Курумилла - Эмар Густав. Страница 46

В этот момент он, к своему крайнему изумлению узнал, что граф Пребуа-Крансе высадился в Гуаймасе.

Вот что случилось. Сейчас же после своей беседы с дочерью генерал отправился с визитом к сеньору дону Антонио Мендесу Паво. Визит длился очень долго, хозяин и посетитель углубились в таинственную беседу.

Генерал возвратился домой, весело потирая руки.

Между тем Луи находился в Сан-Франциско. Печальный и угрюмый, он все еще не мог позабыть о позорном исходе своей экспедиции, начавшейся при столь счастливых условиях. В душе графа с новой силой проснулось раздражение против изменников, заставивших его потерпеть поражение, зародилась мысль об отмщении, несмотря на все предупреждения Валентина.

Измены, жертвой которых он часто становился, так отразились на характере графа, что лучшие друзья стали беспокоиться за его здоровье.

Он ни разу не вспомнил о донье Анжеле, ни разу не произнес ее имени, но его рука постоянно искала на груди ладанку, подаренную ею при первом свидании. Оставаясь наедине с собой, граф покрывал ее поцелуями и заливался слезами.

Прибытие Курумиллы в Сан-Франциско произвело резкий переворот: в сердце графа проснулись прежние надежды, на губах появилась улыбка, во взоре засветилась былая веселость.

Вслед за Курумиллой приехали два человека, которых мы не хотим называть, чтобы не осквернять страниц книги.

В течение нескольких дней эти люди действовали так искусно, что вполне подчинили себе волю графа и увлекли дона Луи в бездну, спасти его из которой не удалось даже молочному брату.

Однажды вечером оба друга сидели в своей комнате. Они только что поужинали и закурили по сигаре.

— Ведь ты отправишься со мной, брат, не правда ли? — спросил граф Валентина.

— Значит, ты окончательно не хочешь отказаться от своего плана? — со вздохом спросил тот.

— Что же нам тут делать?

— Здесь делать нечего, это правда, но ведь перед нами необозримые просторы прерий, которые манят к себе. Неужели мы должны довериться льстивым обещаниям вероломных мексиканцев и позабыть о вольной охотничьей жизни?!

— Да, так и придется сделать, — решительно ответил граф.

— Послушай, — сказал Валентин, — у тебя ничего не осталось от той решимости и веры, которые воодушевляли тебя в первую экспедицию, да ты и сам не веришь в ее успех.

— Ты ошибаешься, брат, в настоящее время я больше уверен в успехе, чем когда бы то ни было, так как в союзе со мной будут действовать мои бывшие заклятые враги.

Валентин разразился смехом.

— Они и до сих пор остались таковыми. Граф покраснел.

— Пусть будет по-твоему, — сказал он, — но, не стану скрывать, меня невольно увлекает куда-то мой рок, я и сам сознаю, что иду не к победе, а на смерть. Но для меня это не важно — я хочу видеть ее во что бы то ни стало. Прочти это письмо.

Граф вынул из-за пазухи письмо, принесенное Курумиллой, и передал Валентину. Тот пробежал его глазами.

— Отлично, — произнес он, — я очень рад, что ты со мной откровенен. Я отправлюсь вслед за тобой.

— Спасибо! Но Боже мой, мне кажется, что не следует отчаиваться! Ведь есть же такая пословица: non bis en idem. 13 Конечно, я отлично понимаю, что генерал Гверреро и его достойный приспешник сеньор Паво нагло меня обманывают, я даже уверен — они оба изменнически предадут меня при первом удобном случае. Но что же из этого? Я снова увижусь с той, которая является для меня всем и зовет к себе. Если я умру, то умру достойной смертью; мной будет проторен путь, и по нему пойдут другие, более счастливые пионеры, чтобы привнести свет цивилизации в страну, которую мы когда-то мечтали сделать свободной.

Валентин не мог удержаться от печальной улыбки: в последних словах графа отразилась вся его душа. Страсть, решимость и гнев постоянно бушевали в сердце дона Луи.

На следующий день Луи открыл вербовку волонтеров, а несколько дней спустя уже отплывал на шхуне вместе со своим отрядом.

Путешествие началось при дурных предзнаменованиях: авантюристы потерпели кораблекрушение. Если бы не Курумилла, который спас графа с риском для собственной жизни, дни дона Луи были бы окончены.

Авантюристы провели целых двенадцать дней на островке, поджидая помощи.

— Римляне сочли бы наше крушение за недобрый знак, — со вздохом произнес граф, — они отказались бы от экспедиции, потерпевшей на первых же порах такую ощутимую неудачу.

— Хорошо бы и нам последовать примеру этих благоразумных людей, — печально ответил Валентин, — сделать это еще не поздно.

Граф молча пожал плечами. Через несколько дней они были уже в Гуаймасе.

Сеньор Паво изумился при появлении графа и лично пожелал представить его генералу.

— Я хочу примирить вас друг с другом, — сказал он дону Луи.

Тот не стал отказываться. Сердце его сильно билось в ожидании встречи с Анжелой. Но встречи не произошло.

Генерал принял графа в высшей степени любезно. Он притворился, что говорит совершенно искренне и выразил полную готовность принять все предложения дона Луи.

Луи предложил генералу свои услуги в качестве командира отряда волонтеров, численность которого достигала двухсот человек, но ставил непременным условием своей службы, чтобы дон Себастьян присоединился к генерал-губернатору Альваресу.

Генерал Гверреро, не давая никакого положительного ответа на это предложение, ничем не выразил своему собеседнику, что оно ему не совсем нравится. Он пошел гораздо дальше и почти обещал графу, что сделает его командиром французского батальона. Нечего и говорить, что дон Луи с восторгом принял это обещание.

После этого граф несколько раз виделся с генералом. Последний предъявлял множество требований, из которых Луи мог согласиться только на одно — допустить начальника французского батальона к участию в командовании волонтерами.

Это обстоятельство принесло графу больше вреда, чем пользы: оно восстановило против него значительную часть французов, с неудовольствием смотревших на попытку генерала навязать им нового командира.

Граф находился в Гуаймасе уже восемь дней, но генерал ни единым словом не обмолвился о донье Анжеле, и Луи стал терять всякую надежду на встречу.

В тот день, когда мы застали его в приемной дона Себастьяна, натянутые отношение между мексиканским населением и французами обострились до такой степени, что немедленное вмешательство властей сделалось крайне необходимым, чтобы устранить серьезные бедствия. Несколько французов подверглись публичному оскорблению, а двое были ранены кинжалом; местное население глухо угрожало волонтерам, и в воздухе чувствовалось приближение грядущей ужасной катастрофы.

Генерал выразил притворное сочувствие оскорбленным французам, обещал графу произвести скорый и справедливый суд и арестовать убийц.

В действительности же генерал только поджидал значительного подкрепления, которое должно было прийти из Гуаймаса. С его помощью он рассчитывал нанести решительный удар французам, которых он теперь обманывал, надеясь выиграть время.

Граф, удовлетворенный обещаниями генерала, удалился.

На следующий день столкновения возобновились. Прогуливаясь по улицам, французы убедились, что убийцы, которых генерал хотел арестовать, остаются на свободе.

В батальоне началось глухое брожение, и к генералу отправили новую депутацию, во главе которой стал сам граф.

Он решительно потребовал от генерала, чтобы сейчас же был назначен суд и батальону выдали две пушки для защиты. Вместе с тем граф добивался от дона Себастьяна приказа обезоружить сивикос, состоявших в большинстве случаев из отбросов общества и затевающих беспорядки.

Генерал вторично согласился выполнить французские требования, но даже слышать не хотел об отнятии оружия у сивикос, ссылаясь на то, что это вызовет новое недовольство населения.