Столетнее проклятие - Эйби Шэна. Страница 21

Горец замолчал, наконец-то сообразив, что к чему. Он отвернулся от Авалон и что-то сказал остальным. К Авалон подошел маг, улыбнулся ей одними глазами, и они вместе укрылись от дождя под кроной сосны.

Маркус уже очнулся и сел. Когда Авалон подошла ближе, он попытался встать, и девушка глянула на него с неприкрытой ненавистью.

Ребра ее ныли от боли, она почувствовала это лишь сейчас. Плечо, на которое она упала, болело немилосердно, похоже, вывих. Рука висела вдоль тела как неживая. С ног до головы Авалон была покрыта грязью. Во всем этом был виноват Маркус. Если б он не приказал ехать в такую бурю, сейчас Авалон было бы сухо и тепло — и никакой боли.

Между прочим, если б Маркус не похитил ее, она осуществила бы свои мечты и, укрывшись в тесной монашеской келье, наслаждалась бы покоем, святостью и чистотой. Да что там — если бы Маркус вообще не вернулся из Святой Земли…

Во всем, буквально во всем виноват был только он! И зачем это Авалон вздумалось его спасать?

Морщась от боли, Маркус, прихрамывая, подошел к ней. Он хотел взять Авалон за руку, но девушка резко отшатнулась и, не выдержав, тихо вскрикнула от боли. Маркус нахмурился. Рядом с ней тотчас оказался Бальтазар и стал осторожно ощупывать ее плечо.

Авалон стояла спокойно. Потом Бальтазар сказал что-то Маркусу и другим горцам, которые незаметно окружили их. Авалон уже немного слышала. Слова Бальтазара прозвучали издалека, словно он говорил со дна невероятно глубокого колодца:

— …вывихнуто. Нужно вправить.

Во взглядах, устремленных на Авалон, сострадание смешивалось с твердой решимостью. Горцы думали, что она станет сопротивляться, и были, конечно, правы. Маг опять прикоснулся к ее плечу, но Авалон оттолкнула его, сцепив зубы, чтобы не закричать. Ее мутило от боли. Она отступила назад, но сзади тоже были люди, они окружали ее со всех сторон, а она могла драться только одной рукой.

Маркус встал перед ней и проговорил, четко выделяя каждое слово, чтобы Авалон могла прочесть их по губам:

— Это нужно сделать. Мне очень жаль.

— Не трогай меня! — закричала Авалон.

— Маркус глянул куда-то ей за спину — и тут же ее крепко схватили с обеих сторон. Боль в вывихнутом плече с такой силой отозвалась в боку, что у Авалон подкосились ноги.

Маркус одной рукой взял ее за плечо, другой за руку и — мельком холодно глянув в лицо Авалон — начал тянуть.

Перед глазами от боли запрыгали черные точки. Авалон закусила губу, чтобы не кричать, и по подбородку потекла теплая струйка крови, а потом вдруг что-то сухо треснуло — и наступила темнота.

Она очнулась, стоя на коленях в грязи, перемешанной с сосновыми иголками. Ее поддерживали и пытались влить ей в рот какой-то жгучий напиток. Виски.

Прокушенная губа словно вспыхнула огнем. Авалон сплюнула на землю смесь виски и крови.

— Я тебя ненавижу, — сказала она, зная, что перед ней Маркус.

Он встал и молча пошел прочь, под дождь. За ним потянулись другие горцы, чтобы собрать разбежавшихся коней. С Авалон остался один Бальтазар.

Когда Маркус вернулся за ней, Авалон встретила его враждебным молчанием. Маг извлек из своих одеяний длинный полупрозрачный кушак, ярко-оранжевый, с вышитым солнцем, и смастерил ей повязку для поврежденной руки. Маркус поглядел на повязку, но ничего не сказал — только жестом велел Авалон идти с ним к коню. Двое мужчин помогли ей забраться в седло.

Буря понемногу стихла; три часа спустя, когда отряд подъехал к замку Савер, небо посветлело, и проливной дождь превратился в мелкую морось. Дорога окончательно раскисла. Кони ступали неуверенно, то и дело оскальзываясь в густой грязи. Авалон здоровой рукой держалась за гриву жеребца, чтобы не упасть. На замок она даже не глянула.

Дозорные уже подняли на ноги обитателей замка, и отряд встречала целая толпа. Не обращая внимания на дождь, люди выбежали из замка, чтобы полюбоваться на прибытие лэрда и его невесты.

«Как же их много», — с гордостью и тайным трепетом подумал Маркус. Как же их много — здесь, в деревнях, в горах, верных и храбрых, отчаянных и изможденных голодом. Все они были под его защитой, и в их сияющих лицах Маркус читал надежду и безудержную веру.

Он не может их подвести.

Отряд подъехал к воротам, и кони наконец-то обрели твердую почву под ногами. Всадники остановились за спиной Маркуса. На них выжидательно смотрели сотни глаз.

Маркус осторожно подвинул Авалон вперед и, придержав ее за плечи, приподнялся в седле.

— Клан Кинкардинов! — громко выкрикнул он, и голос его далеко разнесся в стылом воздухе. — Я привез вам нашу невесту! Я привез вам суженую!

Авалон наконец подняла глаза — мокрая, продрогшая, грязная.

— Пошел к черту! — громко и ясно бросила она.

И толпа разразилась радостными воплями.

5.

Авалон отказалась раздеваться на глазах у женщин, которых прислали ей прислуживать.

Женщин было шесть. Они принесли большую лохань и наполнили ее горячей водой, потом насыпали в воду веточек лаванды и мяты. Они ахали и охали над Авалон. Потом принесли ей ячменный отвар, все время приговаривая что-то жалостливое.

Авалон все это было ни к чему. Она хотела остаться одна в этой крохотной комнатке. Она не желала принимать хлопотливую доброту этих женщин, потому что они тоже были ее врагами, хотя и приготовили ей горячую ванну с лавандой.

Но после всего пережитого прошлой ночью и сегодняшним утром у Авалон просто не хватило духу обойтись с ними жестоко.

Она поблагодарила женщин за отвар и горячую ванну. Из последних сил стараясь, чтобы голос не выдал ее, она объявила, что хочет мыться одна, без посторонних. Когда женщины обменялись озадаченными взглядами и притворились, что не понимают ее, — Авалон повысила голос и недвусмысленным жестом указала на дверь. Только тогда они ушли.

Выходя из комнаты, одна из женщин подняла тартан, который Авалон швырнула на пол.

— Я его постираю, госпожа, и высушу, — объявила она, перебросив тартан через плечо.

«Ну и ладно, — подумала Авалон. — Все равно он слишком мокрый, чтобы его можно было сжечь».

Черное платье было ей тесно. Авалон снимала его долго, то и дело присаживаясь, чтобы отдышаться, но все же наконец справилась. От усилий у нее разболелось плечо, но это был пустяк в сравнении с тем, на что оказался похож ее ушибленный бок. Именно поэтому Авалон и не хотела, чтобы женщины помогали ей раздеваться.

Едва увидев громадный багрово-синий кровоподтек, они наверняка с воплями побежали бы к лэрду. Авалон вовсе не хотела, чтобы он об этом узнал. Одному богу известно, что он решил бы тогда предпринять, а у нее, в конце концов, еще осталась гордость.

Авалон медленно, стараясь не делать резких движений, опустилась в приготовленную лохань с горячей водой, наслаждаясь тем, как ароматный жар постепенно омывает ее покрытое грязью тело. Запах мяты и лаванды щекотал ноздри, и Авалон понемногу одолела дремота. Девушка закрыла глаза, откинула голову на деревянный край — и погрузилась в блаженное забытье.

Когда она проснулась, вода уже изрядно остыла. Авалон отыскала оставленный женщинами кусок мыла и хорошенько намылила голову и все тело, с удовольствием отдирая дорожную грязь. Затем она выпрямилась во весь рост и полила себя чистой водой из большого кувшина.

На кровати лежала ночная рубашка из белой шерсти, плотная и мягкая, с вышитым воротом. Авалон едва успела надеть рубашку, как вернулись женщины и, сияя улыбками, поднесли ей кружку с горячим, приятно пахнущим питьем.

Авалон осушила кружку. Это оказался нагретый эль с маслом. — И тут женщины радостно сообщили ей, что это прислал ей мавр и что он желает ей спокойной ночи.

Проклятье! Перед глазами Авалон уже все расплывалось. Женщины отвели ее к кровати и бережно уложили, всего лишь дважды коснувшись ушибленного бока. Впрочем, боль оказалась несильной, и, должно быть, ее смягчило Бальтазарово снадобье.