Жена бургомистра - Эберс Георг Мориц. Страница 53

— Да, пожалуйста, проведите меня к Хенрике!

Когда мальчик, сопровождаемый господином Вармондом, который вызвался провести его, достиг северной части города, он спросил:

— Вы юнкер ван Дуивенворде, господин фон Вармонд?

— Я самый.

— И вы вместе с гёзами отвоевали Бриль у испанцев [53]?

— Да, я имел это счастье!

— А между тем ваш род хороший и старинный; и были еще другие дворяне среди гёзов?

— Конечно. Вы думаете, что было предосудительно с нашей стороны стоять за родину наших отцов? И мои, и ваши предки были дворянами, когда в стране еще не было ни одного испанца.

— Но король Филипп управляет нами, как законный государь!

— К сожалению, да, и поэтому мы повинуемся также его наместнику, принцу, который управляет его именем. Клятвопреступный тиран нуждается в опекуне. Спрашивайте дальше, я отвечу охотно!

Николай не обратил внимания на это предложение и молча следовал за своим спутником, пока они не достигли канала. Здесь он остановился, в волнении схватил руку своего спутника, начальника кавалерии, и заговорил прерывающимся от волнения голосом быстро и тихо:

— У меня очень тяжело на сердце! Я должен высказать это кому-нибудь. Я хочу быть голландцем. Я ненавижу кастильцев. Я их узнал хорошо в Лейдендорфе и в Гааге. Они не обращают на меня внимания, потому что я еще молод, и они не знают, что я понимаю их язык. У меня открылись глаза! Когда они говорят о нас, то всегда делают это с презрением и насмешкой. Я знаю все, что здесь наделали Альба и Варгас; из уст самих испанцев я слышал, что они с наслаждением хотели бы истребить и совершенно уничтожить нас. Если бы я только мог действовать, как бы мне хотелось, и если бы не отец, я бы уж знал, что мне делать! У меня такая путаница в голове! Речь бургомистра совершенно свела меня с ума. Скажите ему, юнкер, пожалуйста, скажите, что я ненавижу испанцев и что я горжусь тем, что я нидерландец!

Они уже шли довольно долго и все более и более приближались к дому бургомистра, когда начальник кавалерии, выслушавший с радостным изумлением слова юноши, ответил ему:

— У вас хорошая натура, юнкер, и вы на правильном пути! Запомните только речь бургомистра Питера и припомните, что вы изучали из истории. Кому принадлежат самые блестящие пурпурные страницы в великой книге судеб народов? Тиранам ли и их слугам и угодникам, или людям, жившим и умиравшим ради одной свободы? Надо держать голову высоко! Может быть, эта борьба переживет нас обоих, и вам остается еще много времени стать на правую сторону. Дворянин должен служить своим государям, но он вовсе не должен быть рабом государя, тем более государя чужого, врага его народа. А мы были бы именно такими. Через час я приду сюда и еще поговорю с вами. Дайте мне руку. Я хотел бы называть вас по имени, мой смелый и честный Нико!

— Называйте меня так! — воскликнул юноша. — И, не правда ли, вы никого не пришлете за мной другого? Мне бы хотелось еще поговорить с вами.

В доме ван дер Верффа юнкера встретила Варвара. Хенрика не могла тотчас же принять его, потому что у нее был патер Дамиан, и потому до появления духовника ему пришлось подождать в столовой. Николай хорошо знал священника и даже однажды исповедовался у него в прошлом году. Поздоровавшись с этим достойным человеком и ответив на его вопрос, как он сюда попал, он сказал быстро и неожиданно:

— Извините, господин патер, но у меня какая-то тяжесть на сердце! Вы — святой человек, и вы должны знать это! Преступление ли это, если голландец выступает против испанцев, грех ли это, если голландец хочет быть и оставаться тем, чем его сделал сам милостивый Господь Бог? Я не могу поверить этому!

— Я тоже не верю этому, — ответил Дамиан в своей простой манере выражаться. — Кто остается верен святой церкви, кто любит своего ближнего и старается поступать справедливо, тот может смело придерживаться голландского образа мыслей и молиться и бороться за свободу своей страны!

— О! — воскликнул Николай с горящими глазами.

— Потому что, — продолжал Дамиан оживленнее, — потому что, видите ли, они были хорошими католиками и жили благочестиво и богоугодно, пока в страну не явились испанцы. Почему же опять не может так сделаться? Всевышний разделил народы, потому что он желает, чтобы они вели свою собственную жизнь, и ее-то именно и вели для своего спасения и к своей чести, а не для того, чтобы более сильной нации давать право мучить и притеснять другую. Представьте-ка себе, что ваш отец пойдет гулять, а испанский гранд прыгнет к нему на плечи и начнет бить его плеткой и пришпоривать, как будто бы он его верховая лошадь. Поставьте теперь на место дворянина Матенессе — Голландию, а на место гранда — могущественнейшую Испанию, и вы поймете, о чем я говорю. Таким образом, нам остается только сбросить с себя иго захватчика. Святой церкви не будет от этого никакой потери. Ее утвердил Бог, и она останется, будет ли здесь царствовать король Филипп, или кто-нибудь другой. Теперь вы знаете мое мнение. Ошибаюсь ли я, или нет, прозвище глиппер вам перестало нравиться, милый юнкер?

— Патер Дамиан! Вы правы, тысячу раз правы! Нет никакого греха в желании видеть Голландию свободной!

— Кто же вам сказал, что это грех?

— Каноник Вермонд и наш капеллан.

— Значит, мы придерживаемся в этом мирском деле различных мнений. Воздайте Богу то, что принадлежит Богу, и держитесь на том месте, на котором поставил вас Господь Бог. Если у вас растет борода, и вы желаете биться за свободу Голландии, то делайте это смело. Я охотно вам отпускаю этот грех!

Хенрика была очень рада увидеть свежего и сияющего от счастья юношу: Николай должен был рассказать ей об ее отце и о своих и сообщить, как он попал в Лейден. Когда она узнала, что через час он намерен отправиться в обратный путь, то в ее голове, совершенно поглощенной мыслью о миссии Белотти, зародилась хорошая мысль. Она доверила Николаю то, что она задумала, и просила его провести дворецкого через испанское войско в Гаагу, и юнкер не только был готов сделать это, но даже обещал ей, когда старик будет возвращаться, каким бы то ни было образом уведомить ее.

Спустя час юноша простился с двоюродной сестрой и, проходя с господином фон Вармондом вдоль канала, весело спросил его:

— Как бы мне пробраться к гёзам?

— Вам? — с удивлением спросил начальник кавалерии.

— Да, мне! — с жаром ответил юнкер. — Скоро мне исполнится семнадцать лет, и как только мне исполнится… Подождите… подождите… вы еще услышите обо мне!

— Браво, Николай, браво! — ответил тот. — Будем оставаться голландскими дворянами и истинными благородными голландцами!

Спустя три часа юнкер Матенессе ван Вибисма ехал в Гаагу с Белотти, которого любил еще с детства. Он привез отцу не что иное, как тщательно сложенное и запечатанное письмо, которое по поручению лейденских горожан передал ему с плутовской улыбкой Ян Дуза для маэстро дель Кампо Вальдеса. В этом письме заключалась только одна строка из «Катоновских дистихов» [54], написанная красивыми буквами на большом листе бумаги: