Алая нить - Энтони Эвелин. Страница 40

Он не ожидал, что она так это воспримет. Клара посмотрела на кольцо, услышала его слова: «Он заплатил за то, как поступил с тобой. Ты снова можешь чувствовать себя гордой», – и, зайдясь криком, рухнула к его ногам. Он был потрясен и напуган. На какой-то миг Альдо подумал, что она сошла с ума. Вызвали врача, который сделал успокаивающий укол и оставил сиделку. Жена Альдо, Луиза, выходила из себя и обвиняла мужа в том, что из-за него дочь сошла с ума от горя.

Вначале Альдо растерялся. Он-то рассчитывал, что в ней возобладает здоровая ненависть. Вместо этого он вдруг увидел силу ее любви. Но он был тверд, даже с любимой дочкой. Она успокоится. Примет сердцем то, с чем давно согласилась умом. Он выждал несколько дней и отправился навестить ее. У нее был больной вид, под глазами глубокие темные синяки.

Он взял ее руку и задержал в своей.

– Cara mia, пора тебе подниматься. Ты должна теперь жить своей жизнью, начать все сначала.

– Папа, скажи мне одну вещь.

– Что, carissima?

– Он был один?

– Да. Он был один. С ним никого не было.

Она отвернулась. Он сжал ее руку и почувствовал ответное пожатие.

– Я думала, у него была женщина.

Альдо с женой после долгих обсуждений тоже пришли к такому выводу. Но сейчас он сказал:

– Похоже, что нет. Да это и неважно. Что сделано, то сделано. Он опозорил тебя, меня, свою семью. Он заплатил за это. Но я думаю о тебе – ты должна радоваться, Клара. Ты должна радоваться, что ты свободна и правосудие свершилось. – Он говорил нежно, но твердо, по-итальянски, как всегда говорил с ней наедине.

– Если женщины не было, значит, я могу это пережить, – сказала она.

Он кивнул. Он понимал свою дочь. Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Теперь ей станет лучше. Он вышел из комнаты, чтобы рассказать об этом жене.

– Это твой брат, – позвала его Анжела.

Стивен в холле вместе с сыном наряжал рождественскую елку. Хью Драммонд возился с гирляндой разноцветных лампочек. За окном шел снег. Это было настоящее Рождество. Под елкой стояли коробки, обернутые яркой бумагой. Всего десять дней, как они приехали из Франции. Стивен протянул ей коробку сверкающих стеклянных шаров.

– Займись, дорогая, – сказал он. Войдя в гостиную, он прикрыл за собой дверь. – Пьеро?

Несколько минут он слушал. Брат говорил на диалекте. Наконец он сказал по-английски:

– Это был просто смех. Старый мерзавец пришел к папе, обнял его и сказал, что сочувствует его горю. Да, этими самыми словами. Я ему чуть не дал пинка под зад. К Кларе вызывали врача. Нет, теперь она в порядке. Это от горя, сказал он. Хрена с два, сказал я Лючии. Так что не беспокойся, Стивен. Ты чист как стеклышко. И мы тоже. Как твои дела? Застолбил место во Франции?

– Две недели назад подписал контракт. Никогда не связывайся с французским юристом: я чуть не свихнулся с ним. Но теперь все решено, и мне осталось только уплатить. Жаль, ты не видишь этого дома, Пьеро. Это будет потрясающее казино, когда я закончу.

– Мне тоже жаль. Может быть, когда-нибудь я повезу Лючию и детей в Европу...

– Хорошо бы, – сказал Стивен. – Как родители?

– Все в порядке. Мама простудилась. Ты же знаешь, как она переносит зиму. Я сказал папе, что говорил с тобой. Он передавал тебе разное.

Стивен не спросил, что именно. Он понимал, что отец не простит ему отступничества. Пьеро пытался снять напряжение.

– Скажи им, что я их люблю, – сказал он. – Ты на Рождество останешься дома?

– Нет, мы уезжаем во Флориду. Маме нужно на солнышко. А ты?

– Я у отца Анжелы. Мы все вместе. Она в порядке, и мальчик тоже. Он растет. Пьеро. Хотел бы я, чтобы ты на него посмотрел.

– Я же сказал, брат. Может быть, когда-нибудь, – ответил Пьеро. Он чуть не задохнулся от волнения. Ему хотелось бы высказать то, что он чувствовал. Но он не умел говорить.

Вошла Лючия; увидев его лицо, она обняла мужа за талию.

– Передай ему, что мы его любим, – сказала она.

– Веселого Рождества, – пожелал Стивен. – И спасибо за все. Если бы тебя не было рядом, я не смог бы сделать свой выбор.

– Если это правда то, чего ты хочешь... – сказал Пьеро.

– Это то, чего я хочу, – заверил его Стивен. – Я страшно скучаю по семье. Но все останется так, как есть. Я буду держать связь.

Он повесил трубку. Значит, дело сделано. Фабрицци поверили, что он умер. Войны между ними и его отцом не будет. Клара найдет нового мужа. Книга прежней жизни закрыта навсегда.

У него появилось странное ощущение завершенности. Он не стал возвращаться в холл к елке. Подбросил дров в камин. По его понятиям, в доме слишком холодно. Он никогда не видел английского Рождества. Наверное, здесь никогда не бывает таких шумных, людных сборищ, как у него дома.

– Стивен?

Он поднял голову и увидел, что в дверях стоит сын.

– Ты идешь к нам? Мы почти кончили.

– Я иду, – ответил он. На сердце у него снова стало легко. Он обнял мальчика за плечи. – Когда мы с твоей мамой поженимся, – сказал он, – я тебя кое о чем попрошу.

– О чем? – Его юное зеркальное отражение улыбнулось ему. Чарли был рослый, лишь на пару дюймов ниже Стивена.

– Зови меня отцом.

– А обязательно ждать, пока вы поженитесь?

– Вовсе необязательно, – ответил Стивен.

– Ну хорошо, папа. Пойдем и повесим гирлянду, пока деда снова ее не испортил!

Они поженились в Лондоне. Их расписали в отделе записи актов гражданского состояния, и Стивен завалил все помещение цветами. Регистратор был очень мил и сказал, что другие пары будут, конечно же, очень рады этим цветам. Присутствовали Хью Драммонд и Чарли, а также Дэвид Уикхем. Анжела настояла на том, чтобы пригласить его. Она тогда подвела его, а он так сочувственно к ней отнесся. Стивен не любил голубых, и при знакомстве вел себя довольно холодно. Уикхем преподнес им дорогой подарок: хрустальный графин и шесть стаканов для виски. Анжела была в восторге, а Стивен чувствовал досаду. Вот против того, чтобы Анжела пригласила врача, который был когда-то влюблен в нее, Стивен не возражал. Такого соперника он вполне мог стерпеть. Солидный, немолодой, и романтики в нем не больше, чем в кирпичной стене.

Она выглядела очень красивой и очень счастливой. На ней было желтое платье – такой яркий весенний цвет на фоне унылого декабрьского дня. В руках маленький желтый мак и букет белых цветов, на голове шляпка с шелковой вуалеткой. Он внезапно вспомнил шляпку с пером, которая была на ней в Нью-Йорке во время того завтрака. В день, который изменил его жизнь. Он держал ее за руку; церемония закончилась, и они пожали руку регистратору.

Дэвид Уикхем поздравил их и чмокнул Анжелу в щеку.

– Желаю много-много счастья, моя дорогая, – сказал он. – Такая чудесная свадьба. Я ненавижу церкви... Там так мрачно.

Стивен чуть не дал ему пинка.

Потом сын обнял их, а отец Анжелы похлопал Стивена по спине; они вышли и отправились на свадебный банкет. Для этого они снова выбрали «Савой». Стивен заказал отдельный кабинет. Это был, как не переставая говорил Уикхем, чудесный банкет, с реками шампанского и превосходными блюдами; был даже свадебный торт, украшенный двумя маленькими фигурками.

Больше всех удивил их сын, который встал и произнес тост: «Выпьем за маму и моего нового папу».

– Долгой жизни и счастья, – подсказал Хью Драммонд.

Чарли повторил его слова, протянув к обоим свой бокал.

– Долгой вам жизни и счастья, мама и папа.

В глазах Анжелы блеснули слезы. Она сказала: «Спасибо, сынок», – и все поднялись и выпили за нее и за Стивена. Она и не представляла, что может быть так счастлива.

Ральф Мэкстон весело проводил Рождество. Фалькони наконец согласился с ценой. Не Фалькони, а Лоуренс, то и дело напоминал он себе: привыкнуть к новой фамилии патрона было не так-то легко. Миллион франков. Мэкстон получил два процента комиссионных. Он решил это отпраздновать. Он поселился в отеле «Де Пари» – конечно, в дешевом номере, но ведь отель все равно был переполнен. В казино он считался persona non grata [15], но ему море по колено. Приятно вернуться в свое излюбленное место, да еще с явно преуспевающим видом. Он попросил одну из своих приятельниц составить ему компанию. Не ту, которая одалживала ему деньги. Мадлен была таким же перекати-полем, как и он; она жила за счет любовников и азартных игр, причем и то и другое приносило ей немалый доход. Она утверждала, что она ливанка, и вовсю торговала своей экзотической внешностью. Ральф считал, что она скорее француженка с примесью марокканской крови. У нее было замечательное чувство юмора и бесшабашность, которую он находил занятной. Иногда он представлял себе, что бы сказал его отец, увидев, как она в постели выливает на себя шампанское и приглашает его попробовать вина, взвизгивая от смеха.