Шаг до страсти - Энтони Эвелин. Страница 40

— Вы можете принести нам эти документы? Это точно?

— Это условие сделки, — негромко произнес Свердлов. — Вы понимаете, что это очень выгодные для вас условия. Я сделаю, как это называется, депозит, открою безотзывный аккредитив против ваших действий. У него есть псевдоним. Синий. Я все время думал, что бы это могло означать, потому что для меня это был абсолютный вздор. Но у вас, оказывается, существует выражение «настоящий синий». — Джуди вздрогнула, на мгновение открыла рот, чтобы вставить, что она же ему об этом говорила. Но Свердлов продолжал, и она промолчала.

— Американцы так не говорят, — сказал он. — Посему я полагаю, что агент — англичанин. Я передам вам бумаги, когда буду в самолете, улетающем в Лондон.

— О'кей, — произнес, как бы подводя черту, Лодер. — Мы пойдем на сделку с вами. Вы передаете нам информацию, а мы до конца вашей жизни заботимся о вас и вашей безопасности. Теперь, полковник Свердлов, как, когда и где вы уходите? Вы сами должны будете разработать все эти детали. От вас я жду только информацию о времени и месте. С означенного момента мы берем на себя ответственность за вас.

— Я закончу все свои дела на этой неделе, — сказал Свердлов. — Как мы будем поддерживать связь?

— Через миссис Ферроу, — ответил Лодер. — Ваши встречи с ней не вызовут подозрений, а любой другой контакт опасен. За вами следят?

— Кто его знает. — Свердлов успокоился, Джуди поняла это по его голосу. — Кто его знает, может быть, один из наших людей за рулем этого такси. Очень хотелось бы, чтобы этого не случилось. Остановите, пожалуйста, такси у квартиры миссис Ферроу. Мы с ней выйдем там.

— Между прочим, — сказал Лодер, — шофер — мой человек.

Свердлов взял Джуди под руку, потом, спросив шофера, сколько с него, заплатил. Даже дал на чай. Лодер сидел в темном углу, и его не было видно.

— Нельзя пренебрегать мелочами, — объяснил ей Свердлов. — А вдруг твой мистер Лодер прав и за мной слежка, тогда я обязательно должен заплатить за такси и проводить тебя до двери. И, чтобы все казалось естественным, я должен поцеловать тебя на сон грядущий.

— Все будет хорошо, — прошептала Джуди. — Пожалуйста, остановимся, Федор, поговорим минутку. Все будет хорошо, правда?

— Да, я так думаю. Я думаю, он человек умный и не сделает какой-нибудь ошибки. А я никогда не делаю ошибок, ты разве не знаешь? А вот ты понимаешь, чем ты теперь стала? Почтовым ящиком. Живым почтовым ящиком, потому что ты не дерево с дуплом и не мусорная урна у двери...

— О чем ты говоришь? — Она старалась увернуться от града поцелуев. Она даже отталкивала его, но он не обращал внимания.

— Ты мой канал связи. Мой почтовый ящик для мистера Лодера. — И за этим последовало долгое и решительное объятие. — Позвоню тебе завтра, ты поедешь со мной в Англию?

— Нет, конечно же нет. Не говори глупостей.

— Тебе так худо?

— Мне не худо. Просто я очень беспокоюсь. Я же не такая, как ты, я не могу все превращать в шутку!

— Но, если это не смешно, тогда это грустно, — терпеливо, как ребенку, пояснил Свердлов. — Если меня схватят и отправят домой, тогда будет грустно. Грустно для меня и для тебя, потому что я уверен, что ты будешь жалеть. А пока все смешно. Заниматься любовью с почтовым ящиком — одна из самых смешных вещей на свете.

Джуди пошла к себе в квартиру, а Свердлов гулял еще целый час. Ночь выдалась чудесная, через пять минут он оставил позади жилые кварталы Парк авеню и очутился на ярко освещенной и людной улице, смешавшись с толпой, разливавшейся по тротуару.

Иногда он останавливался у витрин магазинов. Каждая выглядела по-своему красочно и неповторимо, он никогда прежде не обращал на них внимания, никогда не пытался сравнивать с унылым однообразием государственного универсального магазина, где товары выставляют так, словно приглашают покупателя совершить преступление.

Он никогда не был против критики, при условии, что она имела разумную цель, а не была сварливым тявканьем из подворотни. Он находил в своем обществе массу недостатков и очень любил выводить из себя Елену рассуждениями о них. Но никогда не видел причины и никогда не хотел отдать предпочтение иному образу жизни. Он был русским человеком, он чувствовал и думал как русский и вел себя как русский. У него никогда не появлялось желания покинуть свой дом, ему не хотелось этого и сейчас. Но в такой же мере ему не хотелось пока умирать в своем доме.

Словом «предатель» люди пользуются слишком вольно, так называют обычно тех, кто думает иначе, чем другие. Люди, с которыми он работал, употребят это слово применительно к нему, если ему удастся спастись. Возможно, временами он сам будет называть себя этим словом. Только дурак может утверждать, что добровольные изгнанники не испытывают приступов ностальгии, не знают мук разочарования. Но Свердлов хорошо знал, как работает государственная машина на его родине. За подозрением следует приговор, как ночь следует за днем. Государство заняло место Бога и, присвоив себе божественность, объявило себя всемогущим. Подобно Богу, оно стало непогрешимым. Свердлов шел по сверкающей огнями улице в толпе американцев, расходившихся по домам после вечернего сеанса кино или из ресторана, и думал о перспективе прожить оставшуюся жизнь в изгнании. И не только в изгнании, но еще и скрываясь.

Вымышленное имя, несколько переездов на новое место, месяцы жизни под охраной, пока не будет сочтено, что пыль улеглась и можно где-нибудь обосноваться постоянно при самом минимальном прикрытии. Но и тогда никакой определенности. Его по-прежнему будут искать, начнется настоящий крестовый поход, чтобы найти и расправиться с ним. И лодеровское правительство не будет с ним много церемониться, стоит только ему отдать себя под его покровительство, другими словами, под его охрану. Он намеренно назвал это охраной, потому что перебежчик — все равно что пленник тех, кто предложил ему покровительство. После побега уже некуда податься, и на него могут оказывать какой угодно нажим. Наиболее вероятна угроза выдать его своим. Нет, легко ему не придется и весело тоже не будет. Он идет на это. Он не колебался, подумав о том, что альтернатива — лишь подвалы Лубянки и утрата человеческого облика. Нет, он не станет жалкой овцой и не пойдет покорно на заклание только за то, что позволяет себе мыслить независимо. Он прибавил шагу, лавируя в толпе. Скоро улицы опустеют. Почтенные люди, развлекавшиеся в этот вечер вне дома, торопятся скорее укрыться под сенью домашнего очага до того, как город превратится в ночные джунгли, где царят насилие, грабеж и смерть. Лишь храбрейшие или самые отпетые рискнут ночью проехаться в подземке.

Он не смог бы жить в Америке, разве что не останется иного выбора и все остальные пути спасения окажутся для него закрытыми. И он сказал Джуди совершенно обоснованно, что Америка — главный враг России. Англичане намного терпимее. Свердлов прекрасно знал, что они способны и на любые жестокости: разве смог бы крошечный, с креветку величиной, остров завоевать одну шестую земного шара, не применяя для этого силу.

Англичане теперь не великая держава и слишком умны и многоопытны, чтобы прикидываться ею. То, что он предлагает, более чем достаточно, чтобы удовлетворить их, а традиционное соперничество между английской разведкой и ЦРУ будет гарантией, что они не нарушат слова и не преподнесут его самого в подарок американцам. Когда он подумал о переходе на Запад в первый раз, он сразу же наметил Англию. Возможно, из-за Джуди.

До представительства было рукой подать, но усталость брала свое, и, остановившись на краю тротуара, он стал ловить такси. Когда подъехала свободная машина, он сел в нее и с облегчением откинулся на сиденье. Джуди в его жизни стояла особняком. Он никогда не связывал ее в мыслях со своей работой. Она нужна ему, нужна ее помощь, и он полностью воспользуется ее дружбой, но все равно она существовала отдельно, вне связи со всеми разведками и шпионами мира. Ему уже приходилось переживать в жизни нечто похожее. В свое время он приложил много усилий, чтобы отгородить Елену от политического мира, исключить ее из всего, что касалось его карьеры, и сохранить таким образом свой собственный мир от вмешательства посторонних. Но она не захотела этого. По ее мнению, на такое отделение от общества не имеют права ни один мужчина с женщиной, она считала это уступкой унизительному культу индивидуализма. Индивидуумы принадлежат друг другу, потому что принадлежат государству. Личные отношения, отношения в семье никак не могут оставаться в стороне от более широких и более важных общественных проблем.