Император - Эберс Георг Мориц. Страница 139

Вскоре после смерти Керавна она отправилась навестить Селену. Вдова Анна не могла и не хотела допустить ее к больной, так как узнала от Марии, что Дорида – мать неверного возлюбленного подопечной.

При вторичном посещении Селена вела себя с Доридой сдержанно, боязливо и странно, и старуха принуждена была подумать, что девушка тяготится ее присутствием.

У Арсинои, о месте жительства которой Дорида узнала от дьякониссы, ее приняли еще хуже.

Она объявила, что она мать ваятеля Поллукса, но ей ответили, что ей нельзя говорить с Арсиноей и что ее просят раз и навсегда не возобновлять своих посещений.

После того как архитектор Понтий навестил ее и уговорил еще раз сделать попытку повидаться и поговорить в доме его сестры с Арсиноей, которая осталась верною своей привязанности к ее сыну, она встретилась там с самой Павлиной и получила от нее такой резкий отказ, что вернулась домой к своему мужу, оскорбленная до слез. Поэтому она ничего не возразила Эвфориону, когда он запретил ей когда-нибудь опять переступать порог этого христианского дома.

Подарок императора был ей приятен и пришелся очень кстати, так как Эвфорион, совсем потерявший голос и память вследствие волнения и горя, пережитых им в последние месяцы, был уволен из театрального хора и находил место среди певцов только при праздновании мистерий маленьких сект или при разучивании гимнов Гименею 153 или похоронных заплачек, получая за это несколько драхм вознаграждения.

При этом старики должны были еще поддерживать и свою дочь, которой уже не мог больше помогать Поллукс, да и птицы, и грации, и кошка тоже хотели есть. Ни Эвфориону, ни Дориде не приходила в голову даже смутная мысль о возможности отделаться от этих животных.

Днем старуха была грустна; но ночь доставляла ей несколько хороших часов. Тогда надежда открывала перед ней прекрасные картины будущего и разные возможные и невозможные истории, возбуждавшие новую бодрость в ее сердце.

Как часто она видела Поллукса, возвратившегося из какого-нибудь далекого города, куда он, может быть, убежал, например из Рима или из Афин, великим человеком, украшенным лавровым венком и обладающим большими богатствами!

«Император, сохранивший еще обо мне добрую память, не может гневаться вечно, – думала она. – Может быть, он со временем отправит своих посланцев отыскать Поллукса и посредством больших заказов вознаградит его за то зло, которое причинил ему».

Что ее любимец жив, она не сомневалась и высказывала свою уверенность в этом каждый раз, как Эвфорион старался ей доказать, что он, должно быть, умер. Певец знал много историй о несчастных людях, которые были умерщвлены и никогда больше не появлялись. Но Дорида не поддавалась никаким убеждениям, продолжала надеяться и совсем сжилась с мыслью послать младшего сына, Тевкра, как только он окончит свое учение – следовательно, через несколько месяцев, – путешествовать, чтобы разыскивать пропавшего без вести брата.

Антиной, обожженные руки которого скоро зажили под заботливым попечением императора и который никогда не чувствовал дружбы ни к какому другому юноше, сожалел об исчезновении художника и все собирался посетить Дориду. Но он теперь неохотнее, чем когда-нибудь, разлучался с императором и служил ему так усердно, что Адриан не раз дружески упрекал его, говоря, что он слишком облегчает службу его рабов.

Когда же Антиною действительно выпадал свободный час, то он оставался только при намерении навестить родителей своего друга, так как у него между желанием и исполнением лежало большое расстояние, которое он никогда не переходил без особенно сильных побуждений.

Подобные побуждения приводили его в загородный дом, где все еще оставалась Селена.

Ему несколько раз удавалось пробраться в сад Павлины, но надежда быть замеченным Селеной и говорить с нею никак не могла осуществиться.

Каждый раз, когда он подходил к дому Анны, горбатая Мария загораживала ему дорогу, говорила о состоянии здоровья Селены и затем просила или приказывала уйти.

Она была постоянно вблизи больной, так как о ее матери заботилась теперь ее сестра и вдова Анна выпросила для нее позволение склеивать листы папируса дома.

Сама вдова не могла не ходить в мастерскую, так как ее должность надзирательницы делала ее присутствие в мастерской необходимым.

Вследствие этого Антиной ни разу не был принят Анной, его встречала и прогоняла только Мария.

Между красивым юношей и горбатой девушкой образовалась некоторая близость.

Когда Антиной приходил и она встречала его восклицанием: «Уже опять?» – он схватывал ее руку и убедительно просил хоть один раз исполнить его желание. Но она оставалась непреклонной, однако же никогда не отказывала ему с суровостью, а всегда улыбаясь и ласково уговаривая. Когда из-под паллия он доставал прекрасные, изысканные цветы и умолял ее отдать их Селене от имени ее друга на Лохиаде, Мария принимала подарок и обещала поместить его в комнате, но уверяла при этом, что ни для него, ни для Селены не будет полезно, если она будет знать, от кого этот букет.

После подобных отказов Антиной прибегал к самым убедительным, проникающим в сердце льстивым словам, но никогда не осмеливался достигнуть своей цели упорством или силой.

Когда цветы стояли в комнате, Мария смотрела на них гораздо чаще, чем Селена.

Если Антиной долго не приходил, то горбунья тосковала по нему и в тот час, когда он обыкновенно являлся, беспокойно ходила взад и вперед между воротами сада и домиком Анны.

В каждую из своих молитв она включала этого бедного и прекрасного язычника. Кроткая нежность, к которой не раз примешивалась тихая грусть, навеянная горестью о его погибшей душе, была неразделима с ее мыслями о нем.

Анну она извещала обо всех посещениях молодого человека, и каждый раз, когда Мария говорила о нем, дьяконисса казалась озабоченной и приказывала ей пригрозить ему, что позовет привратника.

Анна знала, кто был этот неутомимый поклонник ее пациентки, так как однажды слышала его разговор с Мастором, который пользовался каждым свободным часом, чтобы присутствовать при богослужении христиан, и спросила его, кто это разговаривал с ним.