Невеста Нила - Эберс Георг Мориц. Страница 59

Руфинус встал. Дамаскинка также поднялась с места, ласково пожала ему руку и сказала:

– Если бы я была мужчиной, то охотно присоединилась бы к вам, но Филипп уверяет меня, что и женщина может быть полезна в этом отношении. Теперь я попрошу тебя об одном: называй меня просто Паулой. Я не надеялась больше быть счастливой в жизни, но у вас в доме отдохнула душой. Будь мне матерью, почтенная Иоанна! Я лишилась отца, и пока не найду его снова, ты, Руфинус, должен быть мне отцом.

– Очень охотно! – воскликнул старик, схватив обе руки молоденькой гостьи, и весело продолжал: – Но и ты в свою очередь должна заменить сестру моей Пуль. Сделай из этого застенчивого ребенка разумную девушку. Однако, дети мои, не теряйте времени, начинается лунное затмение, или, как думали древние египтяне: «Тифон [60]в образе вепря готовится вырвать глаз Гору». Взгляните, как набегает тень на блестящий диск месяца! Увидев это, язычники поднимали шум, ударяли в гонг с металлическими кольцами, били в барабаны, трубили в трубы, топали и кричали, чтобы прогнать чудовище. Так было четыре столетия тому назад, а теперь христиане позорят себя таким же заблуждением. Завернитесь плотнее в покрывала и выйдем на реку. Странствуя по белу свету, я находил одно и то же в каждой христианской стране: наша религия вытесняла язычество, но не могла вытеснить суеверия, которые проникали разными лазейками в наши обычаи. Вон идет процессия с епископом во главе. Жалобные крики женщин и вой мужчин заглушают пение клира. Прислушайтесь хорошенько! Они стонут и рыдают, как будто древний Тифон действительно готов проглотить месяц, и целому миру угрожает беда. Да, эти люди убоги духом. Как жаль, что они понапрасну терзают себя нелепым страхом.

XXII

Всего несколько дней назад юная Катерина была кротким, послушным ребенком. Она беспрекословно повиновалась не только своей матери, но даже Нефорис, а с тех пор как ее воспитательница-гречанка оставила дом, то и суровой Евдоксии.

Каждый вечер, ложась спать, дочь Сусанны имела привычку признаваться матери или воспитательнице во всех своих даже незначительных проступках. Ее совесть была чиста, и ничто не омрачало невинной души беззаботного создания.

Но с тех пор как Орион поцеловал ее в ночной тиши, среди одуряющего аромата цветов, в ней произошла резкая перемена. Теперь у Катерины каждый час рождались новые желания и новые мысли. Прежде молодой девушке никогда не приходило в голову осуждать действия матери, но ссора Сусанны с семейством мукаукаса Георгия показалась дочери предосудительным и неделикатным поступком. После разрыва с Орионом тщеславная женщина осыпала заочной бранью старых друзей, чем роняла себя в глазах Катерины. Теперь для веселой резвушки настали печальные дни. Дом наместника был для нее закрыт, а Паулу отделяла от Катерины невидимая преграда.

Дамаскинка была той «другой», о которой говорил Орион, и, добиваясь свидания с Паулой, дочь Сусанны не столько искала участия, сколько жаждала удовлетворить мучительное, ревнивое любопытство. Любовь и глухая ненависть боролись в ее душе, когда она перелезала через изгородь. Первые минуты встречи и возможность высказаться перед сочувствующим человеком сначала принесли ей отраду, но потом сдержанные ответы Паулы на смелые вопросы девушки опять разбудили в ней зависть и неприязнь. По ее мнению, каждая женщина должна была или любить, или ненавидеть Ориона.

Может быть, сын Георгия давно уже объяснился с двоюродной сестрой, и Паула дурачила ее, как глупенького ребенка. Эта мысль до того мучила покинутую девушку, что она решила как-нибудь положить конец своим сомнениям. Катерина имела под рукой надежного сообщника: у них в доме жил ее молочный брат, сын глухой кормилицы. Девушка знала, что он готов слепо исполнять все ее желания.

Молодой Анубис вырос вместе с Катериной и вместе с ней учился чтению и письму. На четырнадцатом году, по просьбе матери, его взяли в канцелярию наместника, чтобы он мог изучить счетоводство под руководством Нилуса. Сусанна намеревалась впоследствии сделать его управляющим своих имений в провинции или найти ему подходящее место в Мемфисе. Юноша по-прежнему жил в доме вдовы, у своей матери, но в будни находился в доме наместника, где прилежно занимался в конторе, а в свободные часы выдумывал различные забавы. Так, по просьбе Катерины, он устроил голубиную почту между домом ее матери и жилищем наместника, что давало возможность молодой девушке обмениваться записочками с маленькой Марией. Анубис любил этих кротких птиц, и старший конторщик позволил ему приладить голубятню на крыше канцелярии. Теперь Мария была больна и всякое сообщение с ней прервано. Но Катерине вздумалось воспользоваться голубиной почтой для иных целей. Секретарь Ориона оставался вчера довольно долго в саду у соседей, и она узнала через Анубиса, что на другой день сын наместника намеревался собственноручно передать двоюродной сестре ее состояние. При этом дело у них могло дойти до серьезных объяснений, которые можно будет легко подслушать, притаившись у забора. Катерина решила дождаться подходящего момента. На другой день утром, мальчик, ходивший за голубями, принес записку, в которой Анубис сообщал, что Орион уже собирается в дом Руфинуса.

Между тем вскоре после восхода солнца епископ Плотин дал знать Сусанне, что александрийский патриарх Вениамин прибыл в их округ и находится теперь в доме арабского наместника Амру, намереваясь потом почтить своим посещением Мемфис. Глава церкви приехал в город всего на один день, запретил устраивать себе торжественную встречу и приказал Плотину найти для себя и своих спутников приличное помещение, так как ему не хотелось останавливаться в доме покойного Георгия. Тогда тщеславная женщина выразила готовность принять высокого гостя у себя. В этом случае ею руководило не только уважение к патриарху, но и корыстный расчет.

Сусанна готовила великолепный прием, и так как времени оставалось в обрез, то созвала всю прислугу и начала отдавать приказания. Некоторых служителей при кухне послали в город за покупками, другие суетились у очага. Садовники опустошали цветочные клумбы и обрезали цветущие кустарники, чтобы наделать гирлянд, венков и букетов. Не менее полусотни белых рабов, негров и метисов сновали по всему дому от чердака до погреба. Деятельная хозяйка покрикивала на них, удваивая рвение прислуги. Сусанна была старшей дочерью в большой и небогатой семье, из нее получилась рачительная хозяйка.

Сегодня она забыла и про свое детство и про высокое звание, присматривая за всем лично и не упуская ничего из виду. Это помогло Катерине ускользнуть из-под надзора матери. Воспитанная по примеру знатных гречанок девушка могла быть скорее помехой, нежели помощницей в домашней работе.

Мать приказала ей нарядиться и встретить патриарха с букетом в руках у подъезда, обтянутого полотном. Резвушка побежала в свою комнату, думая про себя: «Орион сейчас приедет; до полудня остается еще добрых два часа; наверное, он недолго пробудет в доме Руфинуса. Я успею переодеться, только нужно заранее надеть новые сандалии. Прикажу кормилице и служанке не выходить из моей комнаты, пусть у них все будет наготове. Между Паулой и двоюродным братом непременно должен произойти знаменательный разговор».

Через несколько минут Катерина вышла из дома в прекрасных золотых сандалиях, усеянных синими сапфирами, на маленьких ножках и взбежала легкой поступью на обложенную дерном горку, которая давно уже была сделана по ее приказанию у соседского забора. Здесь девушка опустилась на низенькую скамью, весело улыбаясь, как будто ей предстояло увидеть театральное зрелище. Широколистные растения немного защищали ее от солнечного зноя. Она разложила у себя на коленях принесенные лакомства и принялась наблюдать за всем происходящим на участке соседа. Однако сердце ее тревожно билось.

Орион не заставил долго ждать себя. Он приехал в закрытой четырехколесной карруке [61]своей матери. Рядом с кучером сидел слуга, а на каждой подножке по невольнику.