Выстрелы в замке Маласпига - Энтони Эвелин. Страница 4

– Я все это знаю, – спокойно произнесла Катарина. – У меня нет на этот счет никаких заблуждений. Но соотношение сил в мою пользу. В Америке проживают двадцать миллионов американцев итальянского происхождения. Но только моя бабушка была из семьи Маласпига. Я верю, что это перст судьбы.

– Фирелли убил не перст судьбы, – мрачно проронил Карпентер.

Больше на эту тему они не разговаривали. Да и что можно было добавить?

Он отвез ее обратно в гостиницу и поцеловал на лестнице у входа. Четыре недели они были неразлучны, но прикоснуться к ней он позволил себе впервые.

Отпустив ее, он, однако, не отодвинулся и не пошел прочь. Она смахнула со лба прядку волос. Уже так много времени она не была в мужских объятиях. Она знала, что он ни о чем не будет просить: он не из тех, кто, получив отказ, спокойно пожимает плечами и уходит. Она поняла это, когда он ее поцеловал. Он только сделал жест, который можно было принять за просьбу: взял ее за руку.

– Фрэнк, – сказала она, – не хотите ли подняться ко мне и выпить чего-нибудь?

Приглашение прозвучало банально и лицемерно, но оно оставляло обоим путь к отступлению. Такие встречи могут оканчиваться по-разному. Одного вида гостиничной спальни может оказаться достаточно, чтобы остудить желание, если за ним не стоит ничего, кроме сексуального импульса.

Они поднялись в номер.

Обнимая ее, он проявил изумившую ее нежность. И нашел в себе достаточно такта, чтобы не предложить ей выпить. Заперев дверь, он крепко ее обнял. И только сказал:

– Я хочу тебя, Кейт, но ничего не буду делать, если ты не уверена, что это совпадает и с твоим желанием.

Но это совпадало с ее желанием. Она истосковалась по мужской силе и ласке, по тому чувству полноты жизни, которое дает физическая любовь, а он отдавал себя с такой щедростью, что это переводило их телесное слияние в другое измерение. И он не осквернил того, что произошло между ними, последующей спешкой, не вскочил и не стал одеваться, а остался с ней до утра. Они еще долго разговаривали, лежа на узкой односпальной кровати. Шторы были раздвинуты, и они могли любоваться игрой уличных огней на потолке.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – сказал он.

– Я знаю, – ответила она. – Ты мне это уже говорил. Но я должна ехать. Я рада, что ты зашел ко мне, Франк. Сейчас я чувствую себя смелее, чем до твоего прихода.

– У тебя и так достаточно смелости, – сказал он. – Но ты еще можешь дать задний ход, и никто не станет тебя упрекать. Я скажу Харперу.

– Нет. – Она прижалась щекой к его руке. – Это мой долг перед братом. А может быть, во мне больше итальянской крови, чем я думала.

– К чертям все это! – сказал Карпентер, нагнулся и поцеловал ее. – Побудь ты со мной хоть немного, надеюсь, ты не стала бы вспоминать брата так часто. Я мог бы взять отпуск, и мы куда-нибудь смотались бы. Не уезжай, Кейт. Ну, пожалуйста.

Она поцеловала его, но ничего не ответила. На этот раз она сама притянула его к себе. Было уже совсем светло, когда он ушел. Она проводила его до двери, и они в последний раз обнялись. У нее было такое чувство, как будто они провели вместе очень много времени.

– Пожелай мне удачи, – попросила она.

– Будь осторожна, – сказал Карпентер. – Ради Христа, избегай всякого риска. Обещай. А если я тебе понадоблюсь...

Она наблюдала за ним из окна, пока он не скрылся за углом. Затем стала паковать вещи.

В одиннадцать часов утра она вылетела из аэропорта Кеннеди, направляясь с пересадкой во Флоренцию.

Еще никогда в жизни не чувствовала она себя такой одинокой.

Глава 2

Она пробыла во Флоренции целую неделю, пока наконец получила долгожданный ответ на свое письмо. Она увидела его еще до того, как дежурный администратор помахал ей рукой. Из ячейки с номером ее комнаты высовывался белый уголок конверта. Она подошла к стойке, администратор протянул руку вверх и достал адресованное ей письмо. При этом он улыбнулся, полагая, видимо, что она будет обрадована.

– Его принес посыльный после вашего ухода, – объяснил он, выжидательно наблюдая за ней.

Катарина поблагодарила его. С обратной стороны конверта алел фамильный герб герцогов Маласпига.

Письмо было предельно короткое: четыре неровно расположенных строки, написанных с твердым нажимом.

"Дорогая синьорина Декстер. Благодарю Вас за Ваше любезное письмо. Добро пожаловать во Флоренцию. Мы были бы рады видеть Вас у себя в среду, к вечернему чаю.

Изабелла ди Маласпига".

Крупная подпись кончалась затейливым завитком, свидетельствовавшим о многолетней практике. Так подписываются, когда уверены в важности самого имени. Изабелла ди Маласпига. Она адресовала письмо герцогу, своему кузену, а он, очевидно, передал его матери. Это и послужило причиной задержки. Как тонко соблюдают эти аристократы этикет, приглашая свою дальнюю родственницу к вечернему чаю.

Чай. Она думала, что вечерние чаепития приняты лишь у англичан. Она вложила письмо обратно в конверт и убрала его в чемодан. Не нервничая, даже с каким-то вызовом закурила сигарету, чтобы доказать себе самой, что рука ее тверда, и тут же отшвырнула спичку, потому что она дрожала в ее пальцах. В этом фамильном гербе было что-то зловещее; угроза, казалось, таилась и в самом звучании имени Маласпига. Возможно, еще в детстве ей рассказали о них что-то ее напугавшее, но что именно, она не помнила. Она как будто намеренно выбросила все мысли о них из головы. Присев на краешек кровати, она вновь зажгла потухшую сигарету и погрузилась в спокойные размышления. В своем письме она представилась как внучка Марии Джеммы ди Маласпига, племянницы двенадцатого герцога, которая вышла замуж и уехала в Америку. На это письмо у нее ушло много времени; лишь после нескольких неудачных попыток она нашла наконец нужный тон.

Уж если лжешь, учил ее Фрэнк Карпентер, ложь надо искусно перемешивать с правдой. Она писала, что недавно потеряла своего родного брата и после этого решила совершить паломничество в город ее предков, где очень хотела бы познакомиться со своими родственниками и, по возможности, повидать семейные сокровища. Она просит простить ей этот неожиданный, без предварительного приглашения, визит, слишком велико ее желание познакомиться с ними. К этому, с неприятной для нее самой напускной сентиментальностью, она приписала, что с самого детства мечтает побывать во Флоренции и повидать старый дом ее бабушки. Мысль о Карпентере придавала ей смелости. С женской нервозностью ничего не поделаешь, верой в себя она обязана прежде всего ему. Не столько его урокам, сколько проведенной с ним ночи. Воспоминание о ней прибавляло ей сил. В те часы, когда она особенно страдала от одиночества, у нее была более надежная опора, чем воспоминания. Надежда на будущее. «Если я тебе понадоблюсь...» – сказал он. Это предложение означало нечто большее, чем обещание приехать в Италию в случае надобности. Она отшвырнула сигарету. Полученное письмо требовало ответа. Но что-то в ней восставало против этого. На Вилле Маласпига наверняка есть телефон. Люди, там живущие, должны быть способны к нормальному общению. Бояться их просто смешно. Она сняла трубку и попросила телефонистку на коммутаторе соединить ее с нужным номером. Послышались долгие монотонные гудки какого-то странного тембра. Она уже отчаялась получить ответ, когда кто-то наконец снял трубку, и Катарина по-итальянски попросила подозвать герцогиню ди Маласпига и назвала собственное имя: Катарина ди Маласпига Декстер.

Последовало ожидание, такое длительное, что Катарина уже подумала было, что их разъединили. Наконец в трубке зазвучал высокий, звонкий голос:

– Говорит Изабелла ди Маласпига. А вы, должно быть, та самая синьорина Декстер, которая прислала нам письмо?

– Да, – ответила Катарина. – Я только что получила ваше любезное приглашение. Буду рада прийти к вам на чай в среду.

– Не стоит благодарности. – Голос звучал совсем молодо, дружелюбно и взволнованно. Ничего похожего на снисходительное покровительство. – Мы с нетерпением ждем встречи с вами, дорогое дитя. Особенно доволен мой сын. Он просто счастлив, что у него появилась новая кузина. Итак, до среды. Всего доброго.