Гламорама - Эллис Брет Истон. Страница 120

Я мотаю головой.

— Да клево все, очень круто — говорю я, прикусив губу. — Только холодно слишком. Ну, до скорого!

И с этими словами я поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Класс! — говорит Рассел, хлопая меня по спине, и возвращается к разговору по мобильнику, а Дермот Малруни тем временем открывает бутылку шампанского, зажатую у него между коленей.

В такси, по дороге в тот самый дом то ли в восьмом, то ли в шестнадцатом аррондисмане, я нахожу в кармане карточку с телефоном Рассела.

В ней написано время. И число — это завтра. Адрес. Угол, на котором я должен остановиться. Куда мне после этого идти. Как мне себя вести. Все это — так мелко, что я щурюсь, читая, в полутемном такси, пока меня не начинает подташнивать от напряжения. Я прислоняю голову к стеклу. Такси объезжает место какой-то мелкой аварии, проезжает мимо полицейских, вооруженных автоматами, которые хладнокровно патрулируют улицы. У меня болит спина. Я начинаю нетерпеливо стирать грим с лица коктейльной салфеткой.

Заплатив таксисту, я захожу в дом.

Я набираю код, отключающий сигнализацию. Дверь со щелчком открывается.

Я бреду, спотыкаясь, через двор.

Гостиная пуста — повсюду только мебель, сдвинутая утром с места французской съемочной группой.

Не снимая пальто, я подхожу к компьютеру. Он уже включен. Я нажимаю на клавишу. Я ввожу команду.

Я набираю слово WINGS.

Пауза. Экран вспыхивает. Возникает надпись WINGS ASSGN#3764.

Начинает появляться текст. Разворачивается какая-то диаграмма.

15 НОЯ

BAND ON THE RUN

А под этим:

1985

И затем:

511

Я перехожу на следующую страницу. На экране появляется карта: автострада, направление проезда. Дорога ведет к аэропорту имени Шарля де Голля. Ниже появляется логотип Trans World Airlines.

TWA.

И больше ничего.

Я начинаю стучать по клавиатуре, чтобы распечатать файл. Там две страницы.

Ничего не происходит. Я задыхаюсь от избытка адреналина! Затем я слышу один за другим четыре коротких звуковых сигнала.

Кто-то входит во двор.

Тут я соображаю, что принтер не включен. Когда я включаю его, он тихо щелкает, а затем начинает гудеть.

Я нажимаю еще на одну кнопку: экран мигает.

Голоса снаружи. Бобби, Бентли.

Первая страница файла WINGS медленно выползает из принтера.

У входной двери звенят ключами.

Вторая страница файла WINGS следует за первой, слегка наползая на нее.

В холле открывается дверь: шаги, голоса.

Я вынимаю две страницы из принтера, запихиваю их в карман пиджака, затем выключаю компьютер и принтер. Затем бросаюсь в кресло.

Но тут до меня доходит, что, когда я вошел, компьютер был включен.

Я кидаюсь к компьютеру, включаю его обратно и снова бросаюсь в кресло.

Бобби и Бентли заходят в гостиную, сопровождаемые членами французской съемочной группы, включая режиссера и оператора.

Положив голову на колени, я тяжело дышу.

Голос — я не уверен, кому он принадлежит, — спрашивает:

— Что ты здесь делаешь?

Я ничего не отвечаю. В гостиной холодно, как зимой.

— Мне плохо, — говорю я, поднимаю голову и морщусь от света. — Я нехорошо себя чувствую. — Пауза. — Ксанакс кончился.

Бентли смотрит на Бобби, а затем, подойдя ко мне, бормочет без всякого интереса:

— Херово.

Бобби смотрит на режиссера, который изучает меня с таким видом, словно вот-вот примет какое-то решение. Наконец режиссер кивает Бобби — это знак к началу съемки сцены.

Бобби пожимает плечами, падает на диван, развязывает галстук, затем снимает пиджак. Плечо его белой рубашки от Comme des Garзons слегка испачкано кровью. Бобби вздыхает.

Появляется Бентли и протягивает Бобби стакан с выпивкой.

— Что случилось? — спрашиваю я, почти не слыша собственного голоса. — Почему вы ушли с вечеринки?

— Несчастный случай, — говорит Бобби. — Совершенно непредвиденный.

Он отпивает из стакана.

— Что такое? — спрашиваю я.

— Брюс Райнбек погиб, — говорит Бобби, стараясь не глядеть на меня, а затем недрогнувшей рукой еще раз подносит стакан ко рту.

Бобби не ждет, пока я спрошу у него, как это случилось, — впрочем, я и не собирался спрашивать.

— Он пытался извлечь взрыватель из бомбы в квартире на Бетюнской набережной, — вздыхает Бобби, не вдаваясь в детали. — Уж не знаю зачем.

Я сижу на своем месте настолько долго, насколько это возможно без того, чтобы сойти с ума, но когда режиссер делает мне знак подняться, я, пошатываясь, встаю на ноги.

— Я… пойду, пожалуй, посплю, — говорю я, а затем, ткнув пальцем вверх, добавляю: — На втором этаже.

Бобби ничего не говорит, просто безразлично смотрит на меня.

— Я… я ужасно вымотан, — говорю я, трогаясь с места. — Вот-вот с ног свалюсь.

— Виктор, — внезапно зовет меня Бобби.

— Да? — Я останавливаюсь, чувствуя, что все мое тело покрыто холодным потом, а желудок до краев заполнен кислотой. — Да? — снова спрашиваю я.

— Что у тебя торчит из кармана? Он показывает на мой пиджак.

Я с невинным видом гляжу в указанном направлении.

— О чем ты?

Бобби встает с дивана и подходит ко мне так быстро, что чуть не сбивает меня с ног. Одним движением он выхватывает заинтересовавшую его бумажку из моего кармана.

Он рассматривает ее, переворачивает, а затем вновь глядит на меня.

Он протягивает мне бумажку, скривив рот, и пот блестит у него на висках, на переносице и во впадинах под глазами. Жуткая улыбка во весь рот.

Я беру лист бумаги у него из рук, у меня мокрые ладони и руки трясутся.

— Что это? — спрашиваю я.

— Иди спать, — говорит он, отворачиваясь.

Я смотрю на листок.

Это расписание съемок на завтра, которое первый ассистент режиссера сунул мне, когда я выходил с вечеринки на рю Поля Валери.

— Жаль Брюса, — говорю я неуверенно, потому что мне его совсем не жаль.

Я на втором этаже, замерзаю в постели, закрывшись на замок. Я сожрал ксанакс, однако сон так и не идет. Раз десять я начинаю мастурбировать, но тут же останавливаюсь, осознав всю бессмысленность этого занятия. Я пытаюсь не прислушиваться к крикам, которые раздаются снизу, и надеваю наушники, но кто-то из французской съемочной группы засунул в мой плеер кассету, на которой в течение девяноста минут Дэвид Боуи поет «Heroes» снова и снова, бесконечным кольцом — еще одно, не лишенное логики преступление. Я начинаю считать те смерти, в которых я не виноват: почтовые марки с токсином в клеевом слое, книга со страницами, пропитанными ядом, который убивает в течение считанных часов, костюмы от Armani, настолько насыщенные отравой, что жертва впитывает к концу вечера через кожу достаточное количество, чтобы умереть.

В 23:00 Тамми наконец впархивает в гостиную с букетом белых лилий в руках, а руки у нее все в болячках, большинство которых размещается на локтевом сгибе. Следом появляется Джейми. Я читал эту сцену, так что более менее представляю ее. Когда Джейми сообщают о смерти Брюса, она просто говорит: «Ясно» (но Джейми-то знала, что произойдет с Брюсом Райнбеком, она знала это еще в Лондоне, она знала это, когда мы приехали в Париж, она знала это в первый же день, когда играла в теннис с Брюсом, она знала это всегда).

Когда это говорят Тамми, она вяло смотрит на Бобби, не в силах поверить. Джейми, следуя сценарию, берет лилии из ее рук, и тогда Тамми расслабляется и говорит Бобби шепотом: «Лжец!», а затем она шепчет: «Лжец!» — еще раз, и на лице Бобби появляется слабая улыбка, а французский оператор стоит у него за спиной, чтобы зафиксировать реакцию Тамми, и тут у нее все внутри опускается, и она начинает кричать и выть, не останавливаясь ни на секунду, и ей уже глубоко наплевать, зачем в ее жизни появился Бобби, зачем он велит ей идти спать, зачем он требует от нее, чтобы она немедленно забыла Брюса Райнбека, зачем он рассказывает ей, что Брюс убил сына французского премьера, зачем ей объясняют, что ей следует радоваться, что с ней ничего не случилось, в то время как Бентли (клянусь Богом!) принимается нарезать салат.