Невеста Нила - Эберс Георг Мориц. Страница 38

– И мне надо сказать это судьям? – нерешительно спросила Катерина.

– Ты непременно должна это сделать, мой ангел, – нежно подтвердил Орион. – Неужели ты находишь позволительным со стороны невесты отказать своему возлюбленному в его первой просьбе из пустого каприза? Нет, нет, если в твоем сердечке пылает хоть искра любви к Ориону, если ты не хочешь унизить меня перед Паулой, заставить просить у нее милости…

– Но в чем же тут дело? Неужели так важно доказать, что резной камень, а не простая пластинка золота…

– Я объясню тебе потом все подробности, – с жаром возразил юноша.

– Почему же не теперь…

– Потому что некогда, мы и так опоздали; нам нельзя терять ни минуты больше.

– Хорошо, будь по-твоему; но, право, я умру со стыда, когда придется давать перед судьями показание…

– Которое совершенно справедливо. Помни, что этим ты докажешь мне свою любовь, – прервал Орион настоятельным тоном.

– Как это страшно! – робко заметила Катерина. – Завяжи мне покрепче вокруг шеи покрывало, чтобы оно совсем закрыло лицо. Все эти мужчины с длинными бородами.

– Ты похожа на пугливого страуса, – возразил, смеясь, молодой человек, исполняя желание невесты. – Но если ты действительно не разделяешь мнения твоего… как ты назвала меня только что? Повтори-ка еще раз.

– Своим милым! – воскликнула девушка в радостном смущении и помогла Ориону завязать двойным узлом концы покрывала у себя на шее.

Она не сопротивлялась, когда юноша сказал:

– Попробуем поцеловаться сквозь это кружево! Отлично! Ну, теперь идем. Через несколько минут ты будешь свободна.

Орион ввел свидетельницу в преддверие залы суда, попросил ее обождать здесь немного, а сам обратился к судьям и наскоро передал им, как вдова Сусанна отпустила с ним свою дочь только на том условии, что он немедленно приведет ее обратно после допроса. Потом верховный судья приказал позвать Паулу и попросил ее сесть.

Катерина чувствовала себя смущенной. Хоть ей случалось прибегать к маленьким хитростям, чтобы скрыть свои ребяческие проказы, но она никогда не лгала в серьезных случаях, и теперь ее возмущала необходимость произнести перед судом сознательную ложь. Но разве Орион, самый благородный из людей, кумир целого города, мог потребовать от своей невесты что-нибудь предосудительное? Разве любовь не налагает на нее обязанности делать все, что может избавить его от горя? Катерина не вполне соглашалась с мнением жениха, но думала, что она, пожалуй, ошибается по недостатку опытности. Кроме того, ее пугала мысль, что Паула подчинит своей власти Ориона, если она не исполнит его требование.

Дочь Сусанны была в достаточной степени тщеславна, считая себя одной из самых красивых девушек в Мемфисе, но высокая ростом, царственно прекрасная Паула чересчур подавляла ее своим превосходством. Еще не далее как третьего дня, когда дочь Фомы прохаживалась по саду с Орионом, больной мукаукас увидел их в окно и сказал: «Какая славная парочка!» Катерина сама часто думала прежде, что на свете нет девушки красивее, благороднее и привлекательнее приезжей дамаскинки; она старалась заслужить от нее хоть один благосклонный взгляд или ласковое слово, но замечание наместника заронило в сердце богатой наследницы зависть, которая вскоре нашла себе обильную пищу. Паула постоянно относилась к Катерине, как к ребенку, не признавая молоденькую приятельницу взрослой. Почему она сегодня в полдень отыскивала Ориона и желала говорить с ним наедине? И почему сам Орион, говоря невесте о своей любви, отзывался в то же время с таким восхищением о Пауле? Нет, ей следует остерегаться дамаскинки, потому что холодная красавица явно была неравнодушна к жениху Катерины. Девушка вдруг спросила себя, не была ли в самом деле виденная ей оправа из золотой пластинки дорогой камеей? Разве она внимательно присматривалась к ожерелью? И почему Орион с его большими чудными глазами должен оказаться менее зорким?

Несомненно, в этом случае он прав, как всегда и во всем! Большинство резных камней имело овальную форму, и точно такой же вид у золотой вещицы, висевшей посередине ожерелья. Сын Георгия, вероятно, не заставил бы свою будущую жену напрасно покривить душой. Это не похоже на благородного юношу! Во всяком случае невеста была обязана защитить его от всего дурного и не допускать до сближения с лукавой сиреной. Катерина знала теперь, что ей следует говорить, и собиралась уже приподнять угол покрывала, чтобы твердо взглянуть в лицо соперницы, но тут за ней пришел Орион. К его радости и даже к немалому изумлению дочь Сусанны решительно объявила, что сегодня в полдень на ожерелье Паулы видела резной камень. Когда же ей подали оникс, спрашивая, помнит ли она его, девушка хладнокровно ответила:

– Может быть, это та самая камея, а может быть, и нет; я помню, что видела только гладкую оборотную сторону золотой оправы овальной формы, потому что ожерелье было у меня в руках буквально считанные мгновения.

Между тем казначей Нилус попросил Катерину хорошенько рассмотреть изображение Амура и Психеи, чтобы вспомнить, не видела ли она хоть мельком этой вещицы. Но невеста Ориона отстранила от себя дорогой убор и решительно заявила:

– Не люблю языческих картин! Якобитские девушки не позволяют себе носить подобных украшений.

Тогда Паула встала с места и подошла к свидетельнице, в глазах дамаскинки выражался строгий упрек, и теперь Катерине было очень приятно, что лицо ее закутано густым покрывалом. Но девушка скоро оправилась от испуга.

– Ты намекаешь на свое вероисповедание, – заметила ей дочь Фомы, – но ведь оно так же осуждает ложь, как и мое. Подумай о том, насколько важно твое показание, дитя!

– Я уже не дитя, тем более для тебя. Мои слова вполне обдуманы и я понимаю, что от моего свидетельства зависит многое.

Невеста Ориона упрямо подняла голову и с твердостью повторила:

– Этот оникс висел на цепочке посередине ожерелья.

– Ах ты, противная карлица! – крикнула Перпетуя прямо ей в лицо, вне себя от негодования.

Катерина вздрогнула, точно ее ужалила змея, и быстро обернулась к женщине, которая осмеливалась так дерзко выражаться. Готовая заплакать от стыда, дочь Сусанны беспомощно оглядывалась вокруг, отыскивая поддержку в окружающих. Кормилица тотчас получила должное возмездие – Орион велел увести ее в темницу за ложные показания, а дамаскинку отпустить: она не принимала присягу и выдумала невероятную историю с великодушным намерением спасти подсудимого. Сундук с вещами было приказано немедленно отнести в ее комнату.

Тогда дочь Фомы еще раз подошла к судейскому столу, сняла с цепочки оникс и бросила Гамалиилу, который поймал драгоценный камень на лету.

– Дарю тебе его, – сказала она еврею. – Может быть, негодяй, надевший камею на мое ожерелье, выкупит у тебя свою собственность. Моя прабабушка получила этот жемчужный убор от святого императора Феодосия, и я лучше брошу его в нильские волны, чем оставлю на нем ненавистный подарок злодея. Я не сержусь на вас, бедные обманутые судьи, но сожалею о вашем ослеплении… Мой Гирам, – тут девушка указала на сирийца, – честный человек, о котором я буду вспоминать с благодарностью и любовью до самой смерти, но этот неправедный сын благороднейшего отца, этот…

Она указывала прямо в лицо Ориону.

– Довольно! – прогремел тот, вне себя от гнева.

Наконец, Паула немного опомнилась и продолжала:

– Я исполню твое желание, но собственная совесть будет всю жизнь повторять тебе то, о чем я умалчиваю теперь.

Дамаскинка подошла к Ориону ближе и прошептала:

– Я не хотела обращать против тебя самого сильного оружия, потому что ты обещал спасти Гирама. Если в тебе осталась хоть искра чести, исполни данную клятву!

Верховный судья сделал утвердительный знак головой. Выходя из залы, девушка еще раз остановилась на пороге и громко заметила Катерине:

– Ты, как неопытная девочка, запуталась в сетях Ориона. Помни, неразумное дитя, что сын мукаукаса наградит тебя за оказанную ему услугу жестокими терзаниями!