Наемник - Энтони Эвелин. Страница 16

— Я прикажу отделаться от них, — сказал Друэ, — нам ни к чему этот хвост. Я ухожу. А вы остаетесь?

— Я договорился провести здесь вечер. В конце недели я улетаю во Франкфурт.

Друэ допил свой джин и вытер рот тыльной стороной ладони. Кинга передернуло — на манжете Друэ остался грязный след.

— Желаю удачи, — бросил Друэ, открывая дверь. — Смотрите, чтобы ваш человек куда-нибудь не пропал.

— Не пропадет, — сказал Кинг. — Я все организовал. На телевидении это будет сенсацией года.

Минут через пять после ухода Друэ в дверь постучали. В комнату вошла та красивая девушка, которую Кинг заметил в салоне. Она улыбнулась. На ней был пеньюар, отделанный страусовыми перьями. Она подошла к Кингу, и он увидел, что под пеньюаром на ней ничего нет.

— Добрый вечер, месье.

— Добрый вечер, — ответил Кинг. — Не хотите ли выпить со мной шампанского?

В ту ночь Элизабет не спала. Келлер ушел в свою комнату первым. Спальня Элизабет граничила с его комнатой, и ей было слышно, как он ходил, потом принимал ванну и наконец улегся: кровать скрипнула. Они поужинали вместе, но из-за того, что произошло, оба молчали и были напряжены. Даже когда Келлер помогал вынести посуду в кухню, он двигался осторожно, чтобы ненароком не задеть ее. Элизабет разделась и стала распаковывать чемоданы. Ливан казался ей теперь таким далеким, словно прошел год или больше, как она побывала там. От одежды, которую она вынула из чемодана, пахло смесью запахов от ее духов и гардероба бейрутского отеля. Только сутки тому назад она еще была там и готовилась к путешествию с человеком, которого мельком увидела за дверью отеля. Теперь он спал в соседней комнате ее квартиры, а на ее руках остались следы его пальцев. Элизабет пошла в кухню приготовить кофе.

— Как вы поспали?

Келлер уселся на табуретку напротив нее:

— Очень хорошо. Постель удобная.

— Будете есть бекон и вафли? Я сейчас их приготовлю.

— А что это такое — вафли? Я никогда их не пробовал.

Келлер держался совершенно естественно. Враждебность, которая разделяла их во время полета, исчезла. Теперь он мог и полюбоваться ее красотой, потому что больше не чувствовал ее превосходства над собой. В той неожиданной схватке победил он. Вид у Элизабет был такой, будто она, в отличие от него, не спала.

— Трудно объяснить, что это такое. Попробуйте, может, понравится. Это типично американская еда.

Элизабет смотрела, как он ест. Он не скрывал, что вафли ему не понравились. Помотал головой и отодвинул их на край тарелки.

— Для меня это чересчур по-американски, — признался он.

Он подлил Элизабет кофе и зажег две сигареты.

— Что вы намерены делать? — спросила Элизабет.

— Ждать здесь, — ответил он. — Читать ваши книги, есть вашу пищу и ждать, пока мне не позвонят или не придут за мной.

— Вы знакомы с моим дядей?

— Нет. Я даже не знаю, кто он. Вы все время так говорите, будто я должен это знать. Но я не знаю.

— Странно, что вы даже не знаете, кто он.

— А что, он такая важная шишка?

— Да, очень. Даже в Ливане вы могли бы слышать о Хантли Камероне.

— Мне это имя ничего не говорит. Расскажите о нем. Он что, богатый?

— Один из богатейших людей в мире, — сказала Элизабет и улыбнулась тому, что Келлер поставил чашку с кофе, даже не отхлебнув. — У него сотня миллионов долларов, а может быть, и больше. Он владеет газетными издательствами, телекомпаниями, поместьями, нефтяными промыслами, авиакомпанией и чем-то еще, не знаю. Он крупная фигура в политической жизни страны. У него огромная власть.

— Если так, то он мог бы и президентом стать, — задумчиво сказал Келлер.

— Нет, — покачала головой Элизабет. — Он никогда к этому не стремился. Но ему вдруг захотелось помочь кое-кому стать президентом. Мне кажется, ему больше нравится дергать за веревочки. Он решил поддержать Кейси. Вы, конечно, знаете, кто это?

— Нет, — признался Келлер.

Пока Элизабет все это рассказывала, ум его лихорадочно работал. Он перестал видеть ее золотистые волосы, полоску белой кожи, проглядывающую из-под расстегнутого ворота халата. Он думал о ее богатом, влиятельном дяде. Если тот собирается кого-то убрать, он не стал бы вмешивать в это дело свою племянницу... А если хотят убрать его... Тогда это все непонятно.

— Можно мне задать вам один вопрос? — спросила Элизабет.

Келлер отхлебнул кофе и выжидающе посмотрел на нее.

— Зачем вы сюда приехали? Вы сказали, что не знаете, но этого не может быть. С какой целью вы здесь?

Ее прямота удивила его. Она задала вопрос и без всякого притворства ждала на него ответа. Может быть, все американские женщины такие, все ведут себя с мужчинами как равные?

— Я не знаю, — сказал Келлер. — Не надо ни о чем спрашивать, я уже говорил вам. Чем меньше вы будете связаны со мной, тем лучше для вас. Вдруг я попаду в беду.

— Ну нет, — рассмеялась Элизабет. У нее был приятный смех, и Келлер впервые слышал его. — Вы не знаете моего дядю. Если он взял вас к себе под крылышко, никто не посмеет вас тронуть.

— Рад слышать это, — сказал Келлер. — Мне даже легче стало.

— Забудем про паспорт. Кто вы на самом деле? Француз? Келлер кивнул:

— Да. По крайней мере наполовину. Я думаю, мой отец был немец, но я не уверен. Я вырос в приюте, там у них не было сведений обо мне. Я знаю, что я незаконнорожденный, и все.

— Значит, мы оба сироты, — заметила Элизабет. — Мои родители погибли два года назад. Из родных у меня остался только дядя. Я люблю его, но заменить отца он не может.

— Вы любили своих родителей. Наверное, у вас было счастливое детство. Вот поэтому у вас такой вид.

— Какой?

— Будто вы заявляете: «Мир принадлежит мне!» Я думал, что дело в деньгах. Но теперь понимаю, что все дело в счастливом детстве. У вас есть право на такой вид.

— Права нет, даже если я и выгляжу так, — сказала Элизабет. — Счастливым детством я обязана одному-единственному человеку — моей матери. Всю жизнь, сколько помню себя, она была для меня идеалом. Она была верхом доброты, интереснейшей, артистичной личностью. Как она вышла замуж за моего отца — понять не могу. Он был истинным Камероном, как мой дядя. Кроме бизнеса и денег, для него ничего не существовало. Он обожал мою мать, но был так же далек от нее, как сейчас Бейрут от нас с вами. Кроме меня, их ничего не связывало.