Жена бургомистра - Эберс Георг Мориц. Страница 9

— Да, это Питер.

— Глупости, дитя. У Бурого ноги короче, чем у этого длинноногого верблюда. И к тому же в такое позднее время Питер никогда не выезжает за город!

— Но это был он! — уверенно заявила Мария.

— Сохрани нас, Господи! Ночью и липа похожа на бук. Если он сегодня не вернется домой, славно это будет!

Последние слова вырвались у госпожи Варвары против воли. До сих пор она благоразумно не подавала никакого вида, что догадывается о том, что между Марией и ее мужем не все ладно, и все-таки она отлично понимала, что происходит с ее молодой невесткой.

Это была умная и много испытавшая женщина, которая, разумеется, умела вполне оценить все значение своего брата для общего дела; она шла даже так далеко, что была уверена, что, кроме принца Оранского, ни один человек не был способен довести дело освобождения отечества до желанной цели, исключая Питера; но она чувствовала, что ее брат не прав по отношению к Марии, и так как Варвара была справедливой женщиной, то она молча стала на ее сторону против мужа, пренебрегающего своей женой.

Долго они шли рядом молча. Наконец вдова остановилась и сказала:

— Может быть, принц потребовал Питера к себе! В такое время и после таких ударов все возможно. Может быть, пожалуй, что ты и не разглядела!

— Это точно был он! — ответила решительно Мария.

— Бедняга! — продолжала Варвара. — Тяжела для него будет такая скачка! Много чести, много и тяжести! У тебя нет никакой причины вешать голову: завтра или послезавтра твой муж опять вернется. А я, посмотри на меня, Мария, твердо и прямо, я прохожу свою жизнь и весело делаю то, что должна делать; щеки мои румяны, ем я с аппетитом, а ведь я должна отказываться от самого дорогого. Вот уже десять лет, как я несу свое вдовство, мою Гретхен сосватали у меня на сторону, а Вильгельма я сама послала на море к гёзам. Всякий час может унести его у меня, так как его жизнь сплошная опасность. Что есть у вдовы, кроме ее единственного сына? А я и им пожертвовала для всеобщего дела. Это будет потяжелее, чем отпустить мужа в годовщину свадьбы на несколько часов. Ведь, наверное, он делает это не для своего удовольствия!

— Вот мы и дома! — сказала Мария и ударила молотком. Траутхен открыла дверь, и еще на пороге Варвара спросила у нее:

— Дома господин?

Как она и ожидала, ответ был отрицательный. Адриан передал поклоны отца, Траутхен принесла ужин, но разговор не клеился и не переходил за пределы «да» и «нет».

Быстро проговорив про себя молитву, Мария поднялась и сказала, обращаясь к Варваре:

— У меня болит голова. Мне хотелось бы лечь в постель.

— Иди с Богом! — ответила вдова. — Я лягу в соседней комнате и оставлю дверь открытой. В темноте да тишине приходят черные мысли!

Мария горячо поцеловала свою золовку и легла спать, однако заснуть не могла и беспокойно переворачивалась с боку на бок до самой полуночи.

Услышав в соседней комнате покашливание Варвары, она приподнялась и спросила:

— Сестрица, ты спишь?

— Нет, дитя. Что, тебе нездоровится?

— Нет; но мне так страшно, меня мучают тяжелые мысли.

Варвара сейчас же зажгла ночник, внесла его в спальню и присела на край постели.

Сердце ее сжалось болью, когда она взглянула на юное, прелестное существо, одиноко и печально лежавшее на широкой постели и мучившееся горькой тоской, которая не давала ей заснуть.

Никогда еще она не видела Марию такой дивнопрекрасной. Как ангел печали лежала она в своей белой ночной одежде на белых подушках.

Варвара не могла удержаться, чтобы не отстранить рукой волосы с ее лба и не поцеловать ее слегка зарумянившиеся щеки.

Мария с благодарностью взглянула в ее маленькие светлоголубые глаза и сказала умоляющим голосом:

— Я бы хотела тебя спросить.

— Ну?

— Но ты должна сказать мне честно всю правду.

— Много требуешь!

— Я знаю, что ты справедлива, но все-таки есть…

— Ладно, давай без предисловий!

— Был ли Питер счастлив со своей первой женой?

— Да, дитя, он был счастлив.

— И ты знаешь это не только от него, но тебе говорила это и покойная Ева?

— Да, да, сестрица.

— А ты наверное не ошибаешься?

— Нет, в этом случае, конечно, нет! Но откуда у тебя такие мысли? «Предоставь умершим погребать своих мертвецов!» — говорится в Писании. Ну, повернись же и постарайся заснуть!

Варвара вернулась к себе в комнату, но прошло много часов, прежде чем Мария забылась желанным сном.

V

На следующее утро двое всадников в опрятных ливреях остановились перед большим домом на Дворянской улице, недалеко от рынка. Третий водил за поводья двух статных пегих коней. Конюх держал под уздцы длинногривого клеппера [17] в пестром уборе. На нем должен был ехать молодой негр, который стоял в дверях и удерживал на почтительном расстоянии уличных мальчишек, которые отваживались приблизиться к нему; для этого он страшно вращал глазами и скалил белые зубы.

— Куда они девались? — сказал один из всадников. — Дождь не заставит себя нынче долго ждать.

— Конечно, нет! — ответил другой. — Небо сегодня серо, как мой старый войлок. И только мы въедем в лес, дождь непременно начнется.

— И так уж моросит.

— Больше всего я не люблю такой сырой и холодной погоды.

— Застегни покрепче пистолетные кобуры. Чемодан за седлом у молодого господина лежит не совсем прямо. Так. Наполнила ли кухарка твою фляжку?

— Темным испанским. Я ее спрятал здесь.

— Ну, тогда можно отправляться. Если у человека мокро внутри, то ему и внешняя влага нипочем.

— Подведи коней к дверям. Я слышу шаги господина.

Всадник не ошибался. Раньше, чем его приятелям удалось заставить стоять на месте того жеребца, который был повыше, внизу послышались голоса его хозяина, господина Матенессе ван Вибисма, и его сына Николая.

Они дружески простились с молодой девушкой, у которой был более низкий голос, чем у мальчика подростка.

Когда старший ван Вибисма ухватился уже за гриву коня и занес ногу, чтобы перекинуть ее через луку, к нему подошла девушка, стоявшая до тех пор в прихожей. Она положила свою руку на руку Вибисмы и сказала:

— Еще слово, дядя, но только тебе одному.

Не выпуская из своей руки гривы коня, барон произнес с любезной улыбкой:

— Если только это не будет слишком тяжело для коня: тайна из прелестных уст имеет большой вес!

С этими словами он нагнул ухо к племяннице. Но та, казалось, вовсе не имела намерения говорить шепотом. Она не подошла к нему ближе и сказала, только слегка понизив голос, по-итальянски:

— Объяви, пожалуйста, отцу, что я здесь не останусь.

— Но, Хенрика…

— Скажи ему, что я не сделаю этого ни в коем случае.

— Кузина тебя не отпустит.

— Коротко и решительно: я здесь не останусь!

— Я исполню твое желание, если тебе угодно, но только в несколько смягченной форме.

— Как хочешь. Итак, скажи, что я поручила тебе просить его взять меня отсюда. Если он сам не может являться в это еретическое гнездо, за что я вовсе не хочу осуждать его, то он должен по крайней мере прислать мне лошадей или карету.

— А твои основания?

— Они так вески, что я не хочу еще более отягчать твой багаж. Отправляйтесь, иначе седло станет мокрое, прежде чем вы отъедете.

— Итак, я могу обещать Гогстратену?

— Нет, таких вещей нельзя писать, да и не нужно. Скажи отцу, что я не останусь у тети и хочу домой. Прощай, Ника! Высокие сапоги и зеленая суконная куртка идут тебе гораздо больше, чем шелковые тряпки.

Хенрика послала воздушный поцелуй юноше, который уже вскочил в седло, и поспешила в дом.

Ее дядя пожал плечами, вскочил на жеребца, завернулся плотнее в темный плащ, сделал знак Николаю подъехать к нему и поехал с ним вперед, в сопровождении слуг.

Пока дорога шла городом, они не обменялись ни одним словом; но перед воротами Вибисма сказал: