Шаг до страсти - Энтони Эвелин. Страница 27
— Да, очень. За то, что якшаешься с такими людьми, нужно платить. Вот пусть она и платит.
— Не хочу вас обижать, — сказал Фергус, — но это дело грязное. И мне жаль ее.
— Во всяком случае, мне удалось успокоить американцев, — сказал Лодер. — Они отдали ситуацию под наш контроль. Я регулярно их информирую и сам установил наблюдение за миссис Ферроу. Из ваших слов явствует, что полковник Патерсон не будет больше с ней встречаться, так что главная проблема — с плеч долой.
— Фактически он готов был написать на нее донос. Только не знает о чем. По правде говоря, он в моих глазах пал. И жена моя тоже весьма невысокого о нем мнения — время от времени он упоминал Маргарет, чтобы сохранить видимость нормальных отношений.
— У нее наметанный глаз, — заметил Лодер. — Но отсюда нам не грозит опасность. Насколько могу судить, он заложил бы собственную мать, если бы от этого выиграла его карьера.
Подали кофе, и Стефенсон заказал рюмку «Вильяма» — терпкий запах груш защекотал ноздри Лодера. Он отметил умеренность посланника: тот пил очень немного, но всегда самое лучшее, курил мало и никогда не закуривал между блюдами. Он выбрал ликер, о котором Лодер даже не слышал, и запах ему очень понравился. Любопытный человек, выдержанный, но в глубине души может смотреть на вещи не без цинизма. Человек высокообразованный, но без тени заносчивости или самомнения. Находясь в его компании, Лодер не хотел бы совершить досадный промах. Он никогда бы не поверил, что можно испытывать симпатии к кому-либо, занимающему такой пост, как Стефенсон. Он подумал об этой крикливой корове с ее обесцвеченными серебристыми волосами и надменным видом, которая умудрилась завлечь Джо Маклеода, подчиненного Лодера. Достопочтенная миссис Стефенсон. Дочь пэра, потомок целой галереи политиков, родственница шотландского герцога. Он не находил ни одного приличного слова, чтобы назвать ее про себя. Спит с мужиком, годящимся ей в сыновья, в каком-то паршивом мотельчике два раза в неделю. Он вспомнил ее с отвращением. Он сказал Маклеоду пару теплых слов — достаточно, чтобы тот наверняка понял, что спать с женами посланников не рекомендуется, как и вообще с женами, если уж на то пошло, любых сотрудников посольства, не говоря уж о том, какая непростительная глупость раскрывать в их присутствии рот, распространяясь о государственных секретах. Он буквально убил его, но тут же воскресил, потому что Маклеод был очень хорошим работником и мог позволить себе ошибку, не испортив карьеры. Но одну, не больше. Лодер был уверен, что тот вряд ли совершит другую оплошность.
Помимо этого, он и сам решил несколько отступить от инструкций. Ему полагалось доложить своему начальству в Лондоне о поведении миссис Стефенсон. Но он этого не сделал. И ни за что не сделает, но только ради ее мужа. Большой беды она не принесет, разве что попадет в скандал, а из того, что он услышал от Маклеода, можно было сделать вывод, что она достаточно искушенная женщина, чтобы не доводить до сплетен. К тому же Фергус все знал. Лодеру было очень жаль его: бедняга, терпит жену, которая делает такие вещи, к тому же год за годом. Лодер с удовольствием оторвал бы ей голову. Разве можно так обращаться с таким человеком, как Стефенсон.
— Сигарету? — Он предложил свои, и Стефенсон взял одну. Лодер обратил внимание, что посланник курит «Бенсон-энд-Хеджес», и специально купил их.
— Спасибо. — Стефенсон пошарил в кармане. — Боюсь, у меня нет зажигалки. Наверное, забыл дома. — Он прикурил от спички Лодера. Зажигалка осталась в ящике письменного стола на своем обычном месте.
Он допил кофе и заплатил по счету. Лодер поблагодарил за приятный ленч и неуверенным тоном пригласил Стефенсона встретиться за ленчем в конце месяца.
Стефенсон сказал, что с величайшим удовольствием, если только позволит расписание.
— Товарищ Свердлов?
Он посмотрел на Анну Скрябину. Та положила почту ему на стол — аккуратно разобранную и разложенную по пачкам, но не ушла, а остановилась у стола.
— Да?
Она опустила глаза, потом посмотрела на него, нервно перебирая руками:
— Я вскрыла письмо, товарищ Свердлов. Вы знаете, на нем не было никаких пометок, что оно личное. Извините.
— Раз нет пометок, вы не виноваты, — сказал Свердлов.
Она раздражала его, егозила перед ним, глупо улыбалась, так что хотелось просто сграбастать ее за задницу и вышвырнуть вон. Она, должно быть, начинала чувствовать, что ей не удается втереться к нему в доверие. А поэтому делала новую ошибку, действуя еще более напористо, вместо того чтобы переменить тактику. Подобно многим женщинам, обученным действовать определенным способом, она не умела импровизировать.
— Которое письмо?
— Вот это, товарищ Свердлов. — Она перегнулась через стол и дотронулась пальцем до одной из пачек. От нее пахло дорогими французскими духами, которые он тоже начал ненавидеть. Он отпустил ее и, пока она не вышла из комнаты, не стал читать письмо.
Оно пришло с диппочтой, прислал его Григорий Томаров, знавший его с женитьбы и бывший свидетелем на их свадьбе. В конверт было вложено официальное извещение, что его жена Елена подала на развод. Томаровское письмо содержало четыре страницы рукописного текста. Свердлов спокойно прочитал его, отбросив извещение в сторону. Елена чувствует себя несчастной. Жалуется на одиночество и на то, что он редко пишет. Григорий буквально рассыпался в извинениях, словно жена после трех лет жизни порознь не имеет права на такие чувства. И совсем извиняющимся тоном он добавил, что жена опасается, не завел ли Свердлов другую женщину, хотя, конечно, это не больше чем плод ее воображения.
Развод не только не вызывается необходимостью, но был бы и серьезной политической ошибкой. Томаров настаивал, чтобы Свердлов ненадолго приехал в Россию и помирился с женой. Он утверждал, что она все еще любит его и с радостью возьмет назад свое заявление.
Его совет подсказан любовью к ней и к Свердлову; старику больно видеть, как молодые люди совершают ошибку. Письмо заканчивалось предложением, чтобы Свердлов взял краткосрочный отпуск и прилетел как можно скорее, пока Елене не дали развод.
Свердлов положил письмо на стол, прикрыв им извещение. Закурил. Итак, Елена одинока, подозревает его в неверности. Она несчастлива из-за жизни врозь. Очень резонно. Все говорит за то, что его жена стала такой же, как все остальные женщины. Зависимой, неуверенной, женственной. Год назад такое письмо Томарова привело бы его в восторг. Он мог бы уговорить Елену передумать, стоило только затащить ее в постель. Он знал это, он всегда это знал. Но он всегда знал и то, что такая победа вызывает у нее чувство сопротивления. Проиграв, она начинает презирать себя за это и все равно отдаляется от него. Если он поедет домой и уговорит ее взять заявление назад, согласится ли она оставить клинику и приехать в Вашингтон, захочет ли иметь ребенка и вести себя как нормальная жена? Он взял письмо Томарова еще раз и снова отложил. Хорошо, представим, что я вернулся домой, думал он, но хочу ли я, чтобы она вела себя как нормальная жена? Что я сам чувствую, как сказались на мне три года разлуки? Ответ на этот вопрос он знал. Знал уже давно. Он очень четко сформулировал его Джуди Ферроу, когда сказал, что его жена не значит для него ничего, как и его политические взгляды.
Он мог бы слетать на недельку домой. Если, как он подозревал, Голицын и другие ретрограды в разведке ведут атаку на его позиции, тогда ему повредит утрата дочери героического Юрия Максимова, развод по ее инициативе и по причинам, которые враги за его спиной без труда превратят в политический капитал.
Он раздавил сигарету и выругался. На столе высилась гора бумаг, и хотя он не испытывал энтузиазма по поводу большей их части, однако был раздражен тем, что домашние проблемы оторвали от более важных дел. Вместе с тем Свердлова привело в бешенство письмо Томарова; его поучительный тон, словно они с Еленой пара подростков, а не зрелые взрослые люди, которым пришлось провести значительную часть своей семейной жизни раздельно. Елена не отличалась привязанностью к домашнему очагу, не тяготилась пустой квартирой. Карьеристка по натуре, она готова была пожертвовать многим, включая и мужа, чтобы вести тот образ жизни, который ее устраивал. Если они разведутся, это может оказаться политическим просчетом, но эмоциональной раны ему не нанесет. Он подумал о том, что голицинский соглядатай прочитал это письмо. Конверт она уничтожила, так что не докажешь, был на нем гриф или нет. Теперь, узнав о разводе, Голицын испытал, несомненно, огромное удовольствие. Елена Максимова была женщиной в его вкусе — теоретически, по крайней мере. Себе он выбрал толстую простушку из родных мест, для которой слово равенство было чем-то непонятным.