До конца своих дней - Бенедикт Барбара. Страница 80
И тут он заговорил исполненным горечи голосом:
– Если нашла любовь, держись за нее крепче. Нет ничего страшнее, чем умирать в одиночестве.
И вдруг Гинни поняла отца, Джон Маклауд прожил жизнь в одиночестве, отгородившись от людей стеной гордыни. Даже сейчас, на пороге смерти, эта стена не позволяет ему высказать дочери то, что у него на сердце.
Но Гинни не собиралась повторять его ошибки.
– Ты не одинок, папа, – тихо сказала она. – Я рядом. Я всегда была рядом с тобой и всегда тебя любила.
И она положила руку ему на грудь.
Джон лежал неподвижно с закрытыми глазами, но из-под одеяла неуверенно прокралась его рука и накрыла руку дочери.
Гинни смотрела на их соединенные руки, и по щеке ее прокатилась слеза. Она поднесла руку отца к губам, и на лице Джона мелькнула слабая улыбка. В следующую секунду оно утратило всякое выражение, и его рука обмякла.
Но Гинни продолжала держать отца за руку, пока в комнату не вошел Гомер и не высвободил ее пальцы.
– Отпустите его, мисс, – тихо сказал старый раб. – Ваш папа вернулся к вашей маме.
Джуди не спускала глаз с двери. При каждом звуке в ней вспыхивала надежда, при каждом очередном разочаровании – гнев.
– Уже темнеет, – сказала она Патрику. – Она не приедет.
Она хотела придать голосу беспечность – дескать, что за беда? – но в нем все равно прорвалась обида и злость. Ее брат покачал головой.
– Раз сказала, что приедет, то приедет.
Сидит и притворяется, будто что-то вырезает! Будто она не видит, что он тоже то и дело поглядывает на дверь!
– Ты слышал, что говорил Раф? Увидит свой богатый дом и не захочет сюда возвращаться. И мальчишки не захотят. Только мы их всех и видели!
Несмотря на вызывающий тон, Джуди больше всего хотела освободиться от этого гнетущего чувства обиды, от страха предательства. Она взялась рукой за медальон, который, по словам Гинни, связывал их прочной ниточкой. Ну что бы этой проклятой двери открыться!
Патрик сосредоточенно работал ножом.
– Дай ей время. Даже Раф еще не приехал. Джуди не надо было об этом напоминать. Оттого, что не приехал Раф, ей казалось, что они брошены вдвойне. Ей было даже хуже, чем в те страшные дни сразу после смерти мамы. Нет, зря она поверила Гинни и Рафу.
– Ладно, подождем еще час, – неохотно проговорила она, крепко держась за медальон. – Если не появятся – значит, мы с тобой остались одни.
– Похоже, что котел течет. Ну и сахароварня! Того и гляди, крыша обрушится на голову.
Раф посмотрел на своего помощника Каспера, потом на дырявый котел. Куда ни повернись, везде что-нибудь не так! Все вконец обветшало. Эту сахароварню надо перестроить сверху донизу, но на это нет ни денег, ни времени. Остается только надеяться, что если работать день и ночь и чинить поломки на ходу, то кое-как удастся переработать урожай.
Раф поднес фонарь поближе и стал разглядывать течь. За ремонт надо браться немедленно, утром будут другие дела. И тут его мысли снова унеслись на остров.
Весь день он представлял себе свое возвращение. Что его там ждет – надежда или страшное разочарование? Если Гинни будет там с детьми, они обо всем договорятся. Но если ее там не будет, значит, он сам ее выгнал, обрушив на нее несправедливые обвинения. Получится, что он принудил ее к тому, чего так боялся. Неужели, потребовав, чтобы она сделала выбор, он толкнул ее в объятия Ланса?
Ну что ж? Все равно его дело швах. Для того чтобы ее удержать, нужны деньги, а чтобы заработать деньги, он должен ни на секунду не отлучаться с плантации. А как это совместить не отлучаться с плантации и уделять время Гинни? На то и другое у него, хоть умри, времени нет.
– Хозяин, иди сюда скорей! – раздался крик снаружи. – Дальняя дамба поехала!
Раф выругался и побежал наружу. Теперь уж нечего гадать, ехать или нет, – надо чинить дамбу. Что за жизнь – не то, так другое! Не знаешь, за что хвататься.
Разговор с Гинни, видно, придется отложить.
Ланс и Монтро оглядывали домик Рафа.
– Ты уверен, что это здесь? – Джервис шепотом спросил Монтро. Даже следуя указаниям, которые по простоте душевной им дал Кристофер, они проискали остров добрых полночи.
– Само собой, это дом Латура, – прошептал в ответ Ланс. – Мальчишка его подробно описал. Видите – качели на крыльце.
Джервис кивнул, но его все-таки что-то беспокоило. Он так и предполагал, что глубокой ночью в доме будет темно и тихо, но все же думал, что Латур окажет им сопротивление. Не похоже это на него – безмятежно спать, не чувствуя, что к его дому подкрадываются враги. Слишком все получается просто!
«Что это я? – одернул себя Джервис. – Сам себе придумываю трудности. В доме, несомненно, кто-то есть труба еще теплая, и пахнет жареной рыбой. Наверно, Латур лег спать, полагая, что Гинни вернется только утром».
На секунду Джервису стало стыдно. Какой-то остаточный голос совести сказал ему, что они задумали черное дело. Еще совсем недавно он ни за что на такое не пошел бы даже в мыслях. Но его дела из рук вон плохи, его обложили кредиторы – и банкиры, которые давали ему взаймы по закону, и те, которые не признавали никаких законов. Если он не сумеет заполучить деньги, которые отец оставил в наследство Гинни, ему каюк.
А путь к спасению преграждает Раф Латур с этим своим уютным домиком. Всего-то и надо – избавиться от него, и Джервис сможет спать спокойно.
– Ну давай, – сказал он Лансу и кивнул на факел, который тот держал в руке. – Спалим, и дело с концом.
Гинни вышла из комнаты, где лежало тело ее отца, ощущая невыносимую усталость. Всю ночь они с Эдитой-Энн готовили его к погребению, но сейчас, когда встало солнце, ее мысли обратились к бедным Джуди и Патрику, которые провели ночь одни в болоте. Наверно, ломают голову, почему она не вернулась, как обещала.
«Папа! – вспомнила она отца, и на ее глаза опять навернулись слезы. – Господи, как трудно поверить, что его больше нет!»
И тут он подумала о письме, которое лежало у нее в кармане. Она плакала, читая слова, которые он так и не сумел ей сказать при жизни. Все эти годы одинокий, ожесточенный папа жил, запрягав свои чувства в скорлупу того человека, которым он когда-то был. Если бы он только сказал Гинни, что больше не винит ее в смерти мамы! Если бы она знала, что он сердится не на нее, а на самого себя!
Оказывается, в тот вечер они с мамой тоже поссорились. Когда Гинни выскочила из дома, он как раз приехал из города. Исполненный хмельной воинственности, он заявил Аманде, что она чересчур уж упорствует, не разрешая дочери выйти замуж за Ланса. Рассерженная Аманда крикнула в ответ, что не хочет, чтобы дочь повторила ее ошибку. Хватит того, что она сама ошиблась в выборе спутника жизни.
Тогда Джон велел ей убираться из дома. И больше живой он ее уже не видел. С тех пор, писал он в своем письме, он жил в аду, коря себя за смерть жены. Он начал пить и забросил Розленд в наказание самому себе. И только когда Гинни вернулась из Бостона и он увидел, как она похожа на мать, он понял, что у него есть цель в жизни. Ему казалось, что он искупит свою вину перед Амандой, если выполнит ее последнее желание, не допустит, чтобы Гинни вышла замуж за Ланса.
Аманда была совершенно права, они с Лансом Бафордом действительно похожи. Оба полны самомнения, оба поглощены собой и оба склонны искать спасения от правды в бутылке. Его дочери нужен сильный мужчина, который, глядя ей в глаза, не будет видеть в них Розленд. И во время турнира он понял, что Латур – именно такой человек.
«Мне нечего оставить тебе в наследство, кроме своих ошибок и веры, что мой урок пойдет тебе на пользу», – писал папа. Он советовал ей держаться подальше от Ланса и не верить ни слову дяди Джервиса. Джервис надругался над родственными узами. Но с братом он разделается сам, загадочно обещал Джон.
А дочке он хочет сказать, что всегда любил ее. «Только не следуй моему примеру, не позволяй самолюбию сломать твое счастье, – писал он в заключение. – Не загромождай свою жизнь пустяками. Возвращайся к Рафу – это надежный человек».