Чёрная молния - Кьюсак Димфна. Страница 50

Инспектор наклонился к Тэмпи:

– Это и есть поселок. Неплохое местечко, правда? Обратите внимание, как расщедрилось управление по делам аборигенов! Решили ввести здесь некоторые усовершенствования и построили новые… э… отхожие места. Извините, что я упоминаю о таких прозаических вещах. Прежде все население пользовалось одним… э… клозетом. Теперь при каждом доме есть свое собственное отхожее место, будет очень красиво, когда все их покрасят, правда? Это очень оживит пейзаж.

Тэмпи душил беззвучный хохот, губы Хоуп сводила судорога. Они живо представили себе контраст между однообразно серыми лачугами и прилегающими к ним деревянными уборными, выкрашенными в яркие цвета – красный, желтый, голубой, зеленый, оранжевый, фиолетовый – уродливые поганки, выросшие в сочной, пышной траве.

В садиках, не огороженных заборами, бегали дети. Цыплята разгребали лапами мокрую землю.

Пока они ехали, черные глаза следили за ними из-за приоткрытых дверей и сквозь окошки. Это были глаза тех самых жалких людей в обтрепанной одежде и рваной обуви, которых Тэмпи впервые увидела шесть лет назад на дороге в Уоллабу. Женщины и девушки бросали взгляды из-под всклокоченных, нечесаных волос. Хилые грудные младенцы у них на руках и уже начинавшие ходить дети в лохмотьях, цепляясь за юбки своих матерей, смотрели на проезжающих застенчиво и боязливо, как загнанные зверьки; с ног до головы они были вымазаны в густой грязи, к которой липли мухи.

– Послушайте человека, умудренного опытом, миссис Кэкстон, – сказал инспектор. – Черные – это люди конченые.

– Скажите, пожалуйста, почему вы называете их всех черными, хотя цвет кожи у них неодинаковый – от шоколадного до почти белого? Да и черты лица у некоторых почти как у нас.

– Тот, в ком течет хоть капля крови аборигена, называется черным. Официально их, конечно, именуют аборигенами, или проще або. Вглядитесь повнимательнее в их лица, в их глаза, и вы увидите – это глаза або.

Черные глаза, большие и прекрасные, как у Кристи. Тэмпи вздрогнула, подумав, что Кристи, возможно, придется жить здесь. Какой контраст между домом, в котором она провела ночь, и этими трущобами, оставляющими столь гнетущее впечатление! Кто же во всем этом виноват?

– Разве эти люди достойны лучших жилищ? – вопрошал инспектор. – Посмотрите туда! Тридцать прекрасных домиков! А что внутри? Свалка мусора! Ящики да картонные коробки. И спят на полу, словно свиньи.

– Сколько человек живет здесь?

– Больше ста восьмидесяти. А с этими, из Уэйлера, почти сто девяносто.

Сто девяносто человек в тридцати двухкомнатных домах! Она старалась подавить в себе гнев, сжимавший ей горло. Тридцать полуразвалившихся лачуг, в которых теснились люди всех возрастов: старики, молодые, дети.

– Все они ужасно примитивны, – продолжал инспектор. – Даже не знаю, что с ними делать. Некоторых доставили сюда прямо из буша. Их даже невозможно научить пользоваться туалетом. Боятся всего на свете. Иногда сюда наезжают посторонние, бог знает с какими мыслями, и никак не хотят согласиться, что сами черные во всем виноваты. Доктор и старшая сестра городской больницы высказывают всякие абсурдные мысли. Все они рождаются в головах людей, которые сами никогда не жили с черными. Старик пастор тоже вечно лезет не в свои дела, даже написал письмо в Сидней, в газету.

– И что же за этим последовало?

– Ничего. Управление обратилось ко мне, и я изложил факты. На этом все и закончилось.

– Да они и сами-то не хотят себе помочь, – усталым голосом произнесла заведующая хозяйством. – Матери совсем не заботятся о детях. Когда у них заболевает ребенок, они приносят его ко мне. А болеют так часто, что у меня нет ни минуты покоя.

– Чем же это, по-вашему, вызвано?

– Да им просто лень позаботиться о своих детях, накормить их как нужно.

– Куда там! – добавил инспектор. – Пособия по безработице и деньги на содержание детей уходят на спиртное да на азартные игры. Вы не поверите: некоторые из них платят даже по десяти шиллингов за бутылку самогона. Жуткая гадость этот напиток!

– А почему они это делают? Разве они не могут купить спиртное по обычной цене в баре?

– Только не здесь, в Уоллабе. У местных хозяев питейных заведений высоко развито чувство гражданского долга. А последний закон, разрешающий черным пить в барах, – просто ужасный закон, он погубит их окончательно.

Путь им преградила толпа, собравшаяся у какого-то ветхого здания возле дороги. Слышались оживленные голоса громко споривших людей. Инспектор нахмурился и взглянул на жену, видимо, не зная, как ему поступить.

– Что это еще случилось в прачечной? – спросил он.

– Да все этот школьный учитель. Опять баламутит народ.

Инспектор раздраженно сказал:

– Вы даже представить себе не можете, миссис Кэкстон, что нам приходится переносить. Будто мало нам забот с доставкой воды в эту самую прачечную. Так нет, прислали еще какого-то молодого учителя, у которого голова набита сумасбродными идеями. Он ничего не понимает в делах черных, но сует во все нос и мешает нам.

И тут, словно актер, которому подошло время произнести реплику, показался учитель. Молодое энергичное лицо пылало гневом.

– Одну минуточку, господин старший инспектор, – позвал он. – Мне хотелось бы поговорить с вами.

– Я, кажется, уже неоднократно просил вас не подходить близко к прачечной, мистер Мэнтон. Она никоим образом вас не касается.

Серые глаза учителя сверкнули.

– А мне кажется, я тоже говорил вам, и неоднократно, господин старший инспектор, что меня касается все, что так или иначе влияет на здоровье моих учеников. Поэтому я и впредь буду заниматься этими делами.

– У меня нет времени на разговоры с вами. Вы ведь видите, у меня в гостях леди. Поговорим позже в моей конторе.

Молодой человек посмотрел на Тэмпи.

– Я считаю, что сейчас самое подходящее время для разговоров, особенно если у вашей гостьи есть хоть капля человеколюбия. Что бы вы сказали, мадам, если бы дети, которых вам надлежит обучать, получали завтраки, приготовленные в прачечной, на столе для грязного белья, без соблюдения каких бы то ни было правил гигиены?