Наемник - Энтони Эвелин. Страница 5

— У него американский паспорт, — продолжал Кинг, — но он не американец. И это все, что я могу вам сказать. Никто не должен знать о его поездке. Залог успеха — в соблюдении абсолютной тайны. А поскольку речь идет о Хантли, разве можно кому-нибудь, кроме вас, дорогая, доверить это дело? А вдруг этот человек проговорится, будет подкуплен или использует эту информацию в своих целях? Ну как, вы успокоились? Волноваться нет причины, но даже если... — Кинг пожал плечами, готовый понять ее и простить, если в последний момент она окажется недостойной его доверия.

— Конечно, успокоилась, — ответила Элизабет. — Не думаю, что со мной что-нибудь случится в самолете. Вы, надеюсь, тоже не думаете? Но должна признаться, пройтись с этим человеком по темной улице я бы не решилась. — Она снова взглянула на дверь и вспомнила, как мужчина остановился, закуривая сигарету, и пламя спички, прикрытое ладонями, осветило обращенное к ним лицо.

Кинг ничего не ответил. Предчувствие не обмануло Элизабет. Человек, которого они видели, доверия не внушал. В его движениях было что-то звериное. Даже в простом жесте, когда он бросил спичку в канаву, чувствовалось ожесточение. Он швырнул ее, как гранату. Кинг был очень доволен, что Элизабет испугалась, увидев его. Значит, выбор сделан правильно. Оставалось только удостовериться в мастерстве этого типа.

— Он не доставит вам никаких неприятностей. Не беспокойтесь ни о чем, — сказал Кинг. — Я бы не попросил вас об этом одолжении, если бы существовал хоть малейший риск. В конце концов, дорогая, я же отвечаю за вас.

Иногда его занимала мысль: а что, если затащить эту американочку из высшего общества в тихую комнату и разложить ее на постели? Ему приходилось довольствоваться развращенными и фригидными женщинами, но они никогда не увлекали его. А как было бы с этой девушкой, так красиво одетой, с прической, которую, казалось, не осмелится смять ни один мужчина? Интересно, было бы с ней все по-другому? Она, конечно, отличается от большинства американских женщин. Она не была замужем и, насколько ему известно, избегает случайных связей. Она знает, что красива, но самолюбование ей чуждо. Умна, энергична без ущерба для женственности. Кинг не сомневался, что секс с ней был бы событием, и даже незабываемым событием. Но это только мечты. Он никогда не пытался и не попытается их осуществить. Элизабет — племянница Камерона, и единственное, на что он может рассчитывать, — это ее помощь в деле, которое никак не связано с его тайными вожделениями. Кинг достал портсигар от Тиффани и такую же зажигалку и поднес к ее сигарете. Он не изменит себе. Он так давно играл свою роль, что личина стала его сущностью. Кинг покупал все лучшее, потому что за пятнадцать лет это вошло у него в привычку.

— Последний раз спрашиваю — вы скажете мне, что все это значит? — настаивала Элизабет.

— Нет, — покачал он головой. — Я дал обещание вашему дяде сохранить все в тайне. Для него это очень важно, Элизабет. Когда все будет позади и вы узнаете правду, вы поймете, почему я пока не могу вам ничего объяснить. Это самое грандиозное дело, которое Хантли когда-либо затевал. И если все раскроется раньше времени, ему будет грозить опасность. Но если вы так встревожены, ради бога, не утруждайте себя. Я сделаю все сам.

— О нет! Я, конечно же, помогу. Я вам обещала. Я в долгу перед дядей — он был так добр ко мне после той катастрофы. — Элизабет помрачнела и отвернулась.

Кинг наклонился к ней поближе, сдерживая желание взять ее за руку. Он знал, что ей не нравились такие выпады, которые он иногда себе позволял, стремясь подчеркнуть свою близость к Хантли Камерону. Знал, что она боится его, и это будоражило его воображение. Женщины любили его, сами навязывались. Но Элизабет, в отличие от многих, обладала тонкой интуицией.

— Хантли — мой единственный родственник, — продолжала Элизабет, — и я не предам ни его, ни вас, Эдди. Простите, что вам пришлось уговаривать меня. Я больше не буду ни о чем спрашивать. Вы ведь один из самых преданных его друзей. Надеюсь, дядя это понимает. Не так уж много у него друзей.

У Элизабет были большие карие глаза, необычные для белокожей блондинки. Очень выразительные, широко открытые. Глаза женщины, у которой нет от мира тайн. Кинг видел свое крохотное отражение в ее блестящих зрачках. Вот он, Эдди Кинг, преданный друг, помогающий человеку, у которого так мало друзей. Бедные богачи, никто их не любит. Вероятно, потому, думал он, глядя в лицо Элизабет, что не очень-то они располагают к любви.

— Тогда не выпить ли нам перед обедом? — спросил Кинг.

— С удовольствием.

Они направились в бар. Кинг замечал, как мужчины оглядываются на Элизабет, окидывая ее взглядом с ног до головы. У них возникали те же мысли, что и у него: а как бы это было... Жаль, очень жаль, что ему никогда не придется этого узнать.

Келлер снимал комнатушку недалеко от порта, где выгружались всевозможные товары, прибывающие в Ливан, начиная от ковров и кончая кокосовыми орехами. В комнату вели три лестничных пролета. Из глубины дома несло сыростью, запахом мочи и рыбы. На деньги, которые дал ему Фуад, Келлер купил еды, бутылку вина и немного сладостей у уличного торговца.

Конфеты были ярко-розового цвета и такие приторно-сладкие, что Келлер не смог съесть ни одной. Но девушке они понравились. У нее была восточная страсть к сладкому. Келлер растянулся на постели и с удовольствием наблюдал, как она их поглощает. Он подобрал ее однажды ночью на улице, где с ней случился голодный обморок, и, сам не зная почему, привел домой и накормил. Словно бездомную кошку, что наводнили весь Бейрут. Только они околачивались вблизи отелей и кафе и были сыты.

Девчонка была такой тощей и изможденной, что невозможно было понять, сколько ей лет. Или даже представить, как бы она выглядела, будь за ней хоть небольшой уход. Келлер дал ей еды, несколько шиллингов и велел уходить.

Но утром обнаружил ее на лестничной площадке у своей двери. Звали ее Соуха. По обычаю всех бездомных тварей она признала в нем хозяина и отказалась уходить. Келлер попытался ее прогнать. Показал ей кулак и принял грозный вид, но она только вся сжалась и не тронулась с места. Она говорила по-французски, по-арабски и немного по-еврейски. В Ливан она прибыла вместе с беженцами из Палестины. У нее никого не было. Отец умер, а мать-француженка много лет как была похоронена в Иерусалиме.