Путь шута - Бенедиктов Кирилл Станиславович. Страница 63

— Не беспокойся, Эмил, — говорю я. — По счету я заплачу. В конце концов я же немного виноват перед тобой…

— Чего тебе еще от меня нужно? — сразу начинает беспокоиться он. — Ненавижу эти твои лисьи увертки!

— Ровным счетом ничего. Разве что… не мог бы ты сообщить префекту, что военная полиция корпуса уже задержала Хачкая?

— Чтобы он прекратил поиски? Да ведь с этого толстого хрена станется потребовать у нас выдачи задержанного. И кого мы ему предъявим?

— Не обязательно слать ему официальную бумагу, Эмил. Достаточно намекнуть. Можешь сослаться на меня: мол, Хачкая взяли MP [4] генерала О'Ши. А потом пусть пишет запросы в Дуррес, наш босс знает, куда посылать таких деятелей.

Некоторое время Димитров обдумывает мое предложение, потом с явной неохотой отодвигает тяжелый табурет и встает.

— Что ж, Луис, может, это и не такая плохая мысль… Я подкину ее комиссару Полю, и, если старик будет не против, сообщу тебе. Идет?

В общем, мы расстаемся друзьями. Вот только в поисках Хачкая я не продвигаюсь вперед ни на дюйм.

Вы, разумеется, можете поинтересоваться, почему я так зациклился на этом пареньке? Отвечу: у меня на то две основные причины. Первая — у меня больше нет ни одной ниточки, которая помогла бы мне приблизиться к «ящику Пандоры» и таинственному эмиссару «мясника из Приштины». К тому же информация, полученная от Эмила, не оставляет сомнений в том, что Хачкай действительно замешан в серьезных криминальных делах. Вторая причина заключается в том, что он все еще мне симпатичен. Странно звучит, согласен. Даже после того, как я выстроил для себя четкую картину убийства Патрини (эмиссар получает от итальянца «ящик», уходит, появляется не вызывающий подозрений малолетка, расстреливает моряка, после чего имитирует соблазнение Сали Романо, обеспечивая себе алиби), Ардиан по-прежнему не вызывает у меня ни гнева, ни отвращения. Я упорно продолжаю думать о нем как о жертве неблагоприятно сложившихся обстоятельств, тем более что сейчас за ним действительно охотятся и полицейские, и бандиты. Может быть, именно подсознательное стремление доказать себе самому, что я не ошибаюсь, и заставляет меня нанести визит его родителям. Не то чтобы я всерьез надеюсь узнать у них, где скрывается их сын: что касается сотрудничества с полицией, местной или международной, албанцы упираются не хуже корсиканцев или сицилийцев. Вообще мне кажется, что обитатели этой части Средиземноморья впитывают недоверие и даже враждебность к официальным властям с молоком матери. Но шанс узнать что-то о самом Ардиане, об Ардиане как личности у меня все-таки есть. Поэтому я расплачиваюсь по счету и отправляюсь по адресу, который дал мне Эмил.

И совершаю одну из самых больших ошибок, которые только можно себе представить.

Разумеется, все мы здесь (ну или почти все, не считая таких зеленых новичков, как Тарас) профессионалы. У каждого отслужившего в корпусе больше года накапливается определенный опыт, добытый потом (чаще) или даже кровью (реже), который, как правило, служит хорошей гарантией от совершения новых ошибок. Как правило. Потому что по-настоящему от ошибок не застрахован никто. Даже профессионалы.

Существует инструкция, строго-настрого запрещающая офицеру военной полиции корпуса осуществлять оперативно-розыскные мероприятия в одиночку. Проще говоря, всюду следует ходить с напарником.

Отправившись в Тирану один, я ничего не нарушил, по крайней мере формально, — обед с Эмилом не подпадает под определение «оперативно-розыскной работы». А вот визит к родителям подозреваемого в убийстве именно этой самой работой и является. Всего-то и нужно — снова зайти в комиссариат и попросить у Поля любого свободного на данный момент полицейского себе в помощь. Но я этого не делаю. Во-первых, мне не хочется в очередной раз просить об одолжении тиранских коллег, особенно после прокола с Тарасом, о котором, разумеется, все уже знают. Во-вторых, я тороплюсь. Одно дело — искать кого-то, кто скрывается только от тебя, и совсем другое — идти по следу того, за кем гоняются еще десять человек. Поневоле просыпается охотничий азарт.

Называя вещи своими именами, я делаю большую глупость.

В бортовом компьютере моей машины имеется карта Тираны с оптимизатором поиска маршрута, так что рруга Курри, где проживает семья Хачкай, я нахожу быстро. Мрачноватое местечко, с частично разрушенными, частично укрепленными на манер средневековых крепостей домами, остовами сгоревших машин, глубоко ушедшими в зияющие в асфальте ямы, чахлыми скверами, в которых кучкуются тощие оборванные подростки, и, разумеется, растрескавшимися бетонными яйцами старинных дотов. Я специально проезжаю мимо нужного мне дома и останавливаю машину чуть дальше, там, где из земли торчат покореженные металлические столбы. Выхожу, активирую замок и электронного сторожа — теперь при попытках открыть машину злоумышленник будет получать удар током. По чести сказать, это мало кого останавливает — угонщики давно уже работают в резиновых перчатках, — но против мелкой шпаны помогает.

Я не торопясь иду по улице, как бы невзначай поглядывая по сторонам. Народу в этот час здесь немного: греется на солнышке старик с худым пятнистым лицом, шествует, переваливаясь с боку на бок, толстуха в бесформенном платье и грязном платке, сидит за раскладным столиком торговец сигаретами. К нему я подхожу; мне приходит в голову, что отец Ардиана наверняка курит — в этой стране курят почти все мужчины — и для налаживания контакта можно угостить его сигаретой. Ассортимент уличного торговца поражает воображение — на ободранном пластиковом покрытии выложены едва ли не все европейские и американские марки сигарет. Разумеется, то же самое можно встретить и по другую сторону Адриатики, в любом крупном итальянском магазине, вот только цена там будет раз в пять выше. Все это табачное изобилие попадает в Албанию контрабандой; мы с ней, разумеется, боремся, но спустя рукава. Мне даже иногда кажется, что для никотиновых королей Запада существование таких стран, как Албания, просто дар божий. Курильщиков в ЕС становится все меньше и меньше, так что поневоле будешь рад даже таким рынкам сбыта. Конечно, товар здесь по большей части ворованный, но я почти не сомневаюсь, что это воровство осуществляется с молчаливого согласия табачных корпораций.

Заплатив пятьдесят центов за пачку «Кэмела», я все той же ленивой походкой направляюсь к дому номер шесть — панельной пятиэтажке, такой же серой и безрадостной, как и прочие строения на рруга Курри. Дверь квартиры Хачкаев на третьем этаже распахнута настежь. Я на всякий случай стучу по косяку и вхожу. Зеркало в прихожей завешено черной тканью, из глубины квартиры доносятся монотонные завывания, пахнет какими-то приторно сладкими благовониями. Навстречу мне выбегает какая-то женщина, с ног до головы закутанная в черное, сквозь прорезь в платке блестят влажные глаза. Я предъявляю удостоверение и объясняю, что хотел бы поговорить с отцом и матерью Ардиана.

— Это невозможно сейчас, — отвечает женщина на довольно приличном английском. — У нас большое горе, умер брат Ардиана, Раши. Мать не может… не в состоянии…

— А отец? — спрашиваю я.

Она мотает головой.

— Его нет здесь. Извините, господин полицейский, но вам лучше прийти после похорон.

— Мне необходимо поговорить с ними сейчас, — повторяю я сухо. — Потом может быть слишком поздно. Вы родственница?

— Соседка. А вы, наверное, ищете Ардиана?

— Почему вы так решили?

— Потому что его все ищут. Так вот, если вы за этим пришли, то я вам скажу — не тревожьте людей понапрасну, они и сами не знают, куда их сыночек подевался. Ой, горе — одного сына убили, второй пропал… Господин полицейский, послушайте меня, не трогайте их сейчас, им ведь и так плохо… А где Ардиан — никто не знает, это я вам чистую правду говорю, он вообще парнишка скрытный был, никому ничего не…

— Почему «был»? — перебиваю я словоохотливую соседку. Она непонимающе смотрит на меня.