Виктория и Альберт - Энтони Эвелин. Страница 10

Амбициям молодого человека не суждено было найти удовлетворения в этой стране, его таланты остались невостребованными, а положение было тем более невыносимым, что усугублялось неприязнью Георга IV, отца Шарлотты. Однако трагическая смерть Шарлотты и ее младенца-сына вызвала симпатию и сочувствие к неутешному вдовцу и даже породила некоторую его популярность. Стокмару стало легче вербовать для него сподвижников.

Барон обладал поразительным талантом заводить друзей среди нужных людей. Принцу это весьма пригодилось. Стокмар приложил максимум усилий, чтобы добиться для Леопольда «утешительного приза». Для себя Стокмар ничего не требовал и потому слыл феноменально бескорыстным другом человека, который чувствовал себя пришельцем в незнакомой стране. Благодаря бесконечным хлопотам Стокмара и его чрезвычайно полезным связям, его протеже предложили вакантный трон в Бельгии.

После этого Леопольд предложил Стокмару остаться при дворе его сестры герцогини Кента. Когда-нибудь его племянница Виктория займет место, которое было предназначено его умершей жене… Стокмару следовало оставаться рядом с ней, чтобы выказывать ей преданность и направлять ее действия, когда придет время править.

И вот теперь это время настало. Маленькая племянница стала королевой. И ее милый дядюшка писал ей длинные письма, полные различных советов. Она отвечала на них столь же подробно и ласково, а барон тактично держался в стороне и внимательно наблюдал за развитием событий. У короля Леопольда было двое племянников – чудесные молодые люди. Их воспитывали, ставя перед ними цель со временем жениться на королеве, потому что на родине, в Саксен-Кобурге, они не имели возможности реализовать свои политические амбиции. Виктория оставалась самой завидной невестой в Европе. Когда придет время ей выйти замуж, отмечал Стокмар, она должна выбрать подходящего мужа. И она должна будет сделать выбор между Эрнестом и Альбертом Саксен-Кобургами. Молодые люди – племянники ее милейшего дядюшки и оба – протеже барона Стокмара, который некоторое время воспитывал их. Как только Викторию коронуют и двор перестанет носить траур, следует начать весьма серьезные переговоры по поводу брака.

Свеча на столе почти догорела, а Стокмар все еще исписывал страницу за страницей своим аккуратным почерком. Он сообщал новости о дражайшей племяннице Леопольду, описывал ее страну и двор, подробно изложил разговор с лордом Греем и лордом Гревиллем. К сожалению, прокомментировал барон, некоторые из их жалоб вполне оправданны. Хотя, как это бывает у английских аристократов, они выражались без всякого уважения к королеве. Несомненно, именно тот факт, что королева подозревала о таком к себе отношении, и заставил ее стать слишком властной.

Секунду помедлив, барон продолжил писать, сообщая Леопольду пусть неприятную, но правду.

С некоторым колебанием он принялся описывать растущее высокомерие ее величества, так не свойственное молодой девушке. Она отказывалась обсуждать важные проблемы с кем-либо, кроме лорда Мельбурна. Этот человек, видимо, был предан ей, но не имел морального права наставлять королеву. Она упорно следовала своим прихотям, и хотя они были достаточно невинными, Виктория при этом не обращала ни малейшего внимания на желания или удобства всех остальных. Кроме того, она исключила собственную мать из числа доверенных лиц.

Зато королева выделила свою гувернантку Лизен, которая не заслуживала этого ни положением в обществе, ни умом. Стокмару пришлось признать, что беспрекословное подчинение баронессы любым желаниям и капризам девушки и было секретом ее возвышения.

Королева обожала лесть. Она очень резко реагировала на любую критику. Стокмар подчеркнул, что этот факт, видимо, заметил и сам Леопольд, если судить по последним письмам.

Барон поспешил добавить, что, несмотря на эти недостатки, которые, как он считает, объясняются ее молодостью, королеве присущи честность, смелость и невинность. Чем дольше он общается с ней, тем больше убеждается, что Виктории необходимо вступить в брак с одним из племянников Леопольда. Необходимо для ее же блага – ведь женщина не должна нести бремя власти одна, без поддержки и помощи супруга, который поможет ей собраться с силами. Только муж способен оградить ее от опасной близости с мужчинами, подобными Мельбурну, грозящей потерей достоинства, вполне реальной при подобных отношениях.

Тем временем сам Стокмар постарается сохранить хорошие отношения с премьер-министром, с Лизен, словом, со всеми. Он уверен, если они будут терпеливы, то смогут добиваться желаемого.

Барон не стал писать о реплике Гревилля, что Виктория может выйти замуж за Мельбурна, потому что счел это замечание оскорбительным и неприличным, да к тому же боялся, как бы его любимый Леопольд, способный иногда на бестактность, не упомянул бы в письме об этом королеве.

Однако слухи о возможности подобного брака, которые вскоре разнеслись по всей стране, не имели своим источником Стокмара.

– Леди Тевисток! Леди Тевисток!

Маркиза Тевисток поспешила в небольшую личную гостиную королевы в Букенгемском дворце. Женщина бежала так быстро, как только позволял ей колышущийся кринолин. Она прекрасно слышала злобную нотку в голосе Виктории. К началу 1838 года эту нотку мгновенно узнавали все, кто служил королеве. Виктория стояла посредине комнаты, держа в руках номер газеты «Тайме». Ее придворная дама с ужасом заметила, что королева дрожит от ярости, у нее даже щеки побагровели.

– Да, мадам, – запыхавшись, сказала она. – Я сразу же пришла к вам. Мы разговаривали в другой комнате с леди Дархем…

– Не важно, чем вы занимались! Вы это видели? Эту жуткую статью? Вы ее читали?

– Нет… э-э-э… нет, мадам. Боюсь, что нет.

– Тогда послушайте, как там описывается лорд Мельбурн! «Обычный волокита, желающий получить легкомысленное удовольствие в бальном зале и в будуаре». Вы можете себе представить подобное неуважение?!

– Конечно нет, – быстро согласилась с ней леди Тевисток, вздохнув с облегчением. На какой-то ужасный миг она решила, что неудовольствие королевы вызвано ею. – Как неприлично!

– Подождите! – продолжала возмущаться Виктория. – Это все ерунда! Ерунда по сравнению с оскорблением, нанесенным мне! Эти низкие создания оказались настолько добры, что отметили, будто моя дружба с лордом Мельбурном наносит ущерб моей репутации. «Ходят слухи, – пишут они, – что наша любимая и невинная молодая правительница собирается вступить в брак, и этот ее шаг самые преданные ее подданные считают отвратительным и переживают за ее величество, когда слышат, как ее называют миссис Мельбурн»… Миссис Мельбурн!

Виктория швырнула леди Тевисток главную газету тори. Та заколебалась, не зная, как поступить. Не разозлится ли еще сильнее ее госпожа, если она поднимет газету?

– Прикажите немедленно унести эту скандальную газетенку! – распорядилась Виктория. – О, где Лизен, где хотя бы кто-нибудь, способный посоветовать, как отвести этот удар!

– Через час здесь будет лорд Мельбурн, – попробовала успокоить ее придворная дама. – Мадам, не расстраивайтесь, он знает, как поступить в этой ситуации.

– Да я и сама знаю, что мне хотелось бы с этим сделать!

Королева резко повернулась к придворной даме, и взрывной темперамент ее предков – «Мясника Камберленда» и ее собственного отца – вдруг выплеснулся в этом покое девятнадцатого столетия.

– Я высеку автора этой статьи!

Угроза была заведомо невыполнимая, и Виктория прекрасно понимала это. Далеко в прошлом остались дни, когда герцог Кента мог назначить наказание в девять сотен ударов для провинившегося солдата. Но в данный момент его рассвирепевшей дочери не пришло на ум ничего более подходящего для наказания человека, осмелившегося назвать ее «миссис Мельбурн».

– Если они считают, что подобными пасквилями сумеют заставить меня отказаться от дружбы с лордом Мельбурном, – продолжала бушевать королева, – то скоро поймут, как глубоко заблуждаются! Они, эти тори, больше никогда не посмеют появиться на моих приемах! По возможности я больше никогда не стану ни с кем из них разговаривать.