Ниже нуля - Эллис Брет Истон. Страница 16

– Я достаточно одета? – спрашивает Ким. Блер кивает, советует ей снять шляпку.

– Надо? – неуверенно спрашивает меня Ким.

– Пожалуй, почему бы и нет? – Я вздыхаю, сажусь на кровать Ким.

– Слушайте, еще рано. Может, пойдем в кино? – предлагает Ким, глядя в зеркало, снимая шляпку.

Поднимаясь, Блер говорит:

– Хорошая мысль. А что идет?

Собака кашляет и вновь глотает.

Мы едем в Уэствуд. Фильм, который хотят посмотреть Ким и Блер, начинается в десять, он о группе молоденьких и хорошеньких студенток, которым режут глотки, а потом бросают в бассейн. Большую часть фильма я не смотрю, только кровавые сцены. Мои глаза все время бродят по экрану, по двум зеленым табло «Выход», висящим над дверьми в задней части зала. Фильм заканчивается неожиданно, Ким вместе с Блер задерживаются, чтобы посмотреть титры, и узнают массу имен. По пути на выход Блер и Ким замечают Лин, Блер хватает меня за руку со словами: «О, нет».

– Обернитесь, обернитесь. Лин здесь, – шепчет назойливо Ким. – Не говорите ей, что мы видели ее сегодня на третьем канале.

– Поздно, – улыбается Блер. – Здравствуй, Лин.

Лин сильно загорелая, в потертых джинсах и очень открытой майке «Хард-рок-кафе», вместе с ней молоденький светлый парень, тоже сильно загорелый, в темных очках и шортах.

Лин орет:

– О господи, Блер. Кимми!

Лин и Блер обнимают друг друга, потом обнимаются Лин и Ким, делая вид, что целуют друг друга в щеку.

– Это Трой, – говорит Лин, представляя парня.

– Это Клей, – говорит Блер, положив руку на мое плечо.

– Привет, Трой, – здороваюсь я.

– Привет, Клей, – отвечает он.

Мы жмем руки, рукопожатие у обоих вялое и дрожащее, девушки кажутся обрадованными.

– Ой, господи, Блер, мы с Троем были сегодня на третьем канале! Ты нас видела? – спрашивает Лин.

– Нет, – отвечает Блер с огорчением в голосе, кидая взгляд на Ким.

– А ты? – спрашивает Лин у Ким. Ким качает головой.

– Да, я тоже не видела. На самом деле мне показалось, что один раз я себя видела, но не уверена. Ты меня видел, Трой?

Трой качает головой, проверяя свои ногти.

– Троя показали, а меня потеряли, я танцевала вместе с Троем. Вместо меня сняли какую-то сучку из Долины, танцевавшую рядом. – Она вытаскивает сигарету, ищет зажигалку.

– Может, повторят, ты сможешь все как следует рассмотреть, – говорит Блер, почти ухмыляясь.

– Ну да, конечно, повторят, – соглашается Ким, тоже ухмыляясь, глядя свысока на Троя.

– Правда? – с надеждой спрашивает Лин. Я даю ей прикурить.

– Да-а, они все крутят по нескольку раз, – уверяет Блер. – Все, все.

Мы так и не попадаем в клуб «Нигде». Ким забывает дорогу и адрес, поэтому мы едем в «Барниз-бирнери», молча сидим там. Ким говорит о своем вечере, я гоняю шары, а когда Блер заказывает выпить, официантка просит показать какой-нибудь документ, Блер показывает фальшивый, официантка приносит выпить, Блер отдает бокал Ким, которая быстро выпивает и говорит Блер, чтобы та заказала еще один. Обе они разговаривают о том, как отвратительно выглядела Лин на третьем канале.

Позвонив мне на следующий вечер, Трент говорит, что у него депрессия, нет больше кокаина, не может найти Джулиана, проблемы с какой-то девушкой.

– Мы пошли на вечер вчера... – начинает Трент и замолкает.

– Ну? – спрашиваю я, лежа в постели и уставившись в телевизор.

– Я не знаю, по-моему, она еще с кем-то встречается... – Он снова медлит. – У нас что-то не идет. Я обломался.

Еще одна долгая пауза.

– Да? Обломался? – спрашиваю я.

– Пошли в кино, – предлагает Трент.

Мне требуется время, чтобы что-то сказать, пока на кабельном канале в замедленной съемке и черно-белом изображении взрывается дом.

По дороге к «Беверли-центру» Трент курит косяк, говорит, что девушка живет где-то рядом, а я немного похож на нее.

– Отлично, – говорю я.

– Девки ебнутые. Особенно эта. Она настолько ебнутая. На кокаине. На этом, как его, прелудине, еще на спиде. Бог ты мой. – Трент делает еще затяжку, передает мне, опускает стекло и смотрит в небо.

Мы ставим машину, проходим через пустой яркий «Беверли-центр». Все магазины закрыты, мы поднимаемся на верхний этаж, где показывают кино, белизна пола, потолка и стен подавляет, быстро проходим через пустой холл, не встречаем никого, пока не подходим к кинотеатру. Возле билетной кассы трутся несколько человек. Мы покупаем билеты, идем в тринадцатый зал, в нем мы с Трентом одни, и внутри маленького узкого помещения взрываем еще один косяк.

Когда через девяносто минут или, может, часа через два мы выходим из кинотеатра, какая-то девушка с розовыми волосами и закинутыми на плечо роликовыми коньками подходит к Тренту.

– Трент, о господи. Ну разве это место не улет? – визгливо говорит она.

– Привет, Ронетт, что ты здесь делаешь? – Трент абсолютно удолбанный, заснул во время второй серии.

– Так, тусуюсь.

– Да, Ронетт, это Клей. Клей, это Ронетт.

– Привет, Клей, – кокетливо говорит она. – Эй, а вы что смотрели? – Она разворачивает пластинку жвачки, запихивает ее в рот.

– У-у-у... в тринадцатом зале, – неуверенно отвечает Трент, глаза красные, полуприкрыты.

– А как называлось? – спрашивает Ронетт.

– Я забыл, – говорит Трент, смотрит на меня. Я тоже забыл, пожимаю плечами.

– Трент, не подвезешь меня? Ты на машине? – спрашивает она.

– Нет, то есть да. Клей на машине.

– Ой, Клей, ты не мог бы подвезти?

– Конечно.

– Отлэ. Дайте я их надену, и поедем.

Когда мы идем через холл, охранник, сидящий в одиночестве на скамейке и курящий сигарету, говорит Ронетт, что в «Беверли-центре» кататься на роликах запрещено.

– Это круто, – замечает Ронетт и катится дальше.

Охранник все так же сидит, делает еще затяжку, смотрит, как мы уходим.

В машине Ронетт рассказывает, что только что закончила записывать вокал, вернее, подпевки, на новом альбоме Бандарасты.

– Но мне не нравится Бандараста. Он почему-то всегда называет меня Чума. Мне не нравится, когда меня зовут Чумой. Совсем не нравится.

Я не спрашиваю, кто такой Бандараста; вместо этого спрашиваю, певица ли она.

– Ну, можно и так сказать. На самом деле я парикмахер. Понимаешь, я не сдала, вылетела из универа, теперь просто оттягиваюсь. Еще я рисую... о, спасибо, что напомнил, – я оставила свои картины у Devo. Мне кажется, они хотят использовать их в клипе. В общем... – Она смеется, замолкает, выдувает пузырь жвачки, тот лопается. – Что ты спросил, я забыла?

Я замечаю, что Трент заснул, и даю ему в живот.

– Я не сплю, чувак, не сплю. – Он садится, опускает свое стекло.

– Кле-ей, – настаивает Ронетт. – Что ты спросил, я забыла?

– Чем ты занимаешься? – спрашиваю я, раздраженный, пытаясь не заснуть.

– А, я стригу во «Флипе». Ой, пожалуйста, включи эту песню погромче. Обожаю ее. Они будут в «Паласе» в пятницу.

– Трент, проснись, мудак, – громко, чтобы перекричать музыку, говорю я.

– Я не сплю, чувак, не сплю. Просто глаза устали.

– Открой их, – повторяю я.

Он разлепляет веки, окидывает взглядом машину.

– Отличная прическа, – обращается он к Ронетт.

– Сама сделала. Мне приснился сон, в нем я видела, как растаял мир. Я стояла на Ла-Сьенега и оттуда видела весь мир, как он таял, это было круто, вполне реалистично. Я подумала: а что если бы сон стал явью, как бы я могла помешать этому, знаешь?

Я киваю.

– Как я могу изменить вещи, знаешь? Тогда я подумала, что, если вставить кольца в уши или что-то в этом роде, вроде как изменить свой физический образ, мир не растает. Я покрасила волосы, и розовый цвет держится. Мне нравится. Он держится. Я думаю, что мир не будет больше таять.