Пожар страсти - Плейн Белва. Страница 28

Выйдя на улицу, Гиацинта вдруг подумала, что совершила глупость. С чего она вдруг согласилась стать портнихой?

Но уж коль скоро она пошла на это, надо вернуться в магазин и купить такую же ткань, как для платья Эммы. Сделав это, Гиацинта не спеша направилась домой.

Тишина старого городка успокаивала. Конечно, время здесь не остановилось, но, словно замедлив свой ход, не разрушало прошлое. Монумент в память о Гражданской войне стоял в центре парка с тех пор, когда здесь была зеленая лужайка, на которой паслись коровы. В центре торгового района сохранился обшитый вагонкой старый дом Красного Креста. Здесь было спокойно и уютно; под ногами шуршали сухие листья. Гиа не хотелось идти домой – ей становилось не по себе при мысли, что она повернет ключ и войдет одна в пустые комнаты.

Возможно, следовало бы снова заглянуть в книжный магазин и найти что-нибудь подходящее для чтения. Или посетить музыкальный магазин.

Выйдя из магазина с двумя книгами, Гиацинта заметила, что к ней направляется мужчина.

– Не вас ли я видел в магазине Миллера несколько минут назад?

– Да, я была там.

– Я мельком видел вас, а затем мне сказали, что вы шьете платье для Салли Додд.

– Я уже сожалею, что взялась за это. Вдруг получится не так, как надо?

– Салли все равно возьмет платье, так что не беспокойтесь.

Они стояли на узком тротуаре; Гиацинта уже собиралась двинуться дальше, но незнакомец замешкался, и им пришлось представиться – Гиацинта и Уилл, – после чего он спросил, в какую сторону ей идти.

– Через площадь, – ответила она. – Я иду домой.

– Не возражаете, если я пойду с вами?

– Нисколько. Мне нужно завернуть за угол налево на другой стороне.

– Мне тоже. Я остановился на несколько дней на Южной улице.

Гиацинта заметила очки в роговой оправе и резко очерченный рот. У него было приятное лицо, здоровое, румяное и обветренное.

– Я всегда с удовольствием останавливаюсь в этом городе. В нем какое-то особое очарование; здесь много старинных домов и пахнет историей. До того, как был построен универмаг Миллера, мой дед в 1910 году владел здесь магазином тканей. Это было двухэтажное здание с мансардой. А парк в три раза превосходил нынешний. И говорят, здесь было отличное пастбище.

Бумага, в которую были завернуты книги, разорвалась, и книги упали на землю.

Уилл поднял их.

– Стивен Спендер. «Я постоянно думаю о тех, кто был по-настоящему велик». Вы знаете это?

– Да. «Имена тех, кто всю жизнь боролся за жизнь…» Как там дальше? «Кто носил в своем сердце…»

– «…эпицентр пожара. Рожденные солнцем, они короткое время двигались к солнцу и оставили в воздухе свой след».

– Вы учитель английского?

– Нет. Почему вы так решили?

– Потому что я знаю не так уж много людей, особенно мужчин, способных цитировать стихи.

– Если бы кто-нибудь сказал в ту пору, когда я стремился получить звание магистра по специальности европейская литература, что мне предстоит работать в семейном универмаге, я бы ни за что не поверил. Как ни странно, я не жалею о том, что бросил колледж. Я полюбил бизнес. Пожалуй, я даже счастлив, что подвернулась такая возможность. Скажите, вам нравится покупать у Миллера?

– Очень. Я не так уж часто делаю покупки, но обычно нахожу там то, что мне нужно.

– Рад слышать. Признаться, это часть моей работы – поддерживать контакт с покупателями.

Уилл говорил серьезно, но при этом слегка подтрунивал над собой. Он понравился Гиацинте, но Джеральд постоянно говорил, что ей все нравятся.

Джеральд. Это имя словно отравило воздух, сделало его темным. Опустился мрак, который стал еще более непроницаемым оттого, что они приближались к улице, где находился остов сгоревшего дома.

– А чем вы занимаетесь помимо шитья?

– Я не портниха. Я художница. Работала в музее, реставрировала произведения искусства.

– Что же вы пишете? Расскажите об этом. Я люблю искусство и вместе с тем полный профан в этой области. Бывая в Нью-Йорке, я обязательно два-три часа провожу в музеях, чтобы хоть на бегу восполнить недостаток образования.

– Я просто переношу на холст то, что мне нравится.

Гиацинта смотрела прямо перед собой, чтобы не видеть пепелище, но при этом чувствовала на себе взгляд Уилла. В другой ситуации она ощутила бы легкий трепет, который испытывает женщина, когда мужчина обводит ее восхищенным взглядом.

– До обеда еще далеко, – сказал Уилл, когда они поравнялись с лавкой, в которой продавались сандвичи. – Я, пожалуй, съел бы сандвич. А вы не составите мне компанию?

– Пожалуй. Я не завтракала.

Стол оказался грязным. Майонез сочился из сандвичей, кофе расплескался на блюдца. Уилл улыбнулся, взял бумажные салфетки с соседнего столика и вытер блюдца.

– Только одна официантка, – пояснил он. – Она, похоже, сбилась с ног.

Джеральд скорчил бы гримасу и скорее всего попенял бы официантке. «Интересно, – подумала Гиацинта, – я когда-нибудь забуду Джеральда? Глупый вопрос. Он отец моих детей и хозяин моей судьбы. Он может за полминуты растоптать меня».

Гиацинта выпрямилась на стуле. Уилл рассказывал о своем отце, который чувствовал себя не вполне хорошо, хотя мог бы чувствовать себя лучше, если бы не был трудоголиком…

Ей следует быть внимательнее. Прошло уже несколько недель с того времени, как она впервые разговаривала с человеком, который не проявлял ни назойливости, ни любопытства, не выказывал жалости и не ждал никаких объяснений. Такое общение – настоящая отдушина. Нужно это ценить и вести себя соответственно. Однако могли возникнуть и сложности. Взгляд Уилла скользнул по руке Гиацинты, на которой не было обручального кольца. Вполне вероятно, что он собирался спросить, когда увидит ее снова. Странно! Ведь выглядела она отвратительно. А как еще можно выглядеть, если толком не ешь, не спишь и не занимаешься физическими упражнениями?

Как тактично он перевел разговор, перейдя от компании Р. Дж. Миллера к теме, которая, по его мнению, ей близка. Считает ли Гиацинта, что музеи во Франции интереснее, чем музеи искусства Возрождения во Флоренции? А ее работы выполнены в реалистическом или абстрактном духе?

Зашел разговор о кино. Выяснилось, что они одинаково относятся к комедии, трагедии и драме и оба осуждают насилие. Беседа продолжалась и после того, когда они остановились перед домом Гиацинты. В этот момент зажглись уличные фонари. Уилл посмотрел на свои часы.

– Я и понятия не имел, что уже так поздно! Меня ждут в доме моего друга. Ой, посмотрите на эту пару! Какие замечательные собаки!

«Замечательные собаки», маленькие и светлые, на поводке пересекали улицу.

– Спаниели короля Карла, – пояснил Уилл. – У меня такой же дома.

Гиацинта подумала: «У моих детей есть такой же спаниель во Флориде». И ощутила укол страха, уже ставший для нее привычным.

– Было очень приятно побеседовать с вами, – сказал Уилл. – Дадите мне номер телефона? Вот карандаш.

Гиа написала номер, они обменялись рукопожатием, и она поднялась по лестнице. Даже не оглянувшись, она была уверена, что Уилл провожает ее взглядом. Подумав о том, что какой-то молодой женщине здорово повезет, Гиа открыла дверь.

– Нет, Арни, – сказала Гиацинта, – я в самом деле не могу. Я совсем не хочу слышать его голос.

Они вели обычный телефонный разговор, регулярность которых изумляла Францину.

– Арни уникален, – говорила она. – Я не помню ни одного мужчину, включая твоего отца, который тратил бы столько времени и усилий, чтобы кому-то помочь в такой ситуации. Должно быть, он влюблен в тебя, Гиацинта.

Смешно. Просто Арни очень заботлив. Он напоминал скорее дядю, хотя и молодого, но доброго и терпеливого.

– Я абсолютно уверен, что Джеральд согласится, Гиа, – сказал Арни. – Он говорил вам, что вы будете иметь возможность навещать детей.

– Он так же легко может сказать «нет», «пока еще нет», а я этого не вынесу.

– Я всегда соблюдал нейтралитет, но, черт возьми, вы кажетесь гораздо более несчастной, чем он, поэтому мне придется принять вашу сторону. Я скажу ему, что он должен позволить вам приехать на День благодарения.