До конца своих дней - Бенедикт Барбара. Страница 70

С этим, не желая разыгрывать из себя еще большего дурака, Раф вышел. И пошел за дом мыться. Он сорвал с себя рубашку, в душе кляня себя за то, что не сумел сдержать язык. Он знал, что не скоро сможет предложить ей такую жизнь, к какой она привыкла. А до тех пор не было смысла допытываться о ее чувствах. Даже витающий в облаках романтик не мог ожидать, чтобы королева Гиневра легла в постель с каким-то издольщиком.

Расстегивая и сбрасывая брюки, Раф с тоской подумал о ледяной воде горных речек, она охладила бы его страсть. А вода в бочке была нагрета солнцем, и, хотя он старательно скреб себя мочалкой, тепловатая струя не могла погасить бушевавший в нем пожар. Вытираясь, он вспомнил тот вечер, когда Гинни прыгнула к нему в лохань. Как жарко он ее обнимал, как близок был к тому, чтобы навсегда сделать ее своей!

Воспоминание было почти осязаемым, и, когда Раф наяву увидел перед собой Гинни, од не поверил своим глазам, решив, что это игра его воспаленного воображения. Да ив самом деле возникшая в лунном свете Гинни, с руки которой свисало что-то белое, вполне могла показаться призрачным видением, на ней была одна рубашка. Ее белые плечи, ее роскошная грудь – все было рядом, все можно было потрогать и поцеловать. И все казалось недосягаемым, Гинни остановилась перед ним. Ее лицо было бледно и серьезно. Она смотрела на него, дожидаясь, чтобы он что-нибудь сказал, но разве можно разговаривать с видением? Скажешь слово, и оно растает в воздухе.

Тогда заговорила Гинни.

– Я... подумала, что вам понадобится полотенце, – сказала она, протягивая ему большое белое полотенце.

Или она беспросветно, наивна, или опять взялась за свои штучки, опять с ним играет.

– Вы что, сума сошли? – спросил он, хватая ее за руку. – Зачем Вы сюда пришли в таком виде? Что это еще за фокусы?

– В прошлый раз мы не довели дело до конца, – сказала она дрогнувшим голосом, но Раф был слишком зол, чтобы вслушиваться в интонации.

– Верно! И я предупредил вас, что произойдет, если вы выкинете еще что-нибудь в этом роде.

– Я знаю.

– Знаете? Да я сейчас овладею вами прямо на голой земле! Если бы у вас была хоть капля здравого смысла, вы бежали бы отсюда сломя голову.

Гинни прикусила губу, но тем не менее решительно расстелила полотенце на земле.

__Ну вот, так гораздо лучше, чем на голой земле, – сказала она и сделала шаг к Рафу. Она дрожала с головы до ног.

– Дьявол! – прорычал Раф. – Да вы понимаете, что делаете?

Она нервно кивнула и подошла еще ближе – так, что он почувствовал прикосновение ее набухших сосков.

– Я вполне понимаю, что рискую, – осипшим голосом проговорила она, – но я готова вам довериться. А вы?

Каждая клеточка его тела жаждала ее, но Раф изо всех сил сдерживался, боясь поверить тому, что видел и слышал, что ему говорило сердце. Он слишком долго мечтал об этой минуте – это не может быть правдой! Чтобы Гиневра Маклауд сама пришла к нему и предложила себя и свое доверие!

А она вдруг обвила руками его шею.

– Поцелуй меня скорей, Раф, – прошептала она. – А то вдруг я передумаю.

И тут Раф отбросил сомнения, да какая разница, мерещится ему это или происходит на самом деле? Все кругом перестало существовать, кроме прижимающегося к нему жаркого тела Гинни, кроме нежного и страстного дыхания, которое он ощущал на своем лице. Он запустил руки ей в волосы, запрокинул ее голову и наклонился, чтобы завладеть губами, которые она ему предлагала. Господи, какое чудо!

Ее губы приоткрылись навстречу его поцелую. Раф понимал, что должен обращаться с ней очень бережно и нежно, что никак нельзя спешить, но вкус ее покорного рта ударил ему в голову. Он был как голодный ребенок, которому слишком долго не давали конфету и вдруг пустили в комнату, наполненную самыми разнообразными сладостями.

Да и Гинни не помогала ему сдерживаться. Она жадно целовала его, ее руки блуждали по его телу с таким же нетерпением, с каким он гладил ее податливые округлости. Раф упивался сладковато-солоноватым вкусом ее тела, исходившим от ее кожи ароматом мыла, ее мягкими шелковистыми волосами. Она должна ему принадлежать, вся, до конца, и не когда-нибудь, а сейчас, СИЮ МИНУТУ!

Он с трудом оторвался от ее губ и, задыхаясь, проговорил, обводя большими пальцами очертания ее влажного рта:

– Даю вам последний шанс, моя прекрасная дама. Вы уверены, что хотите этого?

– Я хочу тебя, – серьезно прошептала она.

И тут под ними словно подломились ноги, и, охваченные единым порывом, они опустились на мягкую землю. Не переставая ее целовать, Раф положил ее на полотенце.

– Я ваш вассал, – прошептал он. – Я живу, чтобы служить вам, леди Гиневра.

И, как тогда, в детстве, эта фраза открыла им путь в волшебный мир, но на сей раз это был его мир. Земные запахи почвы и растений кружили голову ароматом плодородия. Кругом звучала сладострастная ночная музыка. Кваканье древесных лягушек и стрекотанье насекомых сливались со стуком их сердец. Раф целовал ее шею, и ветерок, шепчущий в лохмотьях бородатого мха, как бы вторил ее блаженным вздохам.

Раф двинулся губами ниже, покрыл поцелуями округлости ее грудей, через ситец рубашки пощекотал губами соски, и ее стоны смешались с отдаленным криком пролетающей птицы.

Оторвавшись от нее на минуту, Раф спустил бретельки рубашки с ее плеч и встал на колени между ее ногами, внимательно следя за выражением ее лица, по которому танцевали лунные тени. Он увидел, что она улыбается ему, словно сотканная из золота и серебра, Гинни была не просто мерцающим видением – она была его самым дорогим сокровищем.

– Как ты красива, – сипло проговорил он и опять жадно прильнул к ее губам. Потом спустился в ложбинку между грудями, которые ждали его ласки. Он прошелся губами до дрожащего от нетерпения соска, взял его в рот и стал сосать, водя по нему языком. Гинни вцепилась, ему в волосы:

– О Раф! Стонала она. – О Раф!

Руки Рафа спустились вниз и закатали ее рубашку, чтобы ничто не стояло между ними. Он гладил ее бедра, сосал ее грудь, чувствуя, как его мужская плоть, выросла и затвердела от желания. Ее кожа была горячей и немного влажной, и он больше не мог терпеть. Если он не войдет в нее сию минуту, он взорвется!

Он попытался подготовить ее, раздвинув рукой проход в ее потайное место, но она так отчаянно стонала и так билась под ним, что больше он ждать не мог. Приподнявшись, он посмотрел ей в глаза.

– Помоги мне, Гинни, – просипел он. – Я должен в тебя войти, а ты покажи мне дорогу.

Увидев на ее лице непонимание, он взял ее руку и положил на свою налитую плоть. Почувствовав, как ее пальцы сомкнулись вокруг нее, он содрогнулся от вожделения. И наверно, потерял бы контроль над собой, если бы, увидев ее расширившиеся глаза, не вспомнил, что надо дать ей возможность успокоиться и расслабиться.

– Не бойся, я потихоньку, прошептал он, собрав волю в кулак.

Ее улыбка проникла ему глубоко в душу, чуть не вывернув его наизнанку. И, хотя его тело полыхало неукротимым пламенем, он держался за эту улыбку как за якорь спасения, медленно и осторожно проникая вглубь. Как прекрасно ее тело, как хорошо ему в ней, как тесно и тепло! Как отрадно входить в нее, как мучительно трудно отступать!

Словно для того чтобы испытать его силу воли, Гинни обвила его ногами и выгнула спину, как бы умоляя его идти дальше, глубже. И наконец, резко приподняв бедра, помогла ему прорваться через преграду.

– Не останавливайся! – крикнула она, когда Раф на секунду замедлил. – О Раф, еще, еще!

Да он и не смог бы остановиться. Какое чудо, какое счастье – держать ее в руках, такую горячую, такую нетерпеливую. Раф жадно целовал ее, а их тела двигались в едином ритме. Гинни вскидывала бедра навстречу его толчкам. «Теперь она моя!» – звучала ликующая песня у него в голове, и его толчки все учащались, уходили все глубже. У него помрачился рассудок от наслаждения.

– О Раф! – кричала Гинни, содрогаясь под ним. – О-о-о!

Она достигла апогея, и он тоже излился в нее могучим потоком облегчения, отдав ей, казалось, каждую клеточку своего существа. Она моя, опять подумал он, и чудо не становилось менее сладостным по мере того, как его движения замирали. Наконец, счастливый, удовлетворенный, он скатился на полотенце рядом с ней.