуки. Ему не было никакого дела до парфюмерии. Она интересовала его лишь постольку, поскольку давала информацию о его брате и его так называемой жене. Но, будучи умным человеком, он понимал, что должен выслушать ее объяснения и попытаться запомнить по крайней мере некоторые из них.

На самом деле чем дольше она говорила, тем больше она его завораживала. Она очень серьезно относилась к своей работе – можно сказать, слишком серьезно для женщины, – но он находил это привлекательным. Она явно испытывала глубокий интерес к предмету, которым занималась, и, несомненно, обладала деловыми качествами, редко присущими женщинам. Честно говоря, он начал восхищаться ею, а он не мог припомнить, чтобы когда-либо восхищался женщиной, кроме как в постели или когда вел ее под руку на балу.

Она подвела его к изящному белому столу, позади которого к стене были прикреплены белые деревянные полки, обитые красным бархатом. С углов полок свисали золотые кисти, добавлявшие полкам нарядности и обрамлявшие бесчисленное множество расставленных на них флакончиков. Некоторые из флаконов были из простого стекла, другие – из керамики, некоторые были раскрашены и даже инкрустированы золотом и драгоценными камнями – скорее всего поддельными. Хотя, судя по клиентуре Дома Ниван, подумал он, камни могли быть и настоящими. Во всех этих флаконах, очевидно, были различные духи. Неужели она заставит его обонять их все?

– Садитесь, пожалуйста, – вежливо предложила она, указав на маленькое, обитое красным бархатом креслице у стола. Он еле в него втиснулся, подивившись тому, как французские дамы в пышных юбках умудряются сидеть в таких креслах. Но эти кресла, по всей вероятности, были не для того, чтобы на них сидеть, а просто для антуража.

Оливия привычным жестом отвела в сторону юбки и села поближе к столу в такое же кресло.

– Здесь мы обычно пробуем запахи.

– Вы ведь не заставите меня нюхать все подряд, не правда ли? – спросил он, указав на ряды флаконов.

– Эти? – Она кивнула на полки. – Они пустые, но в них сохранены характерные запахи, созданные для того или иного человека индивидуально, и их охотно покупают. – Таким образом, каждая леди или каждый джентльмен может не только выбрать уникальный запах, но и иметь его в персонально выбранном ими флаконе, изготовленном в Доме Ниван.

Сэмсон смотрел на нее с восхищением. Она прекрасно чувствовала себя в своих владениях, даже сидя в этом тесном креслице. И, надо отдать ей должное, она не давала ему чувствовать себя неловко.

– Понимаю.

Она улыбнулась ему по-настоящему, без намека на осуждение или высокомерие, и его мнение о ней поднялось еще на ступеньку выше.

– У меня есть несколько образцов, – сказала она, выдвигая небольшой ящик. – Их достаточно, чтобы вы получили представление об основных запахах, о которых я вам только что рассказывала.

Она поставила перед ним небольшой поднос. На нем, в небольших углублениях, стояли миниатюрные квадратные стеклянные флакончики с наклеенными на них ярлыками. Она ловко выхватила один флакон и осторожно вытащила пробку.

– Это сандаловое дерево. – Она помахала флаконом у него перед носом. – Вы явственно чувствуете исходящий от него аромат, но он не обязательно сладкий, до тех пор пока вы не добавите туда жасмин. Он усиливает цветочный аромат этой смеси.

Она заткнула флакон пробкой и поставила его на место и достала другой, прежде чем он успел ответить.

– Вот тот же запах, усиленный жасмином. – Она дала ему понюхать пробку. – Чувствуете разницу? Запах более сладкий, более женственный по цвету и более круглый по своей сущности.

Круглый по своей сущности? Он понятия не имел, что это должно означать, но распознал запах цветов. Это по крайней мере уже был прогресс. Он кивнул и, откинувшись, стал ждать продолжения апробации.

– Это цветки апельсина. Этот запах – мой любимый, особенно если он смешан в правильном соотношении с пряностями.

Запах апельсина был явным, хотя он не мог себе представить, что кто-нибудь захочет душиться «пряным апельсином». Однако он заметил, что несколько длинных прядей выпали у нее из прически, легли в ложбинку между ее грудями и прилипли к влажной коже. Вид этих прядей отвлек его от урока.

– ...одеколон, который Эдмунд любил больше всего. – Она сунула ему под нос еще один флакон. Он послушно понюхал и тут же отпрянул.

– Этот мне совсем не нравится.

– Нет? Очень хорошо. – Она закрыла флакон и вернула его на место.

– Особенно если его очень любил Эдмунд, – добавил он намеренно, положив локти на подлокотники креслица и сцепив пальцы.

– Или Наполеон. – Она взглянула на него из-под полуопущенных ресниц.

– Тем более.

– Ага.

Интересно, что она скрывает за этим профессиональным фасадом, подумал он, но спрашивать он не собирался. Она взяла еще один флакон. Невероятно, но он еще никогда не испытывал такого удовольствия от общения с женщиной вне постели!

– У следующего запаха очень чистая основа, и она не слишком сладкая. Именно поэтому он – один из моих любимых. Он может существовать сам по себе, без всяких добавок.

Он послушно вдохнул аромат подставленного флакона.

– Я чувствую запах гвоздики, – почти не задумываясь, сказал он. Разве она не сказала, что это гвоздика? Наверное, сказала, потому что ее глаза вспыхнули, и она кивнула.

– Очень хорошо, Сэмсон.

Он почему-то был горд ее похвалой.

– Запах пряностей подходит и мужчинам, и женщинам. С помощью небольшой добавки других запахов можно сделать духи мягче или резче, а для мужчин можно добавить мускуса. Вот это мне и хотелось бы сделать для вас.