Император - Эберс Георг Мориц. Страница 98

– Когда он появится? – вскричал рабби. – Когда? Разве я могу это сказать? Я знаю только одно. Червь теперь поднимает уже свое жало, чтобы ужалить пяту того, кто его попирает. Слыхал ли ты имя Бар-Кохба? 129

– Дядя, – прервал Бен-Иохай речь старого рабби, вставая со своего места, – не говори того, в чем ты можешь раскаяться.

– Не беспокойся, – возразил Гамалиил серьезно. – Эти люди здесь низвели божественное до степени человеческого; но они не предатели. – Затем он снова обратился к Аполлодору и сказал: – Сильные во Израиле воздвигли кумиры на нашем святом месте; они хотят снова принудить народ поклоняться этим богам; но мы позволим скорее сломить себе спину, чем согнуть ее.

– Вы снова замышляете большое восстание? – спросил александриец с беспокойством.

– Отвечай мне, слыхал ли ты имя Бар-Кохба?

– Да, как имя безрассудного вождя вооруженных банд.

– Он – герой, может быть, избавитель.

– Это для него ты поручил мне нагрузить мой корабль для перевозки зерна, отправляющийся в Яффу, мечами, щитами и наконечниками копий?

– Разве только одним римлянам позволительно носить оружие?

– Нет; но мне все-таки не годится снабжать друга оружием, когда он желает употребить его против сильнейшего, который, наверное, его уничтожит.

– Бог воинов сильнее тысячи легионов.

– Будь осторожен, дядя! – снова вскричал Бен-Иохай.

Гамалиил с гневом повернулся к племяннику; но прежде чем он мог отклонить предостережение молодого человека, он вздрогнул: дикий рев и грохот сильных ударов, поколебавших железные ворота дома, ворвались в залу и отразились громовым эхом от мраморных стен.

– Это нападение на мой дом! – вскричал Аполлодор.

– Это благодарность тех, для которых ты изменил богу твоих отцов, – сказал старик глухим голосом. Затем он поднял глаза и руки и вскричал: – Услышь меня, Адонаи! Я древен годами и созрел для могилы, но пощади этого человека, сжалься над ним!

Бен-Иохай, подобно своему дяде, поднял руки к небу, и его черные глаза сверкнули мрачным пламенем на бледном лице.

Молитва его и рабби Гамалиила была коротка, потому что опасность надвигалась все ближе и ближе.

Аполлодор ломал руки и ударял кулаком себе в лоб.

Все его движения были судорожны и порывисты. Страх совершенно лишил его прекрасной, сдержанной, спокойной манеры, которую он приобрел, живя среди своих эллинских сограждан. Он бросался во все стороны, перемешивал греческие проклятия и заклинания с призывами к богу своих отцов.

Он искал ключи от подземных комнат своего дома, но не находил; они хранились у ключника, и тот, подобно всем слугам Аполлодора, или развлекался на улице, или сидел в каком-нибудь кабаке.

Теперь в комнату стремительно вбежал недавно купленный еврейский повар, которому празднование в честь Диониса внушало омерзение, и, терзая волосы и бороду, закричал хриплым голосом:

– Филистимляне нападают на нас. Спаси нас, рабби, великий рабби! Возопи о нас к Господу, человек божий! Они идут с пиками и кольями и потопчут нас, как траву, они сожгут нас в этом доме, как саранчу, которую бросают в печь!

В смертельном страхе раб извивался у ног Гамалиила, обхватив их руками, но Аполлодор вскричал:

– Следуйте за мною! Вверх, на крышу!

– Нет, нет, – завыл раб. – Амаликитяне 130 приготовляют головни, чтобы бросить их в наши шатры. Язычники прыгают и беснуются, пламя, которое они бросят, пожрет нас. Рабби, рабби, призови воинство Господа! Боже правый! Вот ворота взломаны!.. Господи, Господи, Господи!

Зубы у испуганного раба стучали; стеная и охая, он закрыл руками глаза.

Бен-Иохай оставался совершенно спокойным, но дрожал от злобы. Его молитва была окончена, и он сказал своим низким голосом, обращаясь к Гамалиилу:

– Я знал, что так и будет, и не умолчал об этом перед тобою. Мы начали свое путешествие под дурными звездами. Будем же теперь терпеть то, что Господь предопределил нам. Его дело отомстить за нас.

– Мщение принадлежит ему, – сказал старик и закрыл белой верхней одеждой свою седую голову.

– В спальню! Идите за мной! Спрячемся под кроватями! – кричал Аполлодор. Он оттолкнул ногой повара, обнимавшего колени рабби, и схватил старика за плечи, чтобы увести его.

Но было уже слишком поздно: двери в передней комнате распахнулись, и послышался стук оружия.

– Погибло, все погибло! – вскричал Аполлодор.

– Адонаи!.. Помоги, Адонаи! – бормотал старик, прильнув к плечу племянника, который, превосходя его ростом на целую голову, обхватил его правой рукой, как будто желая защитить.

Опасность, угрожавшая жизни Аполлодора и его гостей, была близка и происходила от гнева возбужденной толпы по поводу того, что дом богатого еврея не был украшен.

Тысячу раз наступали моменты, когда одного слова было достаточно, чтобы воспламенить горячую кровь александрийцев, вызвать возмущение и побудить их прорвать все преграды закона и схватиться за меч.

Кровавые распри между язычниками и равными им по численности еврейскими обывателями Александрии были обыкновенным делом, и последние не менее часто, чем первые, были виновны в нарушении общественного спокойствия.

С тех пор как в некоторых провинциях империи, в особенности в Киренаике и на Кипре, израильтяне со свирепой злобой произвели нападение на угнетавших их сограждан, ненависть и доверие к ним со стороны александрийцев других вероисповеданий сделалась ожесточеннее, чем прежде.

Сверх того, зажиточность многих и богатство некоторых евреев наполняли сердца беднейших язычников жадностью и желанием завладеть имуществом тех, которые – этого нельзя было отрицать – не раз выказывали открытое презрение к их богам.

Как раз в последние дни эта старая вражда обострилась вследствие споров по поводу празднеств, которые предполагалось устроить в честь посещения города императором. Таким образом, почва была подготовлена для того, чтобы вид неукрашенного дома Аполлодора на Канопской улице побудил народ к нападению на великолепное, подобное дворцу, жилище еврея.

И опять несколько слов дали толчок для возбуждения ярости толпы.