Атласная змея - Эмар Густав. Страница 44

Однажды утром, при первых звуках утренней зорьки, приветствовавших рассвет своими веселыми раскатами, граф де Виллье вышел из форта Дюкэна, вместе со следовавшим за ним Золотой Ветвью.

На графе был охотничий костюм; в руке он держал небольшое охотничье ружье.

Золотая Ветвь тоже был в охотничьей одежде.

У офицера и солдата был такой вид, точно они и не думали о делах мира сего.

Выйдя из форта, они направились по дороге к Красивой реке.

Мы уже говорили, что граф вышел, по-видимому, с намерением поохотиться, и не без основания употребили это слово. Дело в том, что ружье, которое граф де Виллье держал в руке, служило ему, так сказать, предлогом, чтобы отправиться на прогулку. Молодой человек вовсе не думал об охоте; если бы даже самая великолепная лань остановилась перед ним, он и тогда не подумал бы о том, чтобы ее убить.

Прошло уже целых четыре дня, как экспедиция вернулась в форт Дюкэн.

Капитан, удерживаемый после столь продолжительного отсутствия требованиями службы, в продолжение этих четырех дней не мог выбрать свободной минуты для того, чтобы заняться своими личными делами.

Вот почему, как только он увидел себя свободным, он взял ружье и отправился будто бы охотиться в сопровождении Золотой Ветви. Солдат непременно хотел его сопровождать, на что капитан, в конце концов, должен был согласиться.

Пройдя около получаса вдоль берегов Огио, капитан сделал резкий поворот вправо и углубился в лес.

Он направлялся к хижине Изгнанника.

Желание совершить эту прогулку вызывалось очень многими причинами: во-первых, он хотел видеть Анжелу, прелестную дочь Жан-Поля, с которой он так долго пробыл в разлуке. Он любил ее такой сильной и чистой любовью! Любовью, которой разлука не увеличила, что было невозможно, но окружила неким ореолом, постоянно напоминая молодому человеку о трогательной и наивной чистоте грациозного ребенка. Кроме того, его беспокоила участь этой молодой девушки, покинутой, одинокой в глубине пустыни, не имеющей другого защитника, кроме самой себя. Отец ее, единственный ее защитник, оставил ее одинокою в продолжение целых нескольких недель. Сколько серьезных событий могло случиться в такой длинный промежуток времени! Затем капитану еще очень хотелось видеть самого Изгнанника, чтобы добиться от него объяснения его странного поведения во время их встречи на острове: поведение это, несмотря на многократные уверения Бержэ, он вовсе не считал таким откровенным и честным, каким оно должно было бы быть на основании существующих между ними хороших отношений.

Все эти причины заставляли молодого человека незаметно ускорять шаг, и, таким образом, он очутился у входа в огороженный двор хижины, когда еще, по его мнению, он едва только успел пройти половину требуемого расстояния.

Он остановился и окинул взором окрестности: все было спокойно и безмолвно.

— Мы как будто уже пришли, — сказал Золотая Ветвь, едва переводя дух, — тем лучше! Как, однако, мы бежали! Это называется, господин капитан, не ходьбой, а галопом.

— Подожди меня здесь, отдохни! — отвечал офицер, не слышавший ни одного слова из того, что говорил ему солдат. — Я не задержу тебя долго.

— Оставайтесь там сколько вам угодно, господин капитан, а я тем временем покурю трубочку.

И солдат бросился на траву со вздохом удовольствия.

— И тут кроется женщина, — прошептал он, — таким бешеным галопом люди бегают только тогда, когда у них любовь в сердце. Собственно говоря, это дело капитана!.. Надо сознаться — малютка хорошенькая; что же касается меня, то меня это, конечно, не может интересовать ни в каком отношении. Молодежь возьмет свое!

И, вероятно непомерно довольный тем, что сумел так мастерски произвести оценку немного странного поведения своего капитана, бравый солдат расхохотался и закурил свою трубку.

Тем временем, после нескольких секунд колебания, капитан решился отворить калитку в ограде и направился к хижине. Путь был недалек; он подошел к двери, она была заперта. Капитан очень удивился, увидев запертую дверь, которая обычно оставалась открытой в продолжение всего дня.

Он постучал, но никто не отозвался на этот стук; никакого движения не заметно было внутри хижины.

Капитан поднял голову, посмотрел направо и налево. Окна не только были закрыты, но еще и забиты толстыми ставнями изнутри. Граф де Виллье, серьезно обеспокоенный, вошел в конюшню — она была пуста. Кормушка, покрытая паутиной, свидетельствовала о том, что давно в ней не было уже месива для лошади. На решетке не видно было сена, не видно было и соломы для подстилки. Даже куры, обыкновенно совершенно свободно рывшиеся в земле, и те исчезли. Везде мертвое молчание!

Не было никакого сомнения в том, что хижина покинута своими обитателями и уже давно. Животные и люди выселились одновременно.

На краю маленькой речонки не видно было обычно привязанной здесь пироги; утки уже не полоскались больше в зеленоватой воде бухточки. Капитан не находил здесь ничего из того, что привык видеть.

Молодой человек поддался отчаянию; он упал на скамью, стоявшую у двери; смертельная тоска сжимала ему сердце, как в тисках.

Что сталось с Анжелой? Почему она уехала? Может быть, отец взял ее с собой в какое-нибудь далекое путешествие? Или, может быть, Изгнанник, преследуемый, как хищный зверь, был вынужден бежать и бросить все, что у него было?

Таковы были вопросы, которые сам себе задавал молодой человек, не находя в тоже время на них ответов.

Ему смутно приходило на память, что во время своего последнего свидания с молодой девушкой, когда он объявил ей о своем отъезде, она ответила ему, что, может быть, она с ним и встретится еще во время его экспедиции; но если даже предположить, что Анжела на одну или на две недели покинула свое жилище, она уже давно должна была вернуться. Да и зачем ей было уезжать? Какие серьезные причины могли заставить покинуть хижину ее — бедного ребенка, неизвестного никому в мире? Затем, если предположить, что она отправилась в далекое путешествие, это тоже не могло служить объяснением того полного запустения, в каком она оставила свою хижину. Очевидно, внезапная катастрофа смутила столь спокойную до сих пор жизнь молодой девушки: случилось несчастье, но какое?