Морские цыгане - Эмар Густав. Страница 2
— Тогда другое дело, он правильно поступил, что молчал.
— Слушай меня внимательно, дело стоит того. Ты помнишь, не правда ли, как кавалер де Фонтенэ, неожиданно атакованный испанской эскадрой, был вынужден после геройского сопротивления оставить Тортугу?
— Конечно, помню, господин д'Ожерон, и прискорбно было видеть, как развевался испанский флаг над Скальным фортом и как эти проклятые испанцы дразнили нас и смеялись нам в лицо! Ей-Богу! Чего бы я только ни дал, чтобы сыграть хорошую шутку с этими проклятыми донами и прогнать их с нашего острова!
Д'Ожерон, улыбаясь, слушал буканьера. Когда тот замолчал, он наклонился вперед, положил руку ему на плечо и, пристально посмотрев ему в лицо, сказал тихим и сдержанным голосом:
— Ну, Пьер, друг мой, я тоже хочу сыграть хорошую шутку с испанцами и прогнать их с нашего острова.
— Как?! — вскричал Пьер, вздрогнув от неожиданности. — Правду ли вы говорите? Это действительно ваше намерение?
— Клянусь честью, Пьер, именно поэтому я и оставил Сент-Кристофер и инкогнито приехал в Пор-де-Пе; здесь нет недостатка в испанских шпионах, им не нужно знать, что я так близко от Тортуги.
— Ага! Отлично! Если так, мы посмеемся.
— Я надеюсь на это.
— Мы на них нападем?
— Мы дадим испанцам сдачи, они напали на нас врасплох, мы нападем на них.
— Прекрасно! — вскричал Пьер, радостно потирая руки.
— Я рассчитываю на тебя, Пьер.
— И правильно делаете, господин д'Ожерон.
— Кто из наших капитанов есть здесь сейчас?
— Гм! — сказал Пьер, потирая себе лоб. — У нас довольно мало людей. Однако есть несколько старых Береговых братьев, на которых можно положиться в случае необходимости.
— Черт побери! Это неприятно. А что с Губителем?
— Монбар уехал полгода тому назад, и с тех пор о нем не было известий.
— Черт побери! Черт побери! — пробормотал старик с задумчивым видом.
— Это так. Морган, Красавец Лоран, Красивая Голова, Рок Бразилец, Олоне, Тихий Ветерок — все уехали, а куда — этого никто не знает.
— О-о! Это совсем неприятно! Кто же у нас остался?
— Во-первых, я.
— Это правда, но еще?
— Еще, кроме четырех или пяти надежных людей, я никого назвать не могу.
— Кто же эти четверо или пятеро?
— Мигель Баск, Дрейк, Польтэ, ваш племянник Филипп.
— Кто еще?
— Да вроде бы и все.
— Гм! Маловато — дело предстоит жаркое, испанцев голыми руками не возьмешь.
— Надеюсь, но имена, названные мной, известны вам давно, все это люди решительные.
— Знаю, мой друг, но если затея нам не удастся, это будет для нас непоправимым уроном. Лучше, может быть, воздержаться.
— Я не согласен с этим, господин д'Ожерон, каждый из нас может набрать несколько решительных авантюристов.
— Это правда, но Торту га почти неприступна, особенно если ее станут хорошо защищать, а так и будет.
— Уж можете не беспокоиться. Дон Фернандо д'Авила, командующий испанским гарнизоном, даст скорее убить себя и всех своих солдат, чем сдастся.
— Ты видишь, что было бы безумством пытаться выгнать его с такими ограниченными силами, какими располагаем мы.
— Ба-а! Когда же мы считали наших врагов? Береговые братья все такие же, какими были в ваше время, господин д'Ожерон, поверьте, каждый из них стоит десяти испанцев…
— Ах, почему не приходит Филипп! Может быть, он подал бы нам хороший совет.
— Филипп сказал бы вам то же, что говорю и я, господин д'Ожерон.
— Очень может быть, друг мой, но дело серьезное и требует глубоких размышлений.
— Размышляйте, но не отказывайтесь от этой затеи. Клянусь вам, теперь, когда я знаю ваши планы, у меня просто слюнки текут, и если вы нас оставите, ей-Богу, я возьму остров без вас, это так же верно, как и то, что меня зовут
Пьер Легран и что я ненавижу испанцев! Не знаю, что именно я сделаю, но это все равно. Я уверен, что обязательно добьюсь успеха.
Д'Ожерон расхохотался над этими словами флибустьера.
— Успокойся, горячая голова, — сказал он, — я не говорил, что отказываюсь.
— Ну и прекрасно!
В эту минуту в залу вошел человек; на одно мгновение он остановился на пороге двери, бросил вокруг подозрительный взгляд, потом, узнав, без сомнения, двух человек, которые одни находились в гостинице, снял плащ и решительным шагом направился к ним.
— А-а! — вскричал Пьер. — А вот, наконец, и Филипп! Здравствуй, друг, — прибавил он, протягивая ему руку.
— Здравствуй, Пьер, — ответил вновь пришедший, — я здесь, чего ты хочешь от меня? Ей-Богу, дело должно быть стоящее, а не то, предупреждаю тебя, я рассержусь, что ты заставил меня прийти сюда, когда я надеялся провести время гораздо приятнее.
Пьер расхохотался.
— Смотри, — сказал он, указывая на д'Ожерона, который, увидев своего племянника, отодвинулся немного в тень.
Филипп обернулся к нему.
— Э-э! — весело вскричал он. — Я не ошибаюсь, добрый дядюшка, неужели это вы?
— Кто же еще это может быть? — спросил Пьер насмешливым тоном.
— Ты рад видеть меня, племянник? — спросил старик.
— Неужели вы сомневаетесь, дядюшка? — вскричал Филипп, бросившись в объятия, раскрытые ему д'Ожероном.
— Нет, не сомневаюсь, — ответил тот с волнением, — я знаю, что ты меня любишь.
— Благодарю, дядюшка. Какой добрый ветер занес вас в наши края? Вы приехали у нас поселиться? Это был бы приятный сюрприз для меня.
— Может быть, племянник. Не стану говорить ни да ни нет, это будет зависеть от некоторых условий.
— Посмотрим, что это за условия, дядюшка; предупреждаю вас, что я приму их с закрытыми глазами.
— Хорошо, но ты слишком спешишь.
— Почему же? Разве я не должен желать, чтобы вы жили со мной?
Говоря таким образом, он взял стул и сел между дядей и приятелем.
Филипп был красивый молодой человек лет двадцати шести, с гибким и стройным станом; его несколько худощавое тело, казалось, было одарено необычайной силой и редкой ловкостью. Лицо его было изумительно красиво; оно показалось бы даже женственным, если бы не яркий блеск его черных глаз, вспыхивавший при малейшем волнении, и выражение неукротимой решимости, которое оно тогда принимало. Несмотря на более чем простой костюм, во всей его наружности было врожденное изящество, обнаруживавшееся без его ведома и указывавшее на аристократическое происхождение молодого человека.
Дядя с удовольствием его рассматривал и, по-видимому, не мог на него насмотреться. Молодой человек улыбнулся и, поцеловав старика, сказал:
— Почему вы не предупредили меня о вашем приезде, дядюшка? Я был бы так рад узнать, когда вы приедете. Нехорошо удивлять меня таким образом.
— Ты сожалеешь об этом, племянник?
— Напротив, только я бы предпочел, чтобы было иначе.
— Это было невозможно, Филипп, мое присутствие здесь должно оставаться неизвестным для всех, я приехал инкогнито.
— А! Это совершенно меняет дело!.. У вас, конечно, есть какой-то план?
— Да, — перебил Пьер, — и даже большой план.
— Скажите, пожалуйста! Тебе, кажется, это известно?
— Еще бы!
— Хорошо, стало быть, дядюшка и мне скажет.
— Именно это я и собираюсь сделать, тем более что хочу знать твое мнение.
— Что бы это ни было, я с вами согласен, дядюшка.
— Ты же еще не знаешь, о чем идет речь, какой ты сумасшедший, право! — ответил старик, улыбаясь.
— Это ничего не значит, дядюшка, для меня очевидно, что вы не можете ошибаться. Теперь говорите, я вас слушаю.
— Вот в двух словах причина моего приезда: я хочу с помощью моих бывших товарищей взять Черепаший остров и прогнать оттуда испанцев.
— А! — сказал Филипп задыхающимся голосом и вдруг побледнел как смерть.