Наемник - Энтони Эвелин. Страница 45

— Ты говоришь, я уйду через эту дверь? — Келлер показал на карандашную пометку. — А ты уверен, что она будет открыта? Или это тоже меня не касается?

Связной примирительно поднял руку:

— Ну, ну, не злись! Конечно, будет открыта, но там стоит охрана. Один около двери внутри, а другой снаружи. Ведь она рядом с дверью, откуда выйдет кардинал. — Мужчина снова закурил, так же жадно затягиваясь. На этот раз он не предложил Келлеру сигарету. — Твоя забота — тот парень, что стоит снаружи. Как мне сказали, все это будет просто: он входит, ты пропускаешь его мимо себя, потом наносишь ему удар, бросаешься к этой двери, выбегаешь и возвращаешься сюда. Понятно?

— А что делать с пистолетом?

— Брось его и все. Ты надеваешь перчатки для таких дел? Я на всякий случай захватил пару. Они годятся на все размеры.

Мужчина достал из внутреннего кармана белые нитяные перчатки и бросил их на колени Келлеру. Они были просторные. Келлер примерил одну. Она не связывала движений пальцев. Перчатки придали ему уверенности, что он останется в живых и сможет воспользоваться деньгами. Да, хозяева его, видимо, знают свое дело. Даже такие детали предусмотрели. У Келлера появилось ощущение, что план этот, казавшийся неосуществимым, вполне выполним. Со стороны организаторов все будет в порядке. Ему только нужно нацепить на себя эту хламиду, достать пистолет, застрелить того человека и скрыться. За это ему и платят такие большие деньги. Особенно если учесть обстоятельства этого убийства. Прикончить жертву, стреляя в упор, сможет каждый. А чтобы наверняка поразить цель с расстояния, нужен мастер своего дела. И не просто меткий стрелок, а тот, кто знает наиболее уязвимые места человеческого тела. Самое трудное — попасть в движущуюся голову среди других движущихся голов. Но если организаторы не подведут, то он тоже не даст маху. Келлер не разрешал себе думать о цели как о человеке, и уж тем более об этом пламенном священнике, защитнике бедняков, которого он видел по телевизору у Элизабет.

Он заранее настроился не думать о том, кого ему прикажут убить. Он скрыл от сидящего рядом гангстера, что был потрясен, узнав, что жертвой его должен стать кардинал Регацци, и только сейчас, вникая в детали покушения и, особенно, детали собственного спасения, немного успокоился.

— Я тебе что-то принес, — сказал мужчина вставая. Он поставил на кровать чемоданчик с инструментами и открыл его. Внутри, кроме бумажного свертка, ничего не было. — Здесь половина — двадцать пять тысяч баксов. Остальные получишь в понедельник, когда вернешься.

— А когда я смогу уехать?

— Как уляжется заваруха. Жди здесь, пока тебе не дадут разрешение, понял? Надоест смотреть в ящик, пересчитай свои деньжата. У этой модели, — кивнул он на телевизор, — хорошее изображение. У меня дома такая же. А сегодня ты все-таки смотайся в собор. Разгляди все толком, найди исповедальню. Но смотри не заходи туда. Просто помолись и запомни, где что. Кабина, дверь в покои кардинала, откуда он войдет в собор, и твоя дверь на Пятьдесят первую улицу. Больше тебе ничего не надо, только запомни все как следует, понял?

— Понял, — сказал Келлер. Он взял сверток и надорвал сверху обертку. Пачки стодолларовых банкнот были аккуратно обвязаны широкой бумажной лентой.

— Не доверяешь? — усмехнулся связной.

— Нет, не доверяю, — сказал Келлер и, развернув сверток, стал разбирать пачки. Связной ушел.

Двадцать пять тысяч! И это только половина. Он тасовал эти пачки, словно игрок колоду карт. Никогда в жизни он не видел таких денег. Они помогут ему стать другим человеком, начать новую жизнь. Вместе с Соухой. Келлер вспомнил о ней с болью в сердце. Она тоже втянута в это дело, замешенное на убийстве и деньгах, а потому так же, как и он, получит возможность начать новую жизнь. Он не позволит себе думать о той, другой женщине, как и о человеке, который заплатит своей жизнью за его мечты о будущем. Келлер вычеркнул из памяти образ Элизабет Камерон и заткнул глотку совести, не давая ей мучить себя именем Регацци. Спрятав деньги в комод под рубашки, Келлер выключил телевизор и вышел, заперев дверь. Хозяин лениво подметал внизу грязный пол. Он взглянул на Келлера, но потом отвел взгляд, облизывая губы:

— Уходишь?

— Как мне добраться отсюда до собора святого Патрика? — спросил Келлер.

У хозяина от удивления отвисла челюсть. Стала видна черная трещина на зубах.

— Ты ходишь в церковь?

— Все католики по воскресеньям посещают мессу.

— Возьми такси... выйдешь на Мэдисон авеню... — Опершись на щетку, как на костыль, хозяин уставился вслед Келлеру, который уже открыл дверь и вышел на улицу. Он грубо выругался и приставил щетку к стене. Два часа спустя, когда Келлер вернулся, щетка все еще стояла у стены.

Даллас проснулась от боли. Правую руку свело. Она как упала ничком поперек кровати, подогнув под себя руку, так и уснула. Судорога ее разбудила. Даллас поднялась. Голова разрывалась от пульсирующей боли.

Поморщившись от света, горевшего возле кровати, она взглянула на часы на туалетном столике: шесть тридцать. Прижав ладонь ко лбу, волоча ноги, Даллас поплелась в ванную. К обиде прошлой ночи добавилось еще и похмелье. Бросив в стакан для полоскания три таблетки аспирина, Даллас взглянула на себя в зеркало. «Боже праведный! — пробормотала она, увидев свое заплывшее, обезображенное лицо. — Ну и видик!» У Даллас появилась привычка разговаривать с самой собой, потому что Хантли был занят и ей подолгу не с кем было перемолвиться словом. И еще потому, что ей в разговоре вечно приходилось выбирать слова. Но у человека должна быть какая-то отдушина. И Даллас, оставаясь одна, пускалась в длинные откровенные и часто непристойные монологи.

Прошлой ночью все пошло к чертям. Даллас с отвращением проглотила аспирин. Да, вчера она здорово наклюкалась и Кингу наговорила невесть чего... Бог мой! Ведь она приглашала его к себе! Даллас поковыляла обратно в спальню и плюхнулась на постель. А вдруг он скажет об этом Хантли? А если ее кто-то видел с Кингом в библиотеке и донесет Хантли, что она напилась и обзывала по-всякому его племянницу? От этих мыслей ей стало совсем тошно. Она бросилась в ванную, и ее вырвало. Голова заболела еще сильнее, но нервы немного успокоились. Нет, Хантли не должен ничего узнать. И племянница, о том, что Даллас ее поносила. Надо уговорить Кинга, чтобы он не проболтался. Но как, черт возьми? Как заткнуть ему рот? Проклиная себя за несдержанность, Даллас расплакалась, но, вспомнив, что у нее и без того жуткий вид, вытерла слезы. «Как же быть с Кингом?» — словно обезумевшая от страха крыса, металась в голове мысль. Первое, что ей пришло на ум, — повторить предложение прошлой ночи. Но он же отказался принять его. Правда, тогда она была пьяна, вся распухла от слез. Может быть, теперь, когда она протрезвела и успокоилась, он передумает? Это был отчаянный риск, но Даллас знала только один вид платежа — собственным телом. А уж этим она умела пользоваться! Тогда Кинг вряд ли пойдет докладывать Хантли, что наставил ему рога с его же любовницей. Одно дело, если он переспит с Даллас, и совсем другое, если расскажет Хантли, что она приглашала его, но он отказался.