С запутанным клубком - Пирс Энтони. Страница 27

По правде говоря, Лахесис не имела никакого отношения к преждевременной смерти Седрика. Сатана умудрился растянуть ткань Гобелена таким образом, что, только перерезав определенную нить, удалось бы исправить зло — этой нитью являлась жизнь Ниобы, пока Седрик не пожертвовал ради нее собой. Лахесис все еще приводила в порядок пострадавший в результате Гобелен; поверхность кое-где топорщилась, и Атропос пришлось отсечь несколько дополнительных нитей, а вместо них ввести парочку новых.

Ниоба разглядывала рисунок и видела места, которые нуждались в ремонте. Теперь она понимала, какая трудная у Судьбы задача. Судьба не была всесильной или капризной; она всего лишь делала то, что не до конца понятно простому человеку. Все равно как если бы солдат вдруг вышел из строя и потребовал у генерала объяснений.

Постепенно размеренное и достаточно однообразное существование в роли аспекта Судьбы стало тяготить Ниобу, хотя ей нравилось общаться с другими воплощениями, включая Сатану. Ниоба не полюбила Хроноса, но он испытывал такую благодарность за определенные услуги, которые она ему оказывала, что Ниоба тоже начала получать от них удовольствие. Порой ей — точнее, Лахесис

— приходилось с ним вместе работать, поскольку Хронос мог установить время возникновения ключевых событий в судьбе человека — узлы, появляющиеся на жизненных нитях. Нельзя было допустить, чтобы они слишком туго затянулись, или болтались чересчур свободно, или переплетались друг с другом там, где не следует. Атропос сообщала Хроносу, когда наступает конец каждой нити, так как он отвечал за часы Танатоса. Если Танатос не поспеет к последним минутам бренного существования души, в которой добро и зло находятся в равновесии, она вернется назад в Пустоту, и получится, что все усилия были напрасны. Зря прожитая жизнь — что же тут хорошего?

Но вскоре и это ей наскучило. Аспекты Судьбы, когда у них появлялось свободное время, частенько навещали мир смертных. Они смешивались с толпой и делали вид, будто возвращаются домой с работы, едут отдыхать или бегут куда-то по делам. Люди обычно их не замечали, так что никаких проблем не возникало. У каждой имелось свое любимое местечко… Что-то вроде отдыха в выходные дни.

Лахесис обожала посещать роскошные рестораны и получала удовольствие от изысканной еды. Среди прочих естественных функций воплощения нуждались в пище. Они не умерли бы с голода, однако чувствовали бы себя при этом неважно. Чистилище давало все необходимое, но в том, чтобы сходить в ресторан, который посещают самые обычные люди, было какое-то особое наслаждение. «Воплощения-мужчины, — озорно улыбаясь, поведала Лахесис, — порой утоляют кое-какие из своих аппетитов со смертными женщинами, хотя им приходится быть очень осторожными, чтобы не изменить рисунок Гобелена». Воплощение не может зачать ребенка, потому что остается в одном и том же возрасте — эмбрион не будет развиваться дальше маленькой клетки, — но это не единственный способ воздействовать на смертного.

Однажды у Марса возник роман с амазонкой — он питает слабость к особам с буйным нравом, — и ее нить поменяла свое направление. Из-за этой связи у амазонки не возникли отношения с мужчиной, от которого должны были родиться дети. Лахесис пришлось искать выход из сложившегося положения. Она изучила нить женщины, но не нашла места, где можно было бы прикрепить новую нить — жизнь ребенка, и довольно резко поговорила с Марсом, требуя, чтобы тот прервал свою интрижку. Естественный порядок вещей удалось восстановить — Лахесис привязала новую нить, чуть отступив от первоначальной точки. Клото пришлось утешать Марса, пока он не нашел другую смертную дамочку для своих развлечений. В Чистилище тогда разразился настоящий скандал.

Атропос предпочитала посещать сольные концерты, оперные и драматические театры. Поскольку Ниоба тоже присутствовала там, постепенно она стала получать от них удовольствие. Таким образом она расширяла свой кругозор и знакомилась с искусством и культурой. Однажды служащий придрался к документам Атропос — заподозрил, что она изменила свой внешний вид, выдав себя за человека из высшего общества. Тогда Ниоба завладела телом, улыбнулась и спросила у служащего, что происходит. Тот заморгал — ведь теперь перед ним стояла молодая красивая женщина, а не скромная старушка,

— извинился за причиненные неудобства и поспешно ретировался. Атропос снова вернулась в тело и спокойно дослушала оперу до конца.

Сама же Ниоба частенько навещала сына. Сначала она приходила, не изменяя внешнего вида, но вскоре поняла, что так не может долго продолжаться. Во-первых, она не старела. Теперь ей всегда было двадцать три года; пройдет совсем немного времени, и это начнет бросаться в глаза. Кроме того, она не хотела, чтобы сын привыкал к ней и ждал ее приезда; пусть забудет мать и станет членом своей новой семьи. Так ему будет легче

— в конце концов. А еще Ниоба видела, что кузен Пасиан влюбился в нее до потери сознания. Такие вещи нередко случаются с подростками; это оборотная сторона медали под названием «красота». И потому Ниоба решила, что лучше ей вовсе у них не показываться.

Однако она хотела иметь возможность лично общаться с сыном. И попросила Атропос выступить в роли своей пожилой подруги, которая приехала повидать живущих неподалеку родственников и просто обожает детей. Атропос, следуя советам и подсказкам Ниобы, подружилась с малышом, и со временем Пейс, словно грозный страж, охранявший своего маленького друга, тоже признал ее.

Шли годы, и сын Ниобы превратился в резвого мальчишку, а Пейс стал высоким и удивительно красивым юношей. Атропос водила их на легкие оперы и пьесы, интересные для любых возрастов. Она в этом прекрасно разбиралась и знала, какие нужно посмотреть. Ребятам нравилось ходить с ней в театр, а родители Пасиана с одобрением относились к их походам. Да и сама Атропос получала от них удовольствие, так что все были довольны.

Однако одно происшествие потрясло всех. Сыну Ниобы исполнилось шесть, Пасиану — восемнадцать. В тот день проходила ежегодная ярмарка, на которую отправилась вся семья. Но как-то так получилось, что в толпе взрослые и дети разделились. Атропос осталось с молодежью; за Пейсом присматривать нужды не было, в отличие от сынишки Ниобы, но они уже привыкли проводить время втроем и чувствовали себя прекрасно. Их дружная компания обошла ярмарку, они поиграли в разные игры, поели пирожных, покатались на маленьком прирученном сфинксе, поглазели на магическое представление, посмотрели два танца «Нимфы против сатиров». И хотя в первый момент зрелище могло показаться весьма вызывающим, особого впечатления оно не производило; участники были самыми настоящими, но за десяток представлений, данных в течение дня, растеряли весь свой пыл. И тем не менее глаза малыша полезли из орбит, когда он все это увидел; ему не следовало здесь находиться; впрочем, никто специально не следил за подобными вещами, а он пообещал ничего не говорить родителям Пасиана. Сама Ниоба возражала, но Атропос только фыркнула в ответ:

— Парнишка интересуется магией, а это один из ее аспектов. Можно подумать, он никогда в жизни не видел нимф!

Конечно же, она была совершенно права, ведь сын Ниобы продолжал дружить с гамадриадой, живущей на черном дубе.

И вот в какой-то момент они оказались возле палатки предсказательницы судьбы.

— Эй, скажи, что меня ждет! — крикнул малыш, потому что и в самом деле просто обожал волшебство, а тут его имелось сколько душе угодно.

— Да ну, наверняка они все врут, — возразил Пасиан.

— Я могу проверить, если хотите, — предложила Атропос.

— Ты что творишь? — возмутилась Ниоба. — Предсказательница наверняка тебя узнает.

— Отлично, давайте ее проверим, — согласился Пейс, поскольку любил выводить на чистую воду мошенников.

Самый младший член их компании радостно захлопал в ладоши. Они заплатили, женщина взглянула на Атропос, а затем протянула деньги назад.

— Ты хочешь меня одурачить, бессмертная? — потребовала она ответа. — Разве тебе не известно, что судьбы таких, как ты, мне не открываются!