Мексиканская месть - Эмар Густав. Страница 2

Вот куплет, который пел этот голос:

Поющий быстро приближался, и шум лошадиного галопа смешался с последними рифмами куплета.

Молодая женщина хотела выбежать к нему навстречу, но вдруг попятилась назад со сдержанным криком и поспешила запереть дверь.

Легкая пирога, в которой сидели двое мужчин, обогнула скалистый мыс и причалила к берегу на расстоянии десяти метров от дома.

— Благодарю тебя, кум, — сказал один другому, — я постараюсь отплатить тебе тем же. Не отужинаете ли вы с нами?

— Нет, Маркос, — ответил другой, — мне необходимо возвратиться туда: взгляните на небо, я едва успею воротиться до кордонназо.

— Ваша правда, — ответил Маркос, — уезжайте не медля, счастливого пути!

— Приедете ли вы?

— Может быть; я еще не решился.

— Вы очень дурно сделаете, ежели упустите это дело; такие хорошие дела редко бывают.

— Это верно, — отвечал Маркос, как будто обдумывая, — вероятно, я приеду.

— И прекрасно! Так, значит, это решено?

— Да, ежели ничто не задержит меня.

— До свидания!

Маркос, опершись обеими руками в нос пироги, сдвинул ее на реку.

Она тотчас же отчалила и тотчас же скрылась за мысом, из-за которого причалила; сделавши последний прощальный жест своему товарищу, Маркос обернулся, как будто бы намереваясь идти в дом.

В то же время из рощи выехал всадник на прекрасном вороном коне.

Они встретились лицом к лицу и вскрикнули от изумления; в восклицании Маркоса слышна была насмешка, в восклицании же всадника слышалась нота неудовольствия. Они остановились как будто по обоюдному соглашению и чрезвычайно вежливо поклонились друг другу.

— Вив Диос! Сеньор дон Альбино, — сказал Маркос с притворною улыбкою, — как я рад тому, что встретил вас.

— И я также очень рад, сеньор дон Маркос, — ответил всадник с новым поклоном.

— Я не надеялся встретиться с вами в этих местах; меня уверяли, что вы отправились в продолжительное путешествие внутрь страны.

— Таково, действительно, было мое намерение, сеньор дон Маркос, — ответил с улыбкою Альбино, — но, вы знаете, человек предполагает, а Бог располагает.

— Это значит, что вы переменили свое решение и, вероятно, предпочли остаться здесь?

— Ваше заключение не вполне верно, сеньор; право, не от меня зависело, чтобы это путешествие совершилось.

— Я понимаю. Вас остановили не зависящие от вас обстоятельства в то самое время, когда вы собрались уже ехать?

— Да, сеньор.

— Что делать; необходимо покоряться силе обстоятельств; но, извините меня за нескромный вопрос, как это случилось, что я встречаю вас так далеко от вашего ранчо в такое позднее время, когда все предвещает кордонназо.

— В то время, когда я отправился в путь, нельзя было предполагать, что случится буря.

— Так как нас нечаянно свел случай, то мы не расстанемся так; уже поздно; до вашего ранчо отсюда более шести лье: я предлагаю вам гостеприимство в моей хозе на ночь; завтра, наверное, будет прекрасная погода, и вы возвратитесь домой на рассвете.

— Извините меня, сеньор дон Маркос, за то, что я откажусь от вашего любезного приглашения, — отвечал не без смущения дон Альбино, — потому что Пуэбло только в нескольких шагах отсюда и я буду там в десять минут.

— Почему вы отказываетесь от моего приглашения? — спросил дон Маркос, незаметно поморщив бровями. — Неужели вы предполагаете, что оно неискренно?

— Нисколько, сеньор, я очень хорошо знаю вашу честность и поэтому не мог предположить этого.

— Ну так почему же, в таком случае?

— Я боюсь стеснить вас, вот и все.

— Вы шутите, дон Альбино. Разве хозяина можно стеснить? Ну пойдемте со мною, я не принимаю извинения.

Всадник стоял неподвижно; очевидно, в уме его происходила сильная борьба, его лицо выражало сильную тоску. Дон Маркос со странным выражением наблюдал за ним украдкой.

В это время сверкнула молния и глухо загрохотал гром.

— Вот и разрешение вопроса, — сказал дон Маркос. — Начинается гроза, через несколько минут она пронесется здесь с бешенством; поспешим приютиться.

— Пусть же будет по-вашему, — ответил дон Альбино.

— Вот и прекрасно! — сказал, смеясь, дон Маркос, — я знал, что сумею убедить вас.

Они пошли рядом и направились к небольшому домику, находившемуся на расстоянии не более ста шагов от того места, на котором встретились.

Дону Маркосу по наружности казалось от сорока четырех до сорока пяти лет; у него были блестящие глаза, умный лоб; несмотря на простоту его морского костюма, ничто не умаляло силы выражения лица этого человека, не столь замечательного своим высоким ростом, как задумчивым, энергическим и внушительным видом его благородной и прекрасной физиономии; в нем было что-то гордое и кроткое, что прельщало и действовало внушительно.

Дон Альбино был молодой человек, не более двадцати пяти лет; черты его лица были изящны и деликатны, лицо его было бледно и задумчиво, его темно-голубые глаза придавали его физиономии нежное мечтательное выражение, его стройная, гибкая и красивая талия, врожденное изящество его жестов делали его прекрасным молодым человеком. Ансамбль его наружности имел чрезвычайную прелесть; его длинные волосы ниспадали густыми и шелковистыми кудрями на плечи; на нем был богатый и грациозный костюм мексиканских кампезиносов. Одним словом, оба эти человека представляли, по крайней мере в физическом отношении, полнейший контраст.

Дон Маркос поднял задвижку и вошел в дом; за ним следовал дон Альбино, который сошел с лошади и вел ее за повод.

Мексиканские дома нельзя назвать комфортабельными: у них нет внутри дверей, и многие из домов устроены так, что для того, чтобы пройти в конюшню или корраль, надобно пройти через зал; но это неудобство не сильно беспокоит их.

Первая комната была пуста. Даже Линдо, прекрасная ньюфаундлендская собака, с которой мы познакомили наших читателей, ушла из нее.

Дон Маркос быстро окинул взглядом вокруг себя, отпер дверь, ведшую в корраль, и сделал знак головою своему гостю, чтобы он поставил в нее свою лошадь, что тот и поспешил исполнить.

— Теперь, — сказал дон Маркос, когда молодой человек вошел к нему, расседлав и почистив лошадь, — посмотрим, есть ли для нас ужин, — и громко закричал: — Марцелия!

Тотчас же появилась молодая девушка, предшествуемая собакою, которая, вбежав, положила свои толстые лапы на плечи моряка, выражая живейшую радость.

— Прочь, Линдо! Прочь! — сказал Маркос, лаская ее. — Ты добрая собака; но довольно!

— Вы звали меня, батюшка?.. — спросила молодая девушка тихим и слегка дрожащим голосом.

Дон Маркос наморщил брови, однако же с кротостью отвечал:

— Да, дитя мое, я привел тебе гостя; угости его как можно получше; он переночует здесь, надо приготовить ему приличную комнату.

— Достаточно будет одной койки, — сказал тогда дон Альбино, — а ежели будет необходимо, то я высплюсь на моем седле.

— Любезный дон Альбино, — грациозно сказал дон Маркос, — вы мой гость; предоставьте мне свободу действий.

Молодой человек молча поклонился.

— Милая моя дочь Марцелия, — продолжал дон Маркос, — готов ли ужин?

— Он ожидает вас, батюшка, — ответила она.

Странно, что всякий раз, как только молодая девушка произносила эти два столь простых слова: мой батюшка, нервная дрожь пробегала по лицу моряка, и его прекрасное лицо вдруг омрачалось.

— Прикажите подавать нам, — сказал он и обратился к Альбино: — Извините меня, я оставлю вас и через минуту вернусь.

И, не ожидая ответа молодого человека, он вышел из залы.