Фланкер - Эмар Густав. Страница 15

Дома в городе низкие, заканчиваются террасами, соединенными между собой; они легки и устроены из камыша, скрепленного замазкой, обширны и имеют множество окон. Все — в один этаж и с выбеленным фасадом.

Этот странный город, заметный издали, словно вырастающий из высокой степной травы, представляет собой необыкновенное и крайне привлекательное зрелище.

В один прекрасный октябрьский вечер пять человек, одежду и лица которых невозможно было различить в темноте, вышли из вышеупомянутого девственного леса, приостановились на минуту в нерешительности на его опушке и внимательно осмотрелись кругом. Перед ними поднималась гора, огибавшая лес, вершина которой, хотя не очень высокая, вырисовывалась на горизонте с правой стороны.

Обменявшись между собой несколькими словами, двое из них остались на месте, а трое легли на животы и поползли на руках и ногах в высокой траве, совершенно их скрывавшей.

Достигнув вершины горы, они посмотрели вниз и были поражены и восхищены открывшимся видом. Гора, на вершине которой они находились, кончалась отвесным обрывом со всех сторон. На сто футов ниже их расстилалась великолепная равнина, посреди которой возвышался вышеописанный город Небесная Гора.

Наконец один из них приподнялся на локтях и обратился к своим товарищам:

— Довольны ли мои братья? — сказал он по-испански с гортанным произношением, по которому легко было узнать в нем индейца. — Сдержал ли Олень свое обещание?

— Олень — первый воин своего племени, язык его честен, и кровь в его жилах чистая, — ответил тот, к которому он обратился.

Индеец, не отвечая, украдкой улыбнулся; улыбка эта, будь она замечена его спутниками, заставила бы их серьезно задуматься.

— Мне кажется, — заметил спутник индейца, молчавший до сих пор, — теперь уже поздно входить в город.

— Завтра с восходом солнца Олень введет обеих Лилий в город, — ответил индеец. — Ночь очень темна.

— Воин прав, мы должны отложить переход в город до завтра, — заметил второй спутник.

— Возвратимся же к товарищам, которых, должно быть, уже беспокоит наше долгое отсутствие.

Сказав это, первый спутник повернулся назад и пополз обратно по своим следам; оба охотника следовали за ним до самой опушки, где они оставили своих товарищей.

Идя по дороге, прорубленной ими же, они скоро подошли к потухающему костру, перед которым задумчиво сидели две очень молоденькие девушки, прекрасные той креольской красотой, которую умела изображать только божественная кисть Рафаэля. Но в эту минуту девушки были бледны, казались изнуренными, и лица их были подернуты мрачною грустью. Заслышав шум шагов, они подняли глаза, и радость озарила их прекрасные лица.

Индеец подкинул в огонь несколько охапок сухих веток, а один из охотников стал кормить лошадей, привязанных неподалеку.

— Что же, дон Мигель, — спросила одна из девушек охотника, присевшего к огню подле нее, — скоро мы достигнем цели нашего путешествия?

— Вы уже достигли, сеньорита; завтра, с нашим другом Оленем, вы войдете в город, в неприкосновенное убежище, где никто уже не посмеет преследовать вас.

— Ах! — проговорила девушка рассеянно, взглянув на мрачное лицо индейца. — Завтра мы расстанемся?

— Так надо, сеньорита, забота о вашей безопасности требует этого.

— Кто же посмеет преследовать меня в этой неведомой стране?

— Ненависть на все осмелится! Умоляю вас, сеньорита, поверьте моему опыту и моей безграничной к вам преданности, хотя вы еще очень молоды, но уже настрадались довольно, пора хоть одному солнечному лучу прояснить ваше задумчивое чело, рассеять накопившиеся в вашем сердце горе и заботу.

— Да! — проговорила она, опустив голову и стараясь скрыть слезы, крупными каплями текущие по ее щекам.

— Сестра моя, друг мой, моя Лаура! — воскликнула другая девушка, нежно обнимая ее. — Будь мужественна до конца, не я ли с тобой? О! Не бойся ничего, — добавила она

с нежностью, — я принимаю половину твоего горя, тебе должно быть легче от этого.

— Бедная Луиза, — прошептала Лаура, в свою очередь обнимая подругу, — из-за меня и ты несчастлива. И когда только я буду в состоянии отблагодарить тебя за твою преданность?

— Люби меня так, как я тебя люблю, ангел мой, и не теряй надежды.

— Надеюсь, что не пройдет и месяца, как ваши преследователи будут поставлены в невозможность вам вредить, — проговорил дон Мигель. — Я веду с ними отчаянную игру, ставкой в которой моя голова, но это не суть важно, если я спасу вас. Дозвольте же мне, расставаясь с вами, унести в душе надежду, что вы не будете стараться уйти из убежища, найденного мной для вас, а станете терпеливо ожидать моего возвращения.

— Ах, кабальеро, вы знаете, что своей жизнью я обязана чуду. Мои родные, друзья, все те, наконец, кого я любила, покинули меня, кроме одной только Луизы, моей молочной сестры, чья преданность ко мне никогда не ослабевала, и вас, которого я совсем не знала и никогда не видела, явившегося вдруг в мою могилу, как ангел божественного правосудия. С той ужасной ночи, в которую я, как Лазарь, благодаря вам, вышла из гроба, вы окружили меня самыми нежными, самыми тщательными заботами, вы заменили тех, кто изменил мне, вы были для меня больше отца, почти что Богом.

— Сеньорита! — воскликнул молодой человек, смущенный и осчастливленный ее словами.

— Я говорю вам это, дон Мигель, — продолжала девушка с лихорадочным оживлением, — потому, что хочу доказать вам, как я вам благодарна. Не знаю, как решил Бог в Своей премудрости мою судьбу, но знайте, что моя последняя молитва и последняя мысль будут о вас. Вы хотите, чтобы я ждала вас, — я буду вам повиноваться! Верьте, что я защищаю свою жизнь не более как из любопытства, но я понимаю, как необходима вам свобода действий для того трудного дела, которое вы собираетесь предпринять. Итак, отправляйтесь спокойно, я вполне доверяю вам.

— Благодарю, сеньорита, это обещание удваивает мои силы. О, теперь я уверен в успехе!

Тем временем другой охотник вместе с индейцем приготовили для девушек шалаш, в который они тотчас же ушли отдыхать.

Как ни велико было беспокойство молодого человека, однако, после нескольких минут раздумья, он лег подле своих товарищей и тотчас заснул.

Едва первые солнечные лучи озарили небо розоватым отливом, как охотники открыли глаза. Приготовления к отъезду были скоро окончены, настала минута разлуки. Прощание было печальным. Оба охотника проводили девушек до опушки леса, чтобы как можно дольше пробыть с ними.

Донья Луиза, пользуясь теснотой дороги, по которой можно было двигаться только гуськом, приблизилась к охотнику, товарищу дона Мигеля.

— Окажите мне услугу, — торопливо сказала она ему тихим голосом.

— Какую? — спросил он ее так же тихо.

— Этот индеец внушает мне некоторые опасения.

— Вы ошибаетесь, я его хорошо знаю.

— Может быть, — сказала она серьезно. — Но хотите ли вы оказать мне услугу, о которой я буду просить вас? Иначе я обращусь к дону Мигелю, хотя я желала бы, чтобы он не знал о ней.

— Говорите, что я могу для вас сделать?

— Дайте мне нож и ваши пистолеты. Охотник пристально посмотрел на нее.

— Хорошо, — сказал он через минуту, — вы храбрая девушка. Вот вам то, что вы просите.

И незаметно для всех он подал ей нож и пистолеты, прибавив к ним еще два мешочка с порохом и пулями.

— Неизвестно, что может случиться, — сказал он.

— Благодарю, — ответила она с живейшей радостью и мгновенно спрятала оружие под свою мантилью, приняв решительный вид, заставивший охотника улыбнуться.

Минут через пять они вышли на опушку леса.

— Олень, — твердо сказал охотник, — помни, что ты отвечаешь мне за этих женщин.

— Олень дал клятву, — ответил индеец.

На этом они расстались. Обе девушки с индейцем отправились в город.

— Взойдем на гору, — сказал дон Мигель, — чтобы увидеть их в последний раз.

— Я только что сам хотел вам это предложить, — ответил охотник.