Авантюристы - Эмар Густав. Страница 34

— Посмотрим, посмотрим! — сказал граф, с гневом топнув ногой. — Объясните же мне все, наконец, я ничего не понимаю и хочу знать все — все, слышите ли вы?!

— Этот человек все расскажет вам, капитан, только он боится последствий своих признаний, вот почему он не решается начать.

Граф де Бармон презрительно улыбнулся.

— Этот человек не стоит моего гнева, — сказал он, — что бы он ни рассказал, я не стану ему мстить; он прощен заранее, даю честное слово.

— Рассказывайте, майор, — сказал Мигель, — а я пока поднимусь на палубу к Нико, или, если вы предпочитаете, к Тихому Ветерку, который довольно хорошо разыграл свою роль в этом деле.

Мигель вышел, майор и граф остались одни. Майор понял, что лучше откровенно во всем сознаться, и поведал графу о своей измене со всеми подробностями. Рассказал он и о том, каким образом Мигель заставил его спасти графа, когда, напротив, он получил плату за то, чтобы погубить его. Хотя имя герцога Пеньяфлора ни разу не было произнесено во время рассказа майора, граф, однако, угадал, что это герцог наносил ему все удары. Несмотря на всю его решимость, эта глубина ненависти, этот мстительный макиавеллизм испугали его. Но в этом подробном рассказе одно обстоятельство осталось для него темным: каким образом Мигель узнал о последней проделке его врага, и узнал как раз вовремя, так, чтобы расстроить ее?

На все вопросы графа майор ничего не мог ответить, он сам этого не знал.

— Ну как, теперь вы все узнали? — спросил матрос, внезапно входя в каюту.

— Да, — ответил граф с некоторым оттенком грусти, — все, кроме одного обстоятельства.

— Какого же?

— Мне хотелось бы узнать, каким образом вы открыли так искусно составленный заговор.

— Очень просто, капитан. Вот, в двух словах, как все было: Тихий Ветерок и я незаметно для майора следили за ним; когда он вошел в развалины, мы подслушали весь его разговор с незнакомцем. Когда майор отдал незнакомцу бумаги и тот направился к выходу, я бросился на него и, схватив за горло, с помощью Тихого Ветерка отнял у него бумаги…

— Где же эти бумаги? — с живостью перебил граф.

— Я отдам их вам, капитан.

— Благодарю тебя, Мигель! Теперь продолжай.

— Я уже кончил. Я связал его и вложил ему в рот кляп, чтобы он не смог кричать, бросил его там и убежал.

— Как! Ты убежал, Мигель, бросив связанного человека на пустынном острове?!

— А что же я должен был делать, капитан?

— О! Может быть, лучше было бы его убить, чем оставлять в таком ужасном положении?

— А он-то уж как нежно поступил с вами, капитан! Полноте, жалость к такому хищному зверю была бы глупостью с вашей стороны. Кроме того, черт всегда помогает своим помощникам. Не беспокойтесь, я уверен, что он уже спасся.

— Как же это?

— Ведь не вплавь же он добрался до Сент-Онората. Верно, его люди спрятались где-нибудь поблизости; решив, что он слишком долго не возвращается, они, верно, отправились на его поиски и подняли его, так что ему пришлось проваляться всего часа два или, может быть, три.

— Это возможно, Мигель, даже весьма вероятно. Но куда ты нас везешь?

— Вы здесь распоряжаетесь, капитан; мы отправимся, куда вы захотите.

— Я тебе скажу, но прежде высадим на берег майора; кажется, он так же желает освободиться от нашего общества, как мы — от его.

В эту минуту послышался голос Тихого Ветерка.

— Эй, Мигель, — сказал он, — нам навстречу идет большое судно.

— Черт побери! — сказал Мигель. — А флаг поднят?

— Поднят. Это норвежское судно.

— Вот прекрасный случай для вас, майор, — сказал граф.

— Эй, матрос! — закричал Мигель, не дожидаясь ответа майора. — Правь на норвежца!

Майор счел бесполезным протестовать. Через два часа оба судна подошли друг к другу. Норвежское судно шло в Хельсингборг, и капитан согласился взять еще одного пассажира. Майора перевезли туда со всеми принадлежавшими ему вещами.

— Теперь, капитан, — сказал Мигель, когда шлюпка возвратилась, — куда пойдем мы?

— Пойдем к островам, — печально ответил граф, — только там мы найдем убежище. — И бросив последний взгляд на берега Франции, очертания которых начинали теряться в синеватой дымке на горизонте, он прошептал, с горестным вздохом закрыв лицо руками: — Прощай, Франция!

В этих двух словах вылились все последние человеческие чувства, оставшиеся в глубине сердца этого человека, столь истерзанного злополучной судьбой, который, побежденный отчаянием, отправлялся требовать от Нового Света мщения, в котором так упорно отказывал ему Старый Свет.