Мария кровавая - Эриксон Кэролли. Страница 43

В течение нескольких дней Мюнстер стал библейским городом, в котором, согласуясь с идеями морали Ветхого Завета, должны были править старейшины. Все существующие законы, авторитеты и семейные связи больше не признавались, и был установлен новый порядок. Ян из Лейдена объявил полигамию естественным образом жизни, заявив, что она одобрена пророками, и подал пример своим последователям, взяв семнадцать жен. Среди них была вдова его предшественника, Яна Маттиса, а также бывшая монахиня по имени Ди-вара, о которой говорили, что это самая красивая женщина в городе. Тут же были придуманы регалии и церемониал королевского двора. Яна из Лейдена провозгласили королем Яном, а его старшую жену — королевой Диварой. При дворе находились камергеры, мажордомы и маршалы, шестнадцать младших жен короля служили при королеве как замужние фрейлины. Все городские церкви, естественно, были ограблены, а облачения и драпировки послужили материалом для нарядов придворных. Когда король Ян проезжал верхом через город на одном из своих великолепных коней (всего у него их было больше тридцати), на нем был костюм из золотой и серебряной парчи, отороченный малиновым бархатом и украшенный золотыми нитями. Его сопровождали два пажа, также верхом, — один нес Библию, другой обнаженный меч. Один из юношей был сыном мюнстерского епископа, его захватили в плен во время бунта анабаптистов. У короля Яна были также символы королевской власти: богатая золотая корона и драгоценная держава с девизом «Самый справедливый король всего мира». Он и его сподвижники в весьма замысловатых выражениях намекали, что недалек тот день, когда правление анабаптистов распространится на весь мир.

Говорят, что Генриху захват власти анабаптистами в Мюи-стере поправился. Наверное, потому, что сам он осуществлял религиозные реформы в стране, кажется, еще более радикальными методами. Разумеется, теологическим взглядам мятежников из Мюпстера Генрих не симпатизировал, но тот факт, что они раздражали сестру Карла V, Марию, регентшу Нидерландов, делал их полезными союзниками в противостоянии интересам империи. Он дошел до того, что во время недолгого правления короля Яна даже собирался сделать попытку завязать с ним дружеские отношения, из-за чего потерял много сторонников-среди умеренных лидеров протестантского движения. Генрих немедленно решил восстановить их доверие. В том же самом месяце, когда казнили католиков, он приказал сжечь на костре четырнадцать анабаптистов-беженцев, которые незадолго до того приехали в Англию из Голландии, но в суматохе последующих еще более кровавых и громких казней королевский жест был забыт.

Как ни старался Генрих смягчить или замаскировать этот процесс, по всем очень скоро стало ясно, что он превращает Англию в протестантскую страну и смерть католических мучеников была на этом пути неприятным, но неизбежным этапом. Взгляды самого короля круто изменились. Недавний главный противник Лютера теперь сожалел о своих деяниях и распространял слух, что трактат «В защиту Семи Таинств» был вынужден написать под давлением. Генрих утверждал, что знаменитое грубое письмо Лютеру писал вовсе не он, а Вулси и другие епископы католической церкви.

Можно не сомневаться, что резкий поворот Генриха к лютеранству имел политические причины. Он искал союзников среди врагов империи, а многие из них были лютеранами. Летом 1534 года он пригласил в Англию посольства лютеранских свободных городов Гамбурга и Любека и оказал им пышный прием. Когда они поднимались вверх по реке в королевской барке, лондонцы могли полюбоваться яркими костюмами жителей Любека, на каждом из которых был начертан девиз «Если с нами Бог, то кто против нас?». Порвав с папой и связав свою судьбу с протестантами континента, Генрих поставил английскую торговлю в опасное положение. В стране очень скоро могли закончиться запасы продовольствия. Религиозные реформы для коммерческих дел оказались губительными. Английские купцы во Фландрии, Испании и Франции разорялись и были вынуждены распродавать товары и возвращаться домой. Тех, кто оставался, подвергали бойкоту или грабили, а их права законами международной торговли больше защищены не были. Даже английским рыболовецким судам, промышлявшим у берегов Исландии и Ньюфаундленда, по приказу датского короля было предписано убираться домой.

Некоторые вообще считали, что пока не будет улажен конфликт между Англией и папой, англичанам придется сидеть па своем острове, ибо места в христианском мире для них не будет. Должники на континенте отказывались отдавать деньги своим английским кредиторам, а иностранные купцы организовывали против английских кораблей пиратские набеги. Наиболее тяжело по Англии ударила обструкционистская политика ганзейских купцов, которые отказались поставлять зерно. А в стране в тот год был плохой урожай. Так что положение оказалось суровым, и нужно было срочно искать источники снабжения зерном в недружественных странах — Франции и Нидерландах, которые занимали тогда территорию нынешнего Бенилюкса.

Такого плохого урожая, как в 1535 году, пе помнил никто. Говорили, что как после казни картезианцев зарядил дождь, так и лил не переставая. Бог наказывал народ за злодейства правителя. Правда, король повелел проповедникам говорить, что Бог просто испытывает избранный им народ, но людей не проведешь. Они твердили, что Господь посылает кару Генриху, потому что па этот раз тот зашел слишком далеко. После уборки полей оказалось, что амбары заполнены меньше чем наполовину, а значит, чтобы пережить зиму, зерна не хватит. Короля повсюду ругали и поносили, а па каждом престольном празднике и свадьбе пели грустные песни о его нечестивости, тирании и презренной жене.

Непрестанный дождь раздражал Генриха не меньше, чем его недовольных подданных. Он испортил ему летнюю охоту и заставлял проводить время с опостылевшей, нервозной женой. От этого портилось настроение. Когда любимый шут короля Уилл Coivfepc неудачно сострил насчет «грубиянки, вшивающейся во дворце со своим бастардом», имея в виду Анну и Елизавету, Генрих его чуть не убил. Сомерс убежал прочь и долго не показывался ему на глаза.

В это лето Генриху было о чем поразмышлять. Короля все больше и больше беспокоила нога, он начал полнеть, а недавно вот приговорил к смерти девятерых за то, что те не пошли против совести. Среди них и Томас Мор — один из немногих настоящих друзей, с которым в молодости Генрих был очень близок. Он всегда дивился уму этого человека и полностью полагался на его безошибочный здравый смысл. Или вот Анна, которая стала ворчливой, раздражительной и мстительной, а самое главное, так и не родила ему сына. Неплохо бы от нее избавиться, совсем неплохо. А что дальше? Вернуть Екатерину? Нет, этого делать нельзя никак, иначе над ним станут насмехаться в христианском мире все — от мелкого священника до королевского слуги. Вспомнив нового папу Павла III, Генрих нахмурился. Этот оказался куда хуже, чем Климеитий. Теперь у Генриха был очень серьезный и энергичный противник. После казни кардинала Фишера Павел пошел в наступление. Он написал европейским правителям письма, объявив о своем намерении лишить Генриха королевства, и просил помощи. Единственным оружием папы в этом было сотрудничество католических монархов, которое могло нанести Англии вред всевозможными способами. Но войну они вряд ли станут затевать. По мере того как тянулось дождливое лето, мысли Генриха тяготили его все больше.

И вот однажды вечером, когда стало совсем невмоготу, Генрих тихо выскользнул из дворца. Он слышал, что в одной из окрестных деревень должно было состояться какое-то представление на религиозные темы. Наверное, смелое, потому что лондонские цензоры туда еще не добрались. Генрих пристегнул двуручный меч и вскочил на быстрого коня. Первые двадцать миль он проскакал, но последние десять пришлось идти пешком, и он шагал, превозмогая боль в ноге и забыв о тяжести меча на бедре. Генрих шагал всю ночь и в деревню попал только к рассвету, но представление там еще продолжалось. Конечно, одет он был так, чтобы его нельзя было узнать, но когда увидел себя на сцене, открылся. Игравший его актер, «срубающий головы церковникам», привел короля в неописуемый восторг. Генрих снял маску, чтобы «самому позабавиться и подбодрить людей». Возможно, для многих в Европе английский король действительно был чудовищем, но для горстки протестантов, собравшихся там в ту летнюю ночь, он был героем.