Три Дюма - Моруа Андре. Страница 16

На следующий день Александр Дюма проснулся знаменитостью. Комната его бедной матери была заставлена букетами, которых больная даже не замечала. Какой-то книгопродавец купил право на издание «Генриха III» за шесть тысяч франков, что превышало оклад самого начальника канцелярии!

Однако, придя в Комеди Франсез на второй спектакль, Дюма застал совет в полном смятении – цензура запретила пьесу. Почему? Король Карл X внезапно увидел в Генрихе III и его кузене Гизе сходство с ныне царствующим монархом и его кузеном Орлеанским! Снятия запрета добился сам герцог Орлеанский.

«Вот что я сказал королю, – передавал герцог. – Государь, вы заблуждаетесь по трем причинам: во-первых, я не бью свою жену; во-вторых, герцогиня не наставляет мне рога, и, в-третьих, у вашего величества нет подданного более преданного, чем я».

Так в двадцать семь лет молодой человек, совсем недавно приехавший из Вилле-Коттре, – без положения, без протекции, без денег, без образования, превратился в человека известного, почти знаменитого, принятого как равный небольшим, но блестящим кружком людей, которые в недалеком будущем вдохнут новую жизнь во французскую поэзию и драматургию. Для того чтобы он достиг столь ошеломляющего успеха, понадобилась удивительная цепь случайностей: встреча с Левеном, обратившим его внимание на театр; встреча с Нодье на спектакле «Вампир»; барельеф, попавшийся ему на глаза на выставке; книга, будто судьбой открытая на нужной странице; пребывание на посту директора Комеди Франсез барона Тейлора, покровительствовавшего новой школе… Но случай благоволит лишь к достойным. Каждому человеку в течение дня представляется не менее десяти возможностей изменить свою жизнь. Успех приходит лишь к тем, кто умеет их использовать. На службу своему огромному честолюбию молодой Дюма поставил необузданное воображение, страсть к героизму, удивительное трудолюбие и образование, хотя и бессистемное, но пополнявшееся с пылом и рвением. Он одержал победу не потому, что ему помогло стечение обстоятельств, а потому, что был способен повернуть в свою пользу любое обстоятельство.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. АНТОНИ

Глава первая

МЕЛАНИ ВАЛЬДОР

В 1829 году Дюма исполнилось двадцать семь лет. Он был колоссального роста и поражал своеобразной, мужественной красотой. Автор нашумевшей пьесы, создатель нового жанра, он был принят как равный в кругу писателей и художников. Можно легко понять, что Виктору Гюго, возглавлявшему «Святое семейство» поэтов, высокомерному и сдержанному, неизменно облаченному в сюртук черного сукна, этот шумный и неистовый гигант должен был казаться несколько вульгарным. Но Дюма так наивно радовался своим успехам, что на его бахвальство нельзя было долго сердиться.

Шарль Нодье, его первый покровитель, открыл перед ним двери своего салона в Арсенале, излюбленного места сборищ новой школы. Хозяин дома, блестящий рассказчик, был хранителем библиотеки Арсенала, ставшей его вотчиной. Его дочь Мари росла красавицей; все поэты были ее друзьями, многие из них в нее влюблялись. По воскресеньям в салоне зажигались все люстры. Там можно было встретить патрона Комеди Франсез Тейлора, Софи Гэ и красавицу Дельфину Гэ, Гюго, Виньи – словом, всех молодых поэтов; Буланже, Девериа – словом, всех молодых художников. С восьми до десяти Нодье, прислонившись спиной к камину, с непревзойденным мастерством рассказывал всевозможные истории. В десять часов Мари Нодье садилась за пианино, и начинались танцы, а люди серьезные, забившись в угол, продолжали спорить о политике и литературе.

С тех пор как Дюма впервые появился в Арсенале, Нодье мог время от времени дать себе отдых. Молодой Александр был не менее талантливым рассказчиком, чем хозяин дома. О чем бы он ни говорил – о детстве, об отце-генерале, о Наполеоне или о своих схватках с мадемуазель Марс, – все было одинаково живо и занимательно. Дюма и сам любил себя послушать. Как-то раз после званого обеда его спросили:

– Ну, как прошел обед, Дюма?

– Черт побери, – ответил он, – если б там не было меня, я бы страшно скучал.

Молодой самоучка, чье невежество во многих вопросах было просто неправдоподобным, испытывал благоговение перед Нодье, знавшим все на свете «и еще целую кучу вещей сверх того». Нодье делал все, что мог, чтобы облагородить вкус Дюма, и даже пытался, правда безуспешно, излечить его от хвастовства. С тех пор как «Генрих III» начал приносить ему доход, Дюма стал носить пестрые жилеты и обвешиваться всевозможными драгоценностями, брелоками, кольцами, цепочками…

– Все вы, негры, одинаковы, – ласково говорил ему Нодье. – Все вы любите стеклянные бусы и погремушки…

Молодой человек нисколько не обижался, когда ему напоминали о его происхождении – ведь он гордился им, – если только собеседник говорил по-дружески, как Нодье. Другие часто оскорбляли его, однако он чувствовал себя слишком сильным, чтобы унижаться до ненависти. Но он ощущал потребность постоянно доказывать самому себе, что стоит не меньше, а то и больше, чем другие. Вот почему у него временами появлялся заносчивый тон, вот откуда его врожденная склонность сочувствовать любому бунту против общества – бунту незаконнорожденных, изгнанников, подкидышей. Он чувствует себя братом всех отщепенцев, каковы бы ни были причины, выкинувшие их из общества: цвет кожи, раса, незаконное происхождение, увечье. В 1829 году Байрон еще оставался кумиром юношества; молодые люди подражали его дендизму, его разочарованности и, если могли, его храбрости и таланту. Гюго, Виньи и Ламартин, люди семейные и религиозные, были в то время очень далеки от свободы чувств, проповедуемой Байроном. Дюма, человек свободный и с пылким темпераментом, провозгласил себя ее горячим сторонником.

Он не хранил верности кроткой белошвейке Катрине Лабе, матери своего незаконнорожденного сына, но продолжал содержать ее и ребенка; иногда он даже проводил с ней ночь, но разве могли прозаические, хотя и очаровательные, добродетели швеи удовлетворить человека, живущего в обществе Христины Шведской, герцогини де Гиз и мадемуазель Марс?

В 1827 году кто-то из друзей повел его в Пале-Рояль на лекцию эрудита Матье Вильнава. После чтения его представили семье лектора, и он получил приглашение на чашку чаю.

Вильнавы жили очень далеко, где-то на улице Вожирар, но почему-то решили пойти туда пешком, и Дюма взял под руку дочь хозяина – Мелани. Путь оказался достаточно долгим, чтобы они успели открыть друг другу душу и влюбиться. Шестью годами старше Дюма, Мелани уже семь лет как была замужем за офицером, уроженцем Намюра, принявшим французское подданство, которому к тому времени стукнуло сорок.

Франсуа-Жозеф Вальдор, капитан интендантской службы шестого полка легкой пехоты, расквартированного в Тионвиле, жил в отдаленном гарнизоне. Из дела этого офицера, «обладавшего отменным здоровьем», мы узнаем, что у него 2200 франков ренты и «еще столько же в перспективе». Характеристика у него была самая блестящая:

«Поведение: Превосходное и в полном соответствии с уставом.

Нравственность: Безупречная.

Способности: Значительные.

Общее образование: Основательное и разностороннее.

Познания в военном деле: Не оставляют желать ничего лучшего.

Отношение к службе: Ревностное, исполнительное…»

Как могла Мелани Вальдор, по натуре похожая на романтическую героиню, поэтесса, «алчущая бесконечного» и «обуреваемая жаждой познать все», полюбить этого положительного валлонца? Она упрекала его за то, что он «недостаточно пылко» за нею ухаживал. Родив от этого брака дочь, что едва не стоило ей жизни, Мелани, которой провинция изрядно наскучила, переехала в Париж и поселилась в доме своих родителей. Там у нее собирался литературный салон. Отец ее, бывший главный редактор «Котидьенн», директор «Журналь де Кюре» и основатель «Мемориаль Релижье», сумел собрать в своем маленьком старинном особняке бесценную коллекцию книг, рукописей, гравюр и особенно автографов. Он первым во Франции стал собирать автографы и всячески пропагандировал свое увлечение. Этот эрудит, профессор истории литературы, переводчик Вергилия и Овидия, был человеком очень подозрительным; он ревновал свою старую супругу и в слежке за Мелани доходил до того, что перехватывал ее письма.